Слово о полку Игореве

перевод Николая Рыленкова

Не приспело ль ныне время, братья,
Слово на старинный лад начать,
О походе Игоревой рати
Горестную повесть рассказать.

А начать нам подобает смело,
Не скрывая ни рубцов, ни ран,
Так, как правда времени велела,
А не так, как замышлял Боян.

У Бояна вещего, бывало,
Если петь он начинал о ком,
Мысль, как серый волк в степи, бежала,
Поднималась к облакам орлом.

Говоря: «Былое вспоминаю,
Шум усобиц в думах не затих»,—
Выпускал он на лебяжью стаю
Десять верных соколов своих.

Первая настигнутая лебедь
Первой и запеть была должна.
Трубным звуком прославляла в небе
Ярослава Мудрого она.

Славила Мстислава, что, не дрогнув,
На врага один за всех пошел,
В схватке перед полчищем касогов
Князя их Редедю заколол.

Красного Романа величала,
Щедрого и сердцем, и умом,
И кружилась песня, ликовала,
И светилась даль в краю родном.

Но не десять соколов взлетали,
А Боян персты на струны клал,
И живые струны рокотали
Славу тем, кто не искал похвал.

Так начнем и мы, как можем, братья,
Повесть давних и недавних лет.
Ждет нас Игорь-князь, что в поле ратном
Наступал всегда врагу на след.

Изострил он в думах неустанных
Мысль свою обидой русских сел
И полки на половцев поганых
В бой за землю Русскую повел.

1

В небо на померкшее светило
Игорь поглядел из-под руки.
Тьма дневная от него закрыла
Знаменьем смущенные полки.

И сказал он так своей дружине,
Как сказал бы и судьбе самой:
«Не добыв победы на чужбине,
Мы не смеем повернуть домой!

В битве ж, как от прадедов ведется,
Лучше сгинуть, чем попасть в полон…
Сядем же на коней наших борзых
Да посмотрим хоть на синий Дон.

Что гадать о знаменьях, почуя
Жажду меч свой испытать в бою?
Преломить конец копья хочу я
Половецкой степи на краю!

Зачерпнуть донской воды шеломом,
Поглядеться в ясные струи
Или сгинуть в поле незнакомом
Вместе с вами, русичи мои!»

…О Боян, о соловей старинный,
Вновь щитов заколыхалась медь,
Вот тебе бы Игорю с дружиной
Славу многозвучную пропеть!

Мысль твоя шумит, подобно древу,
Уходя вершиной в облака,
И внимают твоему напеву
Старые и новые века.

Побродивший по тропе Трояна,
Обе полы времени ты свил
И, былое славя неустанно,
Игоря бы тоже не забыл.

Ты б спросил, наверно, для начала,
Устремив в просторы вещий взгляд:
«Буря ль в степи соколов загнала,
К Дону ль стаи галочьи спешат?»

А потом бы возвестил герою
Внук Велесов, сединой повит:
«Кони ржут за тихою Сулою,
Слава в стольном Киеве звенит!»

2

Трубы в Нове-городе трубят,
Над Путивлем стяги шелестят.
Игорь ждет: когда придет, что скажет
Буй-тур Всеволод, любимый брат.

Всеволод промолвил, встрече рад:
«Ты мой свет единый, кровный брат.
Так седлай коней. Мои у Курска
В полной справе по пути стоят.

Мои куряне издавна
В сраженьях знамениты,—
Под стягами взлелеяны,
Под трубами повиты.

С конца копья вскормлены,
Из шеломов вспоены,
Луки их напружены,
Колчаны отворены.

Мечи всегда наточены,
Ножны позолочены.
Думы да заботы
К седлам приторочены.

Все пути известны им,
Все яруги. ведомы.
Словно волки серые,
Рыщут за победами.

Как на пир веселый,
Рвутся в бой кровавый,
Себе чести ищут,
Князю ищут славы».

