5. “Антский период” в истории Киева

Каргер М.К.

Клады римских монет и другие памятники культуры полей погребений на территории Киева не переходят за рубеж середины V столетия. Длительный период от середины V до второй половины VIII в. является наиболее темным в истории Киева. К этому времени можно отнести лишь несколько случайных находок ювелирных изделий, по своему характеру, однако, очень типичных для так называемого “антского периода” в истории Среднего Поднепровья.

Еще в начале 1890-х годов на М.Житомирской ул. были найдены большая бронзовая антропоморфная фибула (табл. II, 1) и серебряный браслет с сильно расширяющимися, круглыми в сечении, полыми концами. Сведений об их совместной находке нет, но судя по тому, что обе вещи одновременно попали в коллекцию Леопардова, весьма вероятно, что они и найдены были одновременно. Обе вещи вместе со всей коллекцией Леопардова поступили позже в Церковно-археологический музей при КДА и ныне находятся в Киевском историческом музее [Н.И.Петров. 1) Коллекция древних предметов и монет, пожертвованных Церковно-археологическому музею при КДА Н.А.Леопардовым. – Киев, 1895, стр. 36, №№ 476 и 482; 2) Указатель Церковно-археологического музея при Киевской духовной академии. 2-е изд., испр. и доп., Киев, 1897, стр. 269, № 790 и стр. 270, № 852; 3) Альбом достопримечательностей Церковно-археологического музея при КДА, вып. IV-V. Киев, 1915, стр. 13, 17 и табл. VIII, 1 и IX, 1; Б.Эдинг. Антропо- и зооморфные фибулы Восточной Европы. – Ученые записки Института этнографии и национальных культур народов Востока, т. II, М., 1930, стр. 126-127 и рис. 1. См. также: Архив ИИМК АН СССР, фонд А.А.Спицына, № 334, лл. 42 и 46]. Г.Ф.Корзухина высказывала правдоподобное предположение, что и фибула и браслет происходят из одного комплекса (клада?) [Г.Ф.Корзухина. К истории Среднего Поднепровья…, стр. 76-77].

Фибула, найденная на М.Житомирской ул. (табл. II, 1), принадлежит к числу наиболее крупных литых изделий этого рода. Она представляет изображение человеческой фигуры, окруженной конскими головами. Киевская фибула почти тождественна фибуле из клада, найденного в 1892 г. на Пастырском городище (табл. II, 2), отличаясь от нее лишь мельчайшими деталями [De Baye. Les fibules de l’epoque barbare speciales a l’Ukraine et leurs prototypes. Caen, 1908, табл. к стр. 11; Б.Эдинг, ук. соч., стр. 126-127].

Фибула с М.Житомирской ул. не является единственной находкой этого рода на территории Киева. В 1893 г. при земляных работах, связанных с прокладкой канализационных магистралей, была найдена еще одна антропоморфная фибула небольших размеров, поступившая в коллекцию И.А.Хойновского. По описанию последнего, фибула была сделана “из низкопробного серебра с прорезным орнаментом… На обоих концах подобия женских торсов в одежде. [с. 92] На обороте петля и зацепка для иглы” [И.А.Хойновский. Краткие археологические сведения о предках славян и Руси. – Киев, 1896, стр. 56, № 494. Длина фибулы 8.9 см, ширина 3.3 см]. Место находки фибулы неизвестно. Еще одна антропоморфная фибула, по-видимому, с несколько более схематизированным изображением, найденная в Киеве близ Щековицы и поступившая также в коллекцию И.Хойновского, была экспонирована на выставке Киевского общества древностей и искусств в 1897 г. В указателе выставки она описана следующим образом:

“Потиновая фибула, овальной формы; состоит из двух частей, соединенных короткой дужкой. Под зацепкой для иглы – подобие головы, а над пружиной – подобие коротких ног; вокруг всей фибулы – веревчатый поясок; длина 8.5 см” [Указатель Выставки Киевского общества древностей и искусств. 1897 г. Киев, 1897, стр. 13].

В коллекции И.Хойновского находились еще две вещи этого же времени – пара браслетов с расширенными шестигранными полыми концами (рис. 5), найденные “в Старом городе, за Софийским собором” [И.А.Хойновский. Краткие археологические сведения…, стр. 103, № 613 и табл. V]. К сожалению, это довольно приблизительное указание не позволяет уточнить место находки.

По-видимому, также в Киеве, на территории Верхнего города, были найдены пять серебряных полых браслетов с расширенными гранеными и круглыми концами (рис. 6), поступившие в Археологический отдел Киевского музея древностей и искусств в 1905 г. в дар от Е.М.Терещенко [Г.Ф.Корзухина. К истории Среднего Поднепровья…, стр. 77-78].

С так называемыми “пальчатыми” или “лучевыми” фибулами долгое время неразрывно был связан эпитет “готские”. Эти своеобразные изделия обычно рассматривались в качестве одного из основных признаков распространения “готской культуры” на территории Восточной Европы. На основании именно этих фибул делались наиболее широкие исторические обобщения о роли готов в судьбах Восточной Европы [Б.А.Рыбаков, ук. соч., стр. 57].

Изучая вопросы развития восточнославянского художественного ремесла, Б.А.Рыбаков подверг “готскую теорию” уничтожающей критике, убедительно показав, что широко распространенные в Поднепровье пальчатые фибулы не имеют ничего общего с готами. Основываясь на изучении типологической эволюции пальчатых и антропоморфных фибул Приднепровья и Крыма, Б.А.Рыбаков смог убедительно доказать не только полное отсутствие связи готской культуры с пальчатыми (лучевыми) фибулами Приднепровья, но и установить их местное средне днепровское происхождение [там же, стр. 57-70]. Начальный период местного производства бронзовых пальчатых (лучевых) фибул на Днепре, первоначально подражающих боспорским образцам, падает на первую половину VI в. В VII-VIII вв. пальчатые фибулы начинают развиваться в сложные ком[с. 93]позиции из антропоморфных фигур, птиц, зверей и змей и утрачивают сходство с прототипом [Б.А.Рыбаков, ук. соч., стр. 69]. К концу этого периода литые антропоморфные фибулы вырождаются в грубые плоские пластины. В крайне условной схематизированной форме человеческой фигуры этих пластинчатых фибул лишь с трудом можно признать отголоски объемной достаточно реалистической композиции более древних антропоморфных фибул [см., например, фибулы из с.Ивахники (колл. ГИМ) и из м.Самгородок (собр. В.Антоновича)]. Удивительно, что А.А.Спицын именно в этих поздних дериватах антропоморфных фибул усматривал наиболее архаический прототип их [А.А.Спицын. Мелкие заметки. К вопросу о происхождении так называемых готских фибул. – ЗРАО, XI. вып. 1-2, СПб., 1899, стр. 384].

Датировку отдельных этапов типологической эволюции пальчатых и антропоморфных фибул нельзя считать прочно установленной, но все же, опираясь в известной мере на разработанную Б.А.Рыбаковым схему эволюции типов, следует, по-видимому, отнести киевскую фибулу с М.Житомирской ул. ко времени не ранее VII в. По-видимому, недалека от нее по времени изготовления и фибула из коллекции И.Хойновского, найденная в 1893 г. Фибулу из коллекции И.Хойновского, найденную близ Щековицы, следует считать несколько более поздней. Найденный вместе с фибулой на М.Житомирской ул. серебряный браслет с сильно расширяющимися, круглыми в сечении, полыми концами, пара браслетов того же типа с расширенными шестигранными полыми концами из коллекции И.Хойновского, найденные “в Старом городе за Софийским собором”, и пять браслетов с гранеными и круглыми расширяющимися полыми концами из собрания КИМ (если они действительно происходят из Киева) относятся к тому типу ювелирных изделий, который был распространен в Поднепровье во второй половине интересующего нас периода. Браслеты этого типа не встречаются в кладах VI-VII вв. В кладах этого времени (Малый [с. 94] Ржавец, Крылос) также известны браслеты с расширяющимися концами, но в отличие от описанных – массивные, литые [М.Ю.Брайчевский. Пастирський скарб 1949 г. – Археологія, т. VII, К., 1952, стр. 167]. Полые браслеты, подобные киевским находкам, встречаются в кладах VIII в. (Пастырский 1949 г. [там же, стр. 167 и табл. I, 5-6], Харивский 1949 г. [Д.Т.Березовець. Харівський скарб. – Археологія, т. VI, К., 1952, стр. 114 и табл. IV, 8-11] и ряд других). [с. 95]

Все это позволяет относить фибулы и браслеты, найденные на территории Киева, к VII-VIII вв. К этому же времени относится бронзовая византийская монета, найденная в 1949 г. при наших раскопках в усадьбе Михайловского Златоверхого монастыря [М.К.Каргер. Новые данные к истории древнерусского жилища. – КСИИМК, XXXVIII, 1951, стр. 11].

