2. “Капище” и вопросы его реконструкции

Каргер М.К.

В средней части довладимирова городища на Андреевской горе раскопками В.В.Хвойки в 1908 г. на глубине 2.9-3.2 м был открыт загадочный памятник, именуемый поныне вслед за В.Хвойкой “капищем”, хотя название это неоднократно оспаривалось. Вот как описывал сам В В Хвойка это открытие:

“Среди остатков различных сооружений, по-видимому, самыми древними являются остатки каменного фундамента какого-то загадочного сооружения. Фундамент этот состоял из различных по величине камней серого песчаника, принимавших иногда причудливые очертания, а иногда имевших сквозные отверстия. Камни эти были сложены на глине, образуя эллиптическую фигуру (4.2 м в длину и 3.5 м в ширину), имевшую с четырех сторон по одному четырехугольному выступу (0.7-0.8 м в длину), которые были обращены по странам света. Вокруг [с. 105] сооружения находился местами хорошо уцелевший под, вылепленный из толстого слоя беловатой глины с тщательно сглаженной поверхностью. С западной стороны этого фундамента был обнаружен массивный столб, в котором слои сильно обожженной глины чередовались с прослойками золы и угля; вокруг него находилось большое количество костей и черепов животных, главным образом домашних” [В.В.Хвойка. Древние обитатели Среднего Приднепровья и их культура в доисторические времена (по раскопкам). Киев, 1913, стр. 66].

Совокупность всех данных, полученных при раскопках загадочного сооружения, приводила исследователя к выводу о ритуальном характере его и позволяла отнести время постройки его к языческому периоду.

“Весьма вероятно, – писал В.В.Хвойка, – что остатки эти принадлежат славянскому языческому капищу, а столб представляет жертвенник, на котором в течение продолжительного времени совершались жертвоприношения, на что указывают многочисленные кости животных и слои глины, чередующиеся с прослойками золы и угля” [там же].

Последнее обстоятельство автор объяснял тем, что “временами жертвенник выравнивался и на него накладывался новый слой глины, почему в конце концов и образовался высокий массивный столб” [там же].

Это описание В.В.Хвойка сопроводил рисунком (рис. 12), опубликованным впервые К.Болсуновским [К.В.Болсуновский. Жертвенник Гермеса-Световида. Мифологическое исследование. Киев, 1909, табл. I. Вскоре после раскопок по материалам В.В.Хвойки был сделан макет капища, находящийся ныне в Киевском историческом музее (рис. 13)]. По этому рисунку, весьма далекому по манере исполнения от обмерного чертежа, чрезвычайно трудно составить представление об общем характере постройки и тем более о ее деталях. Отсутствие разре[с. 106]зов и каких-либо описательных данных по стратиграфии увеличивают трудности расшифровки этого действительно загадочного сооружения.

Предпринимавшиеся не раз попытки реконструкции первоначального облика киевского капища шли по весьма различным направлениям. Открытый летом 1908 г. памятник обратил на себя внимание участников XIV археологического съезда, которые, прибыв из Чернигова в Киев, ознакомились с раскопками В.В.Хвойки и, по свидетельству К.В.Болсуновского, единогласно признали раскрытое сооружение за “фундамент античного капища языческого времени, забытого и засыпанного после принятия христианства” [там же, стр. 5].

Сам К.В.Болсуновский вскоре опубликовал брошюру, посвященную киевскому сооружению, в которой весьма наивно пытался связать открытый В.В.Хвойкой “жертвенник” с культом славянского бога Световида. Связывая четыре выступа киевского жертвенника с тем, что и известный Збручский идол имел четыре головы и вообще был четырехсторонним, а также с тем, что в культе греческого Гермеса и римского Меркурия “неизменно фигурируют четыре символа, а самые гермы – всегда четырехсторонние столбы – отвечали четырем сторонам горизонта”, К. Болсуновский приходил к смелому выводу, что открытый на Киевской горе жертвенник и очаг должен рассматриваться как “остаток фундамента, на котором стоял идол солнца Световид, как бы его здесь не называли” [там же, стр. 12]. К.В.Болсуновский был убежден, что приводимые им аналогии между [с. 107] культами греческого Гермеса, с одной стороны, и славянским солнечным божеством под названиями Дажьбога, Богара, Ярыла и Световида, с другой, не оставляют сомнения в том, что “местные славяне заимствовали этот культ в глубокой древности из общего праарийского источника – быть может, из Индии или Китая” [К.В.Болсуновский, ук. соч., стр. 12].