3

Вступает Игорь-князь в златое стремя
И скачет в поле — отдыхать не время.
А солнце тьмой дорогу заградило,
А ночь грозой всех тварей разбудила.
Во мгле ненастной слышен вой звериный,
Под шум древесный кличет див с вершины.
Вещает он своей тревожной молвью
И Сурожу, и Волге, и Поморью,
И Корсуню, который виды видел,
Да и тебе, тмутороканский идол!

Уж половцы на Дон в скопленье многом
Бегут по непроторенным дорогам.
Телеги их кричат не умолкая,
Как лебедей распуганная стая.

Князь Игорь к Дону синему стремится,
А перед ним во тьме ширяют птицы.
Орлы друг друга клекотом скликают,
На медные щиты лисицы лают.

Выходят волки с жадными глазами…
О Русская земля, ты за холмами!

Ночь уходит нехотя
По глухим полянам.
Утро занимается
Над седым туманом.

Не понять в тумане том,
Где холмы, где балки.
Соловьи примолкнули,
Расшумелись галки.

Встречи ожидаючи
С клятыми врагами,
Степь разгородили всю
Русичи щитами.

Все готовы русичи
К битве нелукавой.
Себе чести ищут,
Князю ищут славы.

4

В пятницу, нагрянув спозаранок,
Истоптали русичи врага,
Захватили юных половчанок,
Золото, шелка и жемчуга.

Словно стрелы, мчались в клубах пыли.
Вырываясь на простор степной,
В топине болот мосты мостили
Половецкой рухлядью цветной.

Не привержен к золоту и шелку,
Чтоб всегда глядеть в глаза судьбе,
Только ханский стяг да жезл и челку ,
Храбрый Святославич взял себе!

…Притомилось Игорево войско,
Спит гнездо- Олегово в степи.
Далеко родной зари полоска,
А в чужой ночи вполглаза спи.

Но тому, кто помнит предков сечи,
Честь отцов хранит, как верный сын,
Не страшны ни сокол и ни кречет,
А не то, что ворон-половчин.

До зари притихли буераки,
Затаился в ковылях степняк-
Серым волком рыщет Гзак во мраке,
Кажет к Дону путь ему Кончак.

5

Зарей кровавой возвещен рассвет,
Идучим с моря тучам счета нет.
Спешат прикрыть те тучи мглой своей
Четыре солнца — четырех князей.

Уж молнии во всю сверкают прыть,
Великому тут грому нынче быть.
Тут с Дона, что тревожно присмирел,
Весь день идти дождю каленых стрел.

Настало время копья преломить,
Отточенные сабли иступить
Пред синим Доном у Каяль-реки,
Где напустили мраку степняки…

Гроза дохнула, травы шевеля…
Ты за холмами, Русская земля!

6

Ветры, внуки Стрибожьи,
Вражьи стрелы несут,
Вьется прах раздорожий,
Реки мутно текут.

Степь оглохла от звона,
Крылья стягов шумят.
Сразу с моря и с Дона
Половчане спешат.

Русский стан окружили
От черты до черты,
Только путь им закрыли
Боевые щиты.

Воют бесовы дети,
Чуют смерть над собой.
Молча русские встретить
Приготовились бой.

…Буй-тур Всеволод! Смело
Ты средь поля стоишь,
Мечешь меткие стрелы,
Вражью силу разишь.

Кто тебя не заметит?
Вот помчал напролом.
Солнцем родины светит
Золотой твой шелом.

Смерть поганым приносит
Харалужный твой меч,
Словно травы, их косит,
Рубит головы с плеч.

Ради ратного братства
В эту степь ты пришел,
Позабыл и богатство,
И черниговский стол,

И красы легкокрылой,
Зажигающей кровь,
Своей Глебовны милой
И привет, и любовь.

7

Миновали времена Трояна,
Годы Ярослава далеки,
Где Олег, который неустанно
Снаряжал в поход свои полки?

Взявший меч междоусобной брани,
Не зерно, а стрелы сеял он.
В злат стремень вступал в Тмуторокани
Так, что в Киеве был слышен звон.

Слава про него прошла такая,
Что не знать бы стороне родной.
И бледнел Владимир, замыкая
Уши за черниговской стеной.

А Борис, сын Вячеслава юный,
Что его обидел, возгордясь,
Отдал душу, головой бездумной
На постель зеленую склонясь.

Святополк увез с Каялы в Киев
Мертвого отца, таясь во мгле,
Чтоб, как подобает, у Софии
Прах его предать родной земле.

Был Олег за все свои крамолы
Назван Гориславичем тогда:
Вслед за ним по городам и селам
Проходили горе и беда.

Смуты жизнь людскую сокращали,
Внук Даждьбога покидал жилье.
Приумолкли пахари в печали,
Черное взыграло воронье.

Галки человечину делили,
Собираясь в поле на обед.
Многие бои в ту пору были,
Но не знал таких, как нынче, свет!

8

День целый с утра до заката
И вновь до рассвета в ночи
Свистят оперенные стрелы,
Гремят о шеломы мечи.

Трещат харалужные копья,
Копытами взрыта земля.
Засеяны густо костями
И политы кровью поля.

Сиротской и вдовьей печалью,
Тоской на околицах сел
По всей по Руси по великой
Посев этот горький взошел.

9

Что мне шумит, что мне звенит
В тумане пред зарей далече —
То Игорь-князь в степи спешит
Поворотить полки для сечи.

Покинуть Всеволода жаль,
Что изнемог в неравной схватке.
Уж сабель выщербилась сталь,
Смешались люди в беспорядке.

Рубились день, рубились два,
Кровавой не жалели браги,
На третий — смеркла синева,
Склонились Игоревы стяги.

Расстались братья, кончив пир
В глуши над быстрою Каялой.
Тут каждый без оглядки пил,
Да только браги недостало.

Вдали от сел родных и нив,
Не одолев своей кручины,
Поникли, сватов напоив,
Бесстрашных русичей дружины.

В великой жалости трава
Склонилась до земли над ними,
Их принакрыли дерева
Ветвями легкими своими.

10

Невеселая, братья, година тогда наступила,
Силу внука Даждьбога пустынная степь поглотила.

Встала Дева-обида у древнего края Трояна,
Лебединые крылья над морем подняв из тумана.
Плеском крыльев она времена золотые прогнала,
Уж князья на врагов сообща не идут, как бывало.

Стали спорить они, кто постарше, а кто помоложе,
Брату брат говорил: «То мое, да и это мое же».

То, что малым считалось,—
Великим теперь называли,
На себя же самих, друг на друга крамолу ковали.

А враги приходили, где не было их и помину…
О, далече, князь Игорь,
Завел ты на гибель дружину.

Не воскреснет она, соколиным разбужена взглядом.
Бродят Карна и Жля по Руси с поминальным обрядом.

Плачут русские жены, унять свое горе не в силах:
«Уж ни мыслью помыслить,
Ни думою вздумать нам милых,

Не глядеться в их очи
Под сладостный говор дубравный,
А уж златом и серебром не позвенеть и подавно…»

Стонет горестно Киев,
Чернигов с ним делит несчастье.
Разлились по Руси, словно полые реки, напасти.

А князья на себя, друг на друга крамолу ковали,
А поганые шли, данью поле и лес облагали.

11

Так два Святославича, два брата,
Захмелевших на пиру кровавом,
Разбудили степняков проклятых,
Усмиренных старым Святославом.

Князь — отец их — мудр был и в отваге
Приводил на степь полки без счета,
Притоптал пригорки и овраги,
Иссушил потоки и болота.

А Кобяка-хана, что на горе
Всей Руси повсюду рыскал зверем,
Подхватил, как вихорь, в лукоморье
И забросил в Киев, в княжий терем.

