Радиация равнодушия

Я.Ярополов. Кандидат искусствоведения

О судьбе документального фильма «Чернобыль. Осень 86-го»

Сделала студия кино. Кино как кино: есть что посмотреть, есть на что и попенять. И, может быть, в другой раз не было бы нужды говорить о нем подробно, но тут случай, прямо скажем, не рядовой. Имею в виду и материал фильма, и связанную с ним историю.

Тема в искусстве, как известно, – категория хоть и важная, по далеко не самая главная. «Выезжать на теме» – звучит предосудительно. Но в документальном кино бывают случаи, когда тема – все. Вовремя схваченный и запечатленный на пленку миг истории может стать неоценимым документом эпохи. Именно такие мгновения запечатлены в фильме «Чернобыль. Осень 86-го», снятом Западно-Сибирской студией кинохроники.

Сибирь и Чернобыль? Странное несколько сочетание. Есть тому, однако, своя причина. Фильм посвящен сооружению так называемого укрытия, в которое заключен взбунтовавшийся реактор. Ядро строителей, возводивших этот невиданный объект, составили сибиряки. И руководил ими опытный новосибирский строитель, лауреат Государственной премии СССР Геннадий Дмитриевич Лыков (ныне Герой Социалистического Труда). Г.Лыков понимал не только всю сложность возводимого им объекта, но и его уникальность. Понимал, что все подробности его возведения должны быть сохранены для потомков. И он обратился к землякам – новосибирским кинохроникерам.

Немедленно была сформирована съемочная группа. Чтобы не терять времени на переезды, она поселилась в самом Чернобыле, где ей выделили жилой вагончик.

Легко сказать: «включились в работу». Когда строители только пришли, пространство перед разрушенным энергоблоком, как поле боя, простреливалось невидимыми смертоносными лучами. Даже в оборудованных специальной защитой машинах находиться долго было опасно. Поначалу рабочие смены исчислялись минутами: по три, пять, пятнадцать минут. Смены удлинялись по мере роста стен, с увеличением безопасности. Безопасности, конечно, относительной.

Мы привыкли к месту и не к месту пользоваться расхожими словами – «трудовой героизм», «трудовой подвиг». Но то, что происходило в Чернобыле после аварии, было действительно и героизмом, и подвигом.

Защитное сооружение, которым предстояло закрыть развал, – сложное инженерное сооружение, не имеющее аналогов в мировой практике.

Фильм знакомит нас со строителями и архитекторами, дозиметристами и вертолетчиками, с членами правительственной комиссии и рядовыми тружениками, с людьми разных национальностей из многих уголков нашей Родины.

Кадров – вполне обыденных – в фильме немало. Красивые виды ночной стройки в огнях… Множество дружно работающих механизмов… Спокойные и уверенные люди…

Впрочем, есть и необычное. Короткие совещания (в буквальном смысле – летучки) в начале дня на борту вертолета над аварийным объектом… Управление машинами и механизмами по радио и с помощью телеэкранов… Несколько неожиданный, «больничный» вид всех работающих – такими их делают спецодежда, марлевые повязки и респираторы…

Мне думается, в этом сочетании невероятности, невиданности происходящего и обычной, будничной, деловитой и несуетной реакции на него людей и есть особый, глубинный смысл фильма.

Можно гордиться, что предстанем мы перед своими потомками такими, как в этом фильме. Такими людьми можно «отчитываться» перед будущим, они достойно представят человечество в любой исторической дали.

Только бы эти кадры до тех далей дошли. А могут ведь и не дойти. Это тоже реально. Я рассказал вам о несуществующем фильме. Точнее – не существующем официально. И тут самая пора рассказать, какая история приключилась с фильмом уже после Чернобыля.

…Итак, студия сделала картину (напомню: студия находится в Новосибирске). Однако ее еще надо сдать (сдают, как известно, в Москве). Привезли фильм в Москву, ходят, как водится, по инстанциям, показывают. Инстанции смотрят, хвалят, создателям руки жмут (и, как принято, каждый что-нибудь вырезает – тут «кусочек», там «кусочек»). И так вплоть до Госкино РСФСР. Там тоже хвалят.

Счастливые, приходят создатели в Госкино СССР – последняя инстанция. И тут… фильм не принимают.