Большой интерес к киевскому капищу проявил Л.Нидерле. Сравнивая киевское капище с остатками языческого храма, раскопанного в Арконе, Л.Нидерле затруднялся решить, было ли открытое в Киеве сооружение “настоящим языческим храмом” (подобно храму в Арконе), или же “святилищем под открытым небом” с жертвенником, склоняясь, по-видимому, ко второму решению [L.Niederle. Manuel de l'antiquité slave, t. II. La civilisation. Paris, 1926, стр. 155; ср.: L.Niederle. Slovanské starožitnosti. Život starych slovanů, II, 1. Praha, 1924]. Этого же мнения придерживался и новейший исследователь языческих храмов западных славян Ф.Пальм [Th.Palm. Wendische Kultstatten. Lund, 1937, стр. 143-144], а также Л.А.Динцес [Л.А.Динцес. Дохристианские храмы Руси в свете памятников народного искусства. – Сов. этнография, 1947, № 2, стр. 75], полагавший, что найденные здесь обгорелые бревна позволяют предполагать то ли ограду, то ли деревянные стены. Л.А.Динцес считал вероятным, что открытый В.Хвойкой памятник был “требищем с требником перед капищем” [там же].

Иначе трактовал киевский памятник Н.И.Брунов, рассматривавший раскопанные В.В.Хвойкой остатки загадочного сооружения как фундаменты каменного “языческого храма, имевшего вид эллиптической башни, с пристроенными к ней четырьмя небольшими прямоугольными притворами в форме креста” (!) [Н.И.Брунов. Беларуская архітэктура XI-XII ст. Зборнік артикулаў, Менск, 1928, стр. 301-302]. Убежденный в том, что корни самобытной “белорусской” архитектуры XI-XII вв. лежат в языческом зодчестве древней Руси, Н.И.Брунов усматривал огромную роль киевского “храма” для “белорусского”, т.е. полоцкого и смоленского, зодчества XI-XII вв., утверждая, что сходство киевского “храма” с башнеподобными полоцко-смоленскими храмами и прежде всего с композицией Смоленского храма Михаила (в Свирской слободе) бросается в глаза [там же].

Позже Н.И.Брунов вновь вернулся к киевскому языческому “храму” в статье, посвященной вопросу об истоках древнерусского зодчества. Новая попытка представить первоначальный облик этого сооружения была еще смелее и фантастичнее. Вот как описывал Н.И.Брунов киевское “капище”:

“Очень важным памятником являются остатки языческого храма, раскопанные в Киеве, около Десятинной церкви. Обнаружена овальная площадка (7:5:2 арш.), окаймленная низкой стеной (?! – М. К.), сложенной из неотесанных камней. Стена имеет четыре прямоугольных выступа. На самой площадке найдено основание столба (?! – М. К.) (может быть, фигуры идола) и остатки жертво[с. 108]приношений. По-видимому, четыре каменных выступа овальной площадки служили основанием для четырех деревянных столбов (?! – М. К.), несших кровлю над жертвенной площадкой и фигурой идола. Вокруг овальной площадки выложен пол из глины, что указывает на крытый характер помещений, окружавших площадку. Возможно, что расположенные по прямоугольнику стенки являлись основанием деревянных стен храма с четырьмя внутренними столбами (?! – М. К.), между которыми помещалась на площадке фигура идола. В таком случае киевский храм оказался бы похожим на храм в Арконе” [Н.И.Брунов. К вопросу об истоках русского зодчества. – Вестник АН СССР, 1944, № 6, стр. 58-59].

Нет необходимости доказывать, что “низкая стена, окаймляющая площадку, сложенная из неотесанных камней”, “основание столба, а может быть, даже фигуры идола”, “четыре деревянных столба, возвышавшихся над выступами каменной стены, несших кровлю над жертвенной площадкой и фигурой идола” и, наконец, “деревянные стены прямоугольного в плане храма с четырьмя деревянными внутренними столбами” – все это лишь плод необузданной и неконтролируемой фактами фантазии, столь же легко превращающей киевское капище то в деревянный четырехстолпный храм со статуей идола в середине [там же, стр. 59], то в каменный храм, имевший вид “эллиптической башни с четырьмя небольшими прямоугольными притворами в общей форме креста” [Н.И.Брунов. Беларуская архітэктура XI-XII ст., стр. 301]. Вовсе не считаясь с описанием открытых в 1908 г. руин, сделанным В.В.Хвойкой, Н.И.Брунов в то же время выражал сожаление, что отчет о раскопках киевского “храма” остался неизданным. Н.И.Брунову, по-видимому, осталось неизвестным, что за семь лет до выхода в свет его статьи, в 1937 г. киевское капище вторично подверглось археологическим раскопкам. Повторные раскопки капища были вызваны необходимостью [с. 109] уяснить ряд недоуменных вопросов, связанных с этим памятником, ввиду отсутствия серьезного научного отчета о раскопках 1908 г. и особенно ввиду неудовлетворительности графической фиксации памятника.