Потому-то греки, и морава,
Да и все иные чужестранцы
Восхваляют князя Святослава,
А над сыном рады посмеяться.

Игорь русским золотом усыпал
Дно Каялы, войска не жалея,
Сам же из седла княжого выпал,
Пересел рабом в седло кащея!

С той поры не слышно песен в селах
И не видно городов веселых.

12

Снился Святославу смутный сон
В стольном граде в тереме высоком,
И, собрав бояр, поведал он,
Что узрел во мраке вещим оком.

Говорил, ночную тень гоня,
Голосом тревожным и усталым:
«На кровати тисовой меня
Одевали черным покрывалом.

Дали синего вина хлебнуть,
Смешанного с горькою отравой.
Крупный жемчуг сыпал мне на грудь
Из колчана половчин лукавый.

Льнула к сердцу моему тоска,
Приготовиться веля к потерям,
Я взглянул и вижу: нет князька,
Что венчал мой златоверхий терем.

Я не мог тревоги превозмочь,
Что стояла у моей постели,
И кричали вороны всю ночь,
К синю морю надо мной летели».

И бояре отвечали: «Князь,
Изнемог ты, о Руси печалясь,
С отчего престола, не спросись,
В степь два сокола твоих умчались.

Захотели спесь с поганых сбить
Да ни с кем удачей не делиться,
Град Тмуторокань себе добыть
Иль хотя б донской воды напиться.

Только удаль кровью изошла,
Степь со всех сторон на них полезла,
Подрубили соколам крыла,
А самих опутали в железа.

Так два солнца в день злосчастный тот,
Два столба сияющих погасли,
Так в пучину помутневших вод
Канули два месяца, два ясных.

Пала честь, бесчестье разбудив,
И неправда верх взяла над правдой,
И на Русь во мраке прянул див —
Черный вестник из орды проклятой.

Вновь узнала Русь, похолодев,
Топот половецкого набега,
И запели хоры готских дев,
Заплясали у морского брега.

Славят время Бусово они,
Золотом позванивая русским,
А для нас текут в печали дни,
А для нас и небо стало тусклым».

13

И тогда, над сном своим восстав,
Оглянувшись на былое снова,
Изронил златое Святослав,
На слезах замешенное слово.

Так сказал он: «О мои сыны,
Игорь-князь, буй-Всеволод! Как рано,
Жаждой ратной славы смущены,
Вы в поход отправились на хана.

В бой вступили вы в недобрый час,
Кровь врагов не к чести проливали,
Хоть сердца отважные у вас
Скованы из самой лучшей стали.

В правом деле были не правы,
Я себя утешить не умею.
Что же, что же сотворили вы
С сединой серебряной моею?

Ярослав черниговский, мой брат,
Видно, уж не властен над князьями,
А ведь он-то силами богат,
Ратями, что в бой стремятся сами.

Татраны и шельбиры его,
Ольберы, ревуги и топчаки
Без щитов справляли торжество,—
Засапожный нож служил им в драке.

Перед ними шла во всех боях
Слава многозвучная их дедов,
И бежал от грозных кликов враг,
В первой схватке ярость их изведав.

Вы ж решили, покидая дом,
Позабыв, что Русь всего дороже:
«Славу прошлых дней себе возьмем,
Славу будущих поделим тоже».

Диво ль старцу сбросить с плеч года?
Сокол тот, что в линьке побывает,
Не позволит разорить гнезда,
Хищных птиц он высоко взбивает.

Но беда — забыл о брате брат,
И пойти на ворога мне не с кем,
Русичи у Римова кричат,
Преданные саблям половецким.

Зашумел на пажитях бурьян,
Разрастаясь буйно вместо хлеба,
А Владимир изошел от ран,—
Горе сыну доблестному Глеба!

14

Великий княже Всеволод! Неужто
И мыслью не помыслишь ты о том,
Что братская любовь твоя и дружба
Могла бы Киев заслонить щитом.

