Книга вторая. Трактат первый. Об описании верхней Европейской Сарматии

Меховский М.

Глава первая. О Руссии, ее округах, изобилии и о находящемся в ней

После сказанного о Сарматии Азиатской, называемой Скифией, нам остается сказать о Сарматии Европейской. Первой тут перед нами лежит Руссия, некогда называвшаяся Роксоланией [143]. Восточный край ее прилегает к реке Танаису и Меотидским болотам, отделяющим Азию от Европы. В давние века у реки Танаиса жили аланы, а за ними к югу роксоланы. Эти народы были совершенно уничтожены и погибли, а теперь там видны лишь широко раскинувшиеся степи, где изредка встречаются звери да козаки или бродяги, как выше сказано. Дальше к югу есть еще кое-какие остатки черкесов (Circassorum). Это весьма дикий и воинственный народ, по происхождению и языку — русские. Далее есть замок, называемый Очарков, выстроенный во владениях литовцев императором перекопских татар, а еще далее, приблизительно в двух милях к югу от Очаркова, находится Дзассов (Dzassow). Там был замок, но он разрушен до нашего времени. От Дзассова до Бялыгрода, занятого турками, шесть миль [144]. Затем к западу идет Подолия, граничащая на юге с Молдавией и Валахией, а на востоке с татарскими степями и Таврическим островом. Это — плодороднейшая страна, весьма богатая хлебом и медом. Хотя там лишь грубо обрабатывают землю, вспахивают мало и неглубоко, а сеют поверху, пшеница родится сама три года подряд только потому, что при сборе хлеба во время жатвы некоторое количество зