Бумеранг

В.Синельников

Почему мало хороших документальных фильмов

В тот день, когда в Большом Кремлевском дворце закрылся 5 съезд Союза кинематографистов СССР, обсудивший давно назревшие проблемы развития советского кино, открылись ворота Украинской киностудии хроникально-документальных фильмов. Между этими, на первый взгляд, несоизмеримыми событиями есть очевидная связь.

Из ворот студии в тот день выехал первый автобус, в путевом листе которого был указан пункт назначения Чернобыль, а день был двадцатым днем с начала трагических событии. Двадцатый?! Такой срок понадобился кинохронике, чтобы снарядить оператора снимать событие, которое приковало внимание страны и мира.

Что же случилось с кинохроникерами наших дней? Может, они потеряли ощущение сопричастности с жизнью страны и планеты, ответственность перед своей профессией? Нет, не потеряли. В тот же день, когда случилось несчастье, украинский документалист А.Коваль примчался на студию, готовый немедленно отправиться на съемки. В Москве точно так же поступил режиссер Центральной студии документальных фильмов Р.Сергиенко [1]. Там же, на ЦСДФ, была оперативно собрана группа для вылета в Чернобыль. Документалисты настойчиво стучались в Госкино СССР, обращались лично к председателю Госкино Ф.Т.Ермашу. Известный режиссер Е.Вермишева, прервав работу над фильмом на зарубежном материале, просила его разрешить ей оперативно начать работу в Чернобыле. И тем не менее вместо кинопублицистов на съемки были отправлены со студий… кинообъективы – для специалистов, анализирующих причины случившегося. Чиновники от кинематографического ведомства предпочли остаться в стороне и ничего не сделать, чтобы страна и мир узнали правду о событиях в Чернобыле, воочию увидели силу духа и широту души советских людей. Понадобилось вмешательство самых авторитетных партийных инстанций [2], чтобы к месту события с еще большим опозданием, чем украинские, отправились и московские документалисты.

Можно найти много причин, способных оправдать, почему двадцать дней ни один кинооператор не снимал на станции и вокруг нее, но как объяснить, что в эти дни не было снято ни кадра там, где люди открывали пострадавшим свои дома и сердца. Так документальное кино еще раз было поставлено на то место в общественной жизни, которое сейчас, увы, занимает.

Впрочем, должен ли А.Коваль принять на себя слова, которые адресованы директору «Укркинохроники» В.Деркачу, ответившему на порыв документалиста, что без указания свыше нечего снимать такие события, все равно не разрешат. Знал директор студии, что в Госкино так же оценивают ситуацию, на это рассчитывал и, как оказалось, правильно рассчитывал. И вот уже проведена эвакуация населения из опасной зоны, а документалисты не сняли ни метра. Хорошо, что телерепортажи знакомят нас с происходящим, но фильм или фильмы были призваны сделать следующий шаг – увидеть на основе отдельных фактов явление, которым стал Чернобыль для наших дней.

Есть и еще один тревожный вопрос: сумеет ли телевизионная пленка сохраниться, а значит, и сохранить бесценную зримую летопись для будущего? Вот какой оказалась цена проволочек. Вот почему кинематографисты так горячо говорили на своем съезде о необходимости перемен и в области кинодокументалистики.

Случайно ли то, о чем здесь рассказывается, для современного положения документального кино? Не только не случайно – закономерно. Организационная структура, система оценок – все направлено на то, чтобы общественное предназначение документального фильма сводилось к экранной доске почета, чтобы фильмы не вмешивались в жизнь.

Так сегодня поставлен заслон, когда жизнь пытается все же ворваться в самый мобильный вид кинематографа. Но не менее тверды и препоны, мешающие фильму вторгаться в жизнь. Не так давно первые зрители радовались документальной ленте свердловского режиссера Б.Урицкого «Право на карьеру», в которой ставится вопрос компетентности, инициативы и самостоятельности руководителей предприятий. В фильме были сняты три разных, но каждый по-своему значительных героя, вызвавших не балующий документалистов зрительский интерес. Но в растиражированном для широкого проката фильме оказалось не три, а два героя. Что же случилось?

Из фильма исчезла новелла о крупном тюменском инженере и организаторе производства И.Киртбая, коллектив которого значительно быстрее, чем другие, в сложнейших условиях Севера устанавливал опоры для ЛЭП. Случилось так, что своенравная вечная мерзлота выбросила из грунта несколько опор, установленных по методу И.Киртбая. Позже такая же участь постигнет опоры, поставленные другими строителями. Но это случится позже. А до того под нажимом настойчивых требований отдельных работников Комитета народного контроля Госкино СССР дало указание изъять из готовой картины экранную судьбу Киртбая. Между тем фильм ничего не скрывает. В центре повествования о Киртбая разговор о том, что драматическая история с опорами рассматривалась в суде. Авторы показывают нам, что право на карьеру – это право на риск и на ответственность, которую несет Киртбая. Так уж случилось, что время съемок стало для него временем сложнейших испытаний. Но разве не дело киноискусства, в том числе и документального, раскрыть человеческий характер на таком переломном этапе?