Ведь если б ты привел подмогу кстати,
Несдобровать бы лютому врагу.
Шли б девки-половчанки по ногате,
А пленники по резани в торгу.

Ты веслами разбрызгать можешь Волгу,
Ты вылить Дон шеломами готов,
И, словно копья, мечешь верных долгу
Своих подручных — Глебовых сынов.

А вы, буй-Рюрик и Давид, забыли,
Как вы мужали в схватках боевых,
Где ваши воины сплеча рубили
И плавали в крови шеломы их?

Те воины, что турами рычали
Под саблями врага в чужом краю.
Припомните ж все это в дни печали,
Не посрамите молодость свою.

Вступите в злат стремень и удалую
Дружину кличьте, как на торжество,
За нашу землю Русскую родную.
За все обиды времени сего.

15

Князь Ярослав, ты назван Осмомыслом,
Тебя всегда мы верным братом числим.
Далече виден Галич твой богатый.
Железной ратью ты подпер Карпаты.

Нет королю в твои пределы входа,
Твой ключ закрыл дунайские ворота,
За облака твои взметнулись башни,
Ты гонишь грозы на луга и пашни
И, Киеву ворота открывая,
Вершишь свой суд на берегах Дуная.
С отцовского престола мечешь стрелы
В заморские султановы пределы.
Стреляй же, княже, в половцев поганых
За землю Русскую, за Игоревы раны.

16

А ты, Роман, и ты, Мстислав?
Всегда вас подвиги манили.
Превыше зелени дубрав
Свои раскинули вы крылья.

На всех ветрах паря в пути,
Родной вскормленные долиной,
Вы птиц стремились превзойти
Своей отвагой соколиной.

Есть молодцы у вас для битв
В шеломах кованых латинских.
Под их стопой земля дрожит
В пределах близких и не близких.

Литва, Ятвага с Хиновой
Не раз сдавалась вам на милость,
И половчане головой
Под ваши сабли преклонились.

Но свет князь Игоря погас
У половецкого кочевья,
В печальный час, в бедовый час
Листву осыпали деревья.

У Роси, у Сулы-реки
Лицо зари слеза туманит.
Добычу делят степняки,
А войско Игоря не встанет.

Зовет вас честь, князья, туда,
Где синий Дон грустит в тумане.
Птенцы Олегова гнезда
Легли одни на поле брани.

17

О храбрые Мстиславичи мои,
Ингварь и Всеволод,— вас, шестикрыльцев, трое.
Всегда вели вы честные бои,
А не хитрили, братьям козни строя.

Свое по правде каждый получил,
Никто ничем вас попрекнуть не может.
Чего ж вы ждете? Иль не стало сил,
Иль общая печаль вас не тревожит?

Возьмите копья ляшские скорей,
Колчаны ваши и щиты багряны
И отомстите воронью степей
За землю Русскую, за Игоревы раны»

18

Уж к древним переяславльским воротам
Не серебро, а муть несет Сула.
Уж и Двина по топям и болотам
Под вражий гомон к Полоцку пошла.

Давно врагу не грозны половчане,
Не соберут для новой рати сил.
В последний раз князь Изяслав мечами,
Рубясь с Литвой, в шеломы позвонил.

То славу деда своего Всеслава
Он приласкал в том поле наяву.
А сам, умывшись пеною кровавой,
Свалился на пожухшую траву.

Приласканный литовскими мечами,
Навек с землей любимой обручась,
Сказал, печально поводя очами:
«Не вся ль с тобой твоя дружина, князь…

Ее уж птицы крыльями накрыли,
На ранах звери вылизали кровь…»
А братья долг свой воинский забыли,
И умер князь один среди врагов.

В тиши сквозь золотое ожерелье
Ушла его жемчужная душа.
Умолкли песни, струны отзвенели,
Лишь трубы воют, вопль тоски глуша.