Вновь открытое раскопками 1937 г. загадочное сооружение оказалось прежде всего по своему плану далеко не столь “правильным”, как это можно было предположить по рисунку В.Хвойки. В действительности сооружение по своей форме приближалось скорее к неправильному прямоугольнику с округленными углами. С четырех сторон, по странам света, находились незначительные выступы – отроги. Все сооружение состояло из достаточно небрежно, насухо, без раствора уложенных неотесанных камней, среди которых преобладал мелкозернистый песчаник; значительно меньше было гранитных валунов и всего лишь два-три камня красного кварцита (рис. 14) [Отчет о работе Киевской археологической экспедиции в 1936-1937 гг., стр. 54, Архив ИА АН УССР].

С южной стороны под каменную кладку уходил слой утрамбованной светло-желтой глины толщиной около 0.4 м. Ниже был прослежен слой пепельно-серого грунта, в котором изредка встречались фрагменты лепной посуды, а также было найдено глиняное пряслице [там же].

У западного выступа сооружения, ниже его на 0.90 м, выявлена незамеченная В. Хвойкой овальная печь, от которой сохранился под (1.05:0.95 м), на котором лежали тонкий слой золы и сажи и мелкие кусочки угля. Зола и мелкие кусочки угля наряду с обломками костей животных (часть которых была обожжена на огне) попадались также в различных местах поверх каменной кладки и возле нее [там же].

На расстоянии 1 м к югу от каменной кладки была обнаружена бесформенная груда пережженной глины, занимавшая площадь около 1.00:1.50 м. По-видимому, это остатки того сооружения, которое В.Хвойка называл “глиняным столбом”, считая его “жертвенником” [там же, стр. 56].

Едва ли возможно согласиться с выводом, к которому в результате повторных раскопок склонялись исследователи загадочного капища, усматривавшие в этом сооружении фундамент какой-то постройки типа башни и сомневавшиеся в культовом назначении ее [там же].

Если раскопки 1937 г. позволили уяснить характер кладки и план сооружения несколько не так, как это представлялось по описанию и рисунку В.Хвойки, то отвергать установленные им факты значительного скопления характерных находок возле сооружения и на нем – нет никаких оснований. Именно поэтому нет оснований и для того, чтобы усомниться в культовом характере сооружения. Характер каменной кладки сооружения, отчетливо зафиксированный фотогра[с. 110]фиями 1937 г. (рис. 14), заставляет решительно отказаться от трактовки ее в качестве фундаментов или тем более в качестве стен какой-либо постройки.

По характеру каменной кладки открытое В.Хвойкой сооружение скорее можно сближать с каменными выкладками, обнаруживаемыми иногда в основании древнерусских курганов, в частности в сопках, что позволяет рассматривать киевское сооружение как жертвенное место, облик которого восстановить с желательной полнотой удастся лишь в случае новых открытий памятников подобного рода.

Результаты археологических исследований последних лет на территории древнейшего Киева позволяют по-новому понять некоторые вопросы, связанные с местоположением капища в городе VIII-Х вв.

Капище расположено сейчас почти в центре довладимирова Киева. Нельзя не обратить внимания на то, что в ближайшем окружении капища обнаружены все известные доныне погребения первых веков нашей эры. Не является ли это свидетельством о том, что капище и в VIII-IX вв. находилось не в центре поселения, а скорее на его окраине, на территории древнего родового могильника, уже заброшенного, но не вполне забытого. Вполне вероятно, что значительная часть городища да Андреевской горе разрушена в результате оползней.

Необходимо подчеркнуть, что Владимир Святославич в конце Х в. воздвигая новое святилище, поставил новые кумиры за пределами городского вала, [с. 111] “вне двора теремного”, в отдалении от древнего капища, тем самым как бы отделив общегосударственный пантеон богов для общенародного почитания от более древнего капища, стоявшего на древнем родовом полузабытом кладбище.

Л.А.Динцес высказывал правдоподобное предположение, что это древнейшее капище было связано с культом дружинно-княжеского бога Перуна, перед которым клялись Олег, Игорь и Святослав [Л.А.Динцес, ук. соч., стр. 76].