Впрочем, посмотрим на этот случай и с другой стороны. Даже если Киртбая действительно ошибся и даже более того, как намекали документалистам (сказать не решались, а, так сказать, давали понять), что вообще-то человек он не такой уж во всем принципиальный, как многим видится, разве и в этом случае не надо было снимать картину – о движении человеческого характера, биографии, судьбы. Разве не в этом общественное предназначение искусства?

На 27 съезде КПСС выступал первый секретарь Сургутского горкома партии Н.Аникин. Я спросил его в те дни, что он может сказать о Киртбая? Он ответил: «Только хорошее». В учетной карточке коммуниста И.Киртбая нет взыскания после случившегося. Только он сам судил себя все это время самым строгим судом как инженера, как руководителя. Это и есть право на карьеру, о котором снималась картина.

С первой копией фильма авторы «Права на карьеру» согласно традиции приехали к тем, кого снимали в Надыме. Читаю в книге отзывов: «фильм-правда», «фильм, снятый по жизни», «очень нужная картина» и так далее. Первый секретарь Ханты-Мансийского окружкома КПСС В.Чурилов, ознакомившись с картиной, открыл ее просмотром пленум окружкома партии. Участники пленума высказали пожелание, чтобы фильмов, помогающих анализу сложных явлений общественной жизни, воспитывающих в советском человеке чувство социальной и моральной ответственности, было больше. Картину признали нужной и своевременной в Тюменском обкоме партии.

Как было бы хорошо зрителям увидеть этот фильм, но нет у них этой возможности, потому что в картине с таким названием нет Киртбая.

Кто же должен нести за это ответственность – и перед героем картины, и перед зрителями? Разумеется, те, кто настойчиво требовал убрать из фильма Киртбая, руководство Госкино СССР и студии, не проявившие твердости. Вроде бы правильно видится цепочка ответственности, а вернее, система безответственности. Но эта правильность еще половина правды.

Представленная цепочка разворачивается в в обратную сторону. Умудренный подобным опытом документалист сделает свой следующий фильм без Киртбая и последующий тоже, потому что предыдущий будет принят без сучка и задоринки. Ежегодно на кино- и телеэкраны выходят сотни документальных лент. Многие из них мы запомнили? Общий поток документальных фильмов противостоит лучшим картинам – не только по уровню, а и по методу осмысления жизненного материала. По этому потоку у зрителей, в том числе и у тех, от кого зависит судьба фильма, формируется стереотип восприятия документальной картины. Так возвращается бумеранг. Вот почему ответственность за судьбу каждого фильма и всего документального кино взаимная, с обоих концов цепочки.

Не рвались помогать документалистам, стремившимся снимать в Чернобыле, лица, отвечающие за судьбы документального кино, потому что отвечать-то как раз и не хотелось: а вдруг снимут там что-то такое… И по этой же причине сейчас препятствуют съемкам эпизодов, которые могут нарушить ведомственную благодать, «компетентные» ведомственные лица – срабатывает цепочка.

К чему это приводит? «Укркинохроника» наконец-то расхрабрилась выпускать сатирический киножурнал. Студия разослала своим кинокорреспондентским постам поручение: прислать тематические предложения для сюжетов киножурнала. Вот какой ответ последовал из Винницы: посоветовавшись в обкоме партия и облисполкоме, кинокорреспондент сообщал, что тем для сатирических сюжетов на территории Винницкой области нет. Но подождем осуждать только кинокорреспондента. Каждый сюжет, заметьте, не каждый номер журнала, а каждый его сюжет, согласовывается в соответствующем отделе ЦК компартии республики.

Все это возможно потому, что является производным от самой главной болевой точки экранной публицистики. Она – в отсутствии ответственности перед зрителем. Сейчас все так продумано в системе отношений между документальным кино и зрителем, что вместо ответственности есть умело замаскированная безответственность. Потому что нельзя проверить, какой фильм публике нравится, а какой нет – подсчет зрителей документальных лент не ведется вообще. Отсюда и произвол в оценках, манипулирование данными о зрительских мнениях, а на деле полное ими пренебрежение. Конечно, ежегодно появляются и хорошие картины, вызывающие общественный резонанс. Но они выходят скорее вопреки существующей системе производства, чем благодаря ей. Потому еще, что в систему коллективной безответственности втянуты и создатели фильмов. Они лишены права на свое мнение в своем собственном фильме, а потому и права на ответственность. С горечью думаю: может быть, в свое время винницкий оператор стремился снять волнующее страну событие или глубокий, сложный характер.

Общественное предназначение фильма, его способность вмешаться в жизнь, его действенность, социальная активность в борьбе за правду, за передовые идеи общества – эти критерии должны стать главными, а не те, что их потеснили, превратив диалектически развивающийся, вписанный в жизнь экранный портрет современника в отпечаток из фотоателье.

Правда, 1986 г., 16.07, № 197 (24819).

[1] В той же день, тобто 26.04 – це перебільшення; по-перше, ніхто в Києві не знав нічого про катастрофу до ранку 28.04; по-друге, 26-го була субота, і перший робочий день був знову-таки 28.04. Цей вислів треба розуміти: в той же день, коли він почув, тобто 28.04.

[2] Невже самого Горбачова?