Вы, внуки Ярослава и Всеслава,
Склоните стяги гордые свои.
Не по плечу вам дедовская слава,
Не по плечу бывалые бои.

Не сами ль вы, растратив в распрях силы,
Полки поганых в отчий край ввели,
И терпит Русь обиды и насилья
От Половецкой воровской земли.

19

Был седьмой Троянов век, и был
Князь Всеслав, что хитрость сделал силой,
В яром сердце унимая пыл,
Загадал он о девице милой.

Сам коню заправил удила
И помчался в Киев златоглавый,
Но коснулся княжьего стола
Только кончиком копья, лукавый.

В ночь бежал из Белгорода вон,
Словно зверь, почуявший тенета,
А к утру своей секирой он
Новгородские открыл ворота.

Славу Ярославову расшиб,
Ко всему, что пахнет смутой, чуток,
Волком сквозь дремучий вой и шип
Прянул на Немигу из Дудуток.

На реке Немиге молотьба,
А цепы из харалужной стали.
На току широком не хлеба —
Человечьи головы лежали.

Веяли не зерна на посев,
А от тела душу отделяли.
Шла река, от крови покраснев,
По полям, где кости прорастали.

Днем Всеслав суды свои вершил,
Для князей урядчиком был строгим,
А в ночи, исполнен дивных сил,
Рыскал по неведомым дорогам.

Солнцу путь не раз пересекал,
Серым волком обратясь в тумане,
Вечерком он Киев покидал,
Чтоб встречать рассвет в Тмуторокани.

В Полоцке звонили на заре
Для него заутреню в Софии,
А уж он на киевской горе
Слышал переливы золотые.

Только хитрость князя не спасла,
Удальство не помогло Всеславу,
Знал он в жизни беды без числа,
Пил он вместо радости отраву.

Про него сказал Боян тогда,
Знавший правду и в большом, и в малом:
«Час пробьет, от божьего суда
Не уйти ни хитрым, ни удалым».

…Стонет Русь у всех своих дорог,
Вспоминая то, что сердцу свято.
Старого Владимира не мог
Пригвоздить никто к его палатам.

Он всегда, как исстари велось,
Был со всеми вместе в поле ратном,
А теперь полощат стяги врозь,
Копья тоже врозь летят, о братья!

20

На заре, на зорьке рано-рано,
Со своей тоской наедине,
Плачет, причитает Ярославна
На путивльской городской стене:

«Я взовьюсь кукушкой бесприютной,
На Дунай далекий полечу,
Где-нибудь в Каяль-реке попутной
Свой рукав бобровый омочу.

Наяву ль, во сне ли в час туманный,
В той ковыль-траве, в степном дыму,
"Оботру запекшиеся раны
Милу другу, князю моему…»

Так за всех, кто из чужого края
Милых ждет, вздыхая в тишине,
Плачет Ярославна, причитая
На путивльской городской стене:

«Ветер, ветер, почему, могучий,
Ты забыл старинное родство,
Вражьих стрел зачем ты мечешь тучи
На дружину князя моего!

Мало, что ль, за облаками мчаться,
Гнать по синю морю корабли.
Для чего ж мое ты отнял счастье,
Разметал в глухой степной дали?»

Так, горючих слез не утирая,
В ранней рани далеко слышна,
Плачет Ярославна горевая,
Причитает на стене одна:

«Солнце, дважды светлое и трижды,
Тает мгла перед тобой, как дым,
Всем тепло отрадное даришь ты,
Что же с милым сделало моим?

Ты жарой полки его спалило,
Половецкой рати помогло,
Луки храбрых русичей скрутило,
Заперло колчаны, как назло».

Так, вплетая голос в шум дубравный,
В камышиный шелест над рекой,
Плачет, причитает Ярославна
На стене путивльской городской.

«Днепр-Славутич! Горных кряжей камень
Ты пробил и в степи путь открыл,
Святослава с верными полками
На полки Кобяковы носил.