Дело в том, что есть планирование и в документальном кино. Прежде чем фильм снимать, в Госкино надо послать заявку и утвердить тему. Затем написать литературный сценарий и утвердить его. Затем сделать режиссерский сценарий, составить смету…

А группа выехала на съемки, как вы понимаете, не имея ничего утвержденного, вроде как не совсем законно. Во власти директора студии В.Пономарева было лишь разрешить группе съемку спецвыпуска киножурнала «Сибирь на экране». Что он и сделал. Правда, при этом Госкино РСФСР, учитывая неординарность событий, заверило, что добьется утверждения темы, и разрешило работать над литературным сценарием. Чего, как выяснилось, делать оно не имело права. Вот вам самостоятельность. А ведь это Госкомитет республики. Что уж тут говорить о студиях?

Отпущенные на съемку спецвыпуска лимиты быстро кончились, а события на объекте только разворачивались. Штаб строительства обратился с просьбой разрешить киногруппе продолжить съемки. Разрешение было дано, группу обеспечили пленкой, и дальше пошло все без помех.

В середине декабря строительство было в основном завершено. А уже в начале января был готов посвященный ему полнометражный фильм.

Как события развивались дальше, читатель уже знает. Как приветило своих ударников Госкино СССР – тоже. Что все-таки стало причиной отказа в приемке картины? В Управлении по производству документальных, научно-популярных и учебных фильмов озадаченные сибиряки узнали, что так документальное кино ныне уже не делается. Слишком традиционно. Излишне оптимистично. И вообще у Госкино уже есть на эту тему фильмы, снятые другими студиями.

Да, к этому времени были уже готовы фильмы, снятые в Чернобыле ЦСДФ и Укркинохроникой. Достойные фильмы, никто не возражает. Но дело ли перечеркивать одними хорошими работами другую?

А потом: что еще за странный мотив – «излишне оптимистично»? В ту ли сторону мы смещаем шкалу ценностей? Или достойны внимания лишь картины, имеющие мощный критический заряд? Как будто в этом только и заключается функция искусства.

Так случилось, что я впервые смотрел фильм еще «горячим» и в несколько необычной обстановке. В начале января студия спешила завершить фильм, чтобы показать его в Москве членам правительственной комиссии. Отдавая должное важности предстоящего, картину перед этим решили посмотреть члены бюро Новосибирского обкома партии.

Рабочий день давно кончился, члены бюро сидели в зале, а последние метры пленки были еще в проявочной машине. Все терпеливо ждали. Но вот начался наконец фильм, и я видел, с каким вниманием эти чрезвычайно занятые и не склонные к сантиментам люди смотрели его. «Пустышки» так не смотрят. И когда зажегся свет, заговорили не сразу. Общее мнение было единодушным: студия сделала хороший и нужный фильм. С таким не стыдно выходить на всесоюзную аудиторию.

А что же те, кто по долгу службы должен печься об интересах этой самой аудитории? Руководство Госкино СССР в лице заместителя председателя В.Рябинского даже не стало смотреть картину, он просто доверился мнению редакторов и счел вопрос закрытым.

И вот тут уж прищлось всерьез думать руководству Госкино РСФСР. С его ведома студия втянулась в расходы. Они петлей захлестнули скромные финансовые силы в общем-то маленького коллектива. И появилось решение: возместить расходы студии из средств республиканского комитета, фильм принять в качестве пятичастевого (?!) киножурнала с правом проката в пределах Российской Федерации, участникам съемок объявить благодарность и выдать премии.

Будем справедливы: российский комитет в этой ситуации сделал что мог. Сделал даже неслыханное – полнометражный киножурнал! Да вот беда: прокатчики в полном недоумении, как такой журнал демонстрировать. А скорее всего получится так, что он ляжет на полки и зритель его не увидит.

И как-то непонятно: неужто инициатива и в самом деле наказуема? И хорошо ли таким путем наказывать студию и съемочную группу? Не очень-то корректно по отношению к людям, которые, без всякого преувеличения, рисковали своим здоровьем. Не зря ведь все, что продолжительное время находилось в зоне радиации – машины, механизмы, аппаратура, – сразу списывается, ибо само становится источником опасности. И у новосибирцев вся съемочная и звукозаписывающая аппаратура, бывшая с ними в Чернобыле – кинокамера с набором дорогостоящей оптики, магнитофон, аккумуляторы и даже штатив, – была списана и захоронена…

И странно доказывать, что кадры, добытые такой ценой, сами цены не имеют.

Правда, 1987 г., 3.07 [? чи 4.07].