Перечисленные выше ювелирные изделия, несмотря на случайный характер находок, несомненно свидетельствуют о том, что в “антский период” на территории Киева существовали какие-то славянские поселения, преемственная связь которых с предшествующими поселениями эпохи полей погребений, пока отнюдь не может считаться бесспорно доказанной.

Как известно, облик материальной культуры “антского периода”, в частности, характер поселений, тип жилищ, даже керамика, остаются до настоящего времени загадкой.

В этой связи заслуживают особого рассмотрения результаты раскопок Института археологии АН УССР в 1940 г. на горе Киселевке, которыми был обнаружен культурный слой с находками, отнесенными исследователем к VI-VII вв. По сравнению с вышележащими слоями он содержал меньшее количество культурных остатков, состоявших в основном из мельчайших кусочков угля, неравномерно разбросанных в верхней части погребенного грунта. Тут же, несколько глубже (на глубине до 4.10 м), встречались фрагменты глиняной посуды и в небольшом количестве кости животных, среди которых был найден рог дикой степной козы [Розкопи в Києві на горі Кисилівці в 1940 р. – Археологія, I, К., 1947, стр. 147].

Керамика этого культурного слоя резко отличалась от керамики вышележащего слоя, относящегося к IX-Х вв. Она представлена фрагментами лепных сосудов двух видов. К первому принадлежат обломки достаточно больших сосудов, по форме приближающихся к сосудам баночного типа, со слегка отогнутыми венчиками или же почти прямые. Эти сосуды были орнаментированы волнистыми или прямыми линиями, исполненными гребенчатым инструментом, или же рядами отдельных, чаще всего волнистых линий. На одном из таких фрагментов орнамент имеет вид соединенных в одну линию полукругов [там же].

Вторая разновидность керамики представлена толстостенными черепками неорнаментированных сосудов грубой выделки. Среди них часто встречались обломки толстых сковородок с очень низким краем.

Обе эти разновидности керамики были отнесены к VI-VII вв. Подтверждение указанной датировки исследователь усматривал в разновременных случайных находках на Киселевке медных византийских монет (фолисов), чеканенных при императорах Анастасии I (498-518) и Юстиниане I (527-565) [там же].

Отнесенный по составу керамических находок к VI-VII вв. культурный слой на Киселевке со времени раскопок 1940 г. отдельные исследователи рас[с. 96]сматривали как прямое свидетельство о существовании на территории Киселевки “антского поселения” VI-VII вв., подобного одновременным поселениям на городищах Княжа гора около Канева и “Жарище” у с.Пастырского [П.Н.Третьяков. Восточнославянские племена. М.-Л., 1948, стр. 78; 2-е изд. М., 1953, стр. 163-164].

Не следует забывать, что этот важнейший для ранней истории Киева вывод был сделан на основании раскопок, носивших скорее разведочный, чем стационарный, характер. Нужно помнить, что раскопками 1940 г. вскрыта лишь небольшая площадь поселения (96 кв.м), к тому же в неблагоприятных для исследования культурно-исторической стратиграфии условиях крутого склона горы, с оползающими слоями.

Но наиболее серьезные трудности для окончательного решения проблемы “антского периода” в истории Киева заключаются в неразработанности вопросов хронологической атрибуции восточнославянской керамики VI-VII вв. Если керамическое производство культуры полей погребений III-IV вв. за последние годы подвергалось серьезным исследованиям, если достаточно глубоко изучалась керамика поселений роменско-боршевского типа VIII-Х вв., то керамика VI-VII вв. остается доныне почти неведомой. Попытка связать с VI-VII вв. керамику таких поселений, как Лука Райковецкая или нижние слои Райковецкого городища [В.К.Гончаров. Райковецьке феодальне городище XI-XIII ст. – Вісник АН УРСР, К., 1948, № 7, стр. 49. Ср. его же книгу “Райковецкое городище” (Киев, 1950, стр. 13), где те же поселения отнесены к VIII-IX вв.], не имела успеха.

Датировка описанных выше керамических находок на Киселевке VI – VII вв., на наш взгляд, также не имеет серьезных оснований. Углубленное изучение материальной культуры восточного славянства VI – начала VIII в. является одной из важнейших задач советской археологии. [с. 97]