Так неужто ты, родной, допустишь,
Чтоб текли мои в печали дни.
Успокой мне сердце, Днепр-Славутич,
Сохрани мне друга и верни…»

21

Столб над морем завился
И пошел без дорог.
Как уйти из полона,
Указует сам бог.

Меркнут зори степные,
Мрак травой шелестит.
Игорь думает думу,
Игорь спит и не спит.

В мыслях снова и снова
Мерит путь беглеца,
Путь от синего Дона
До родного Донца.

Вот уже за рекою
Свистнул Овлур в тиши,
Значит, кони готовы,
Значит, время — спеши.

Русский князь не загинет
В половецком плену…
И рванулися кони,
Унеслись в тишину.

Докатился до стражи
Частый дробот копыт.
На стану половецком
Все шумит и гремит.

Князь, услышав погоню,
Горностаем скакнул,
Белым гоголем с лету
В темный омут нырнул.

Вновь, ни праха, ни пота
Не стирая с лица,
Мчится скоком и летом
К луговинам Донца.

Вьется соколом в небе
Все быстрей и быстрей,
На обед добывает
Лебедей и гусей.

Вьется соколом Игорь,
Овлур волком бежит.
Пали борзые кони,
Медлить степь не велит.

22

По берегам Донца звенит камыш:
«Ты все сердца, о князь, возвеселишь.
Сломает Русь молчания печать,
Тебя в распевах станет величать.
А хан Кобяк, что завистью набряк,
С тоски-досады скроется во мрак…»
Князь Игорь отвечает: «О Донец,
Не ты ли жажду утолил сердец!
Ты князя нес на ласковой волне,
Усталого лелеял в тишине.
Стелил ему постель из трав густых
На берегах серебряных своих,
В ночи туманом теплым одевал,
В тени от снов тревожных укрывал.
Ты чайкой на воде его стерег,
Пролетной уткой вести слал с дорог.
А вот река Стугна не такова:
Она чужими водами жива,
Кичливо в самом устье разлилась
И тешится любой добычей всласть.
Спроси: зачем в избытке юных сил
Князь Ростислав загублен ею был?..
По нем в тиши и дни и вечера
Тоскует мать на берегу Днепра,
И клонятся, печалью налиты,
К сырой земле и травы, и цветы».

23

То не сороки растрещались
На всю ковыльную сторонку,
Нет, то Кончак и Гзак помчались
За князем Игорем вдогонку.

Сорок уже не слышно боле,
Замолкли галки и вороны,
А соловьи поют на воле,
Зовут рассвет в росе ядреной.

И Гзак сказал Кончаку: «Если
Порвалась цепь — ищи, где тонко.
Умчался сокол в поднебесье —
Пронзим стрелами соколенка».

Кончак ответил Гзаку: «Если
К гнезду родному сокол мчится,
Не лучше ль соколенка с песней
Опутать красною девицей».

А Гзак опять: «Тогда не станет
Ни соколенка, ни девицы.
Того и жди, что в нашем стане
Начнут нас бить чужие птицы».

24

Сказал Боян, свидетель многих сеч,
Умевший правды вещей не бояться:
«Жить невозможно голове без плеч,
Беда плечам без головы остаться».

Без Игоря вздыхала тяжело,
В тревожной мгле томилась Русь бессонно,
Но снова солнце на небо взошло:
Князь Игорь возвратился из полона.

По селам вьется хороводов вязь,
Девичьим песням подпевают рощи.
Боричевым подъемом едет князь,
Спешит он помолиться Пирогощей.

Тут, честь князьям по старшинству воздав,
О молодых пускай рокочут струны.
Будь здрав, князь Игорь, Всеволод, будь здрав,
И ты, Владимир Игоревич юный.

Живите и не ведайте обид,
Друг другу помогайте нелукаво.
Всем, кто за землю Русскую стоит,
Князьям и верной их дружине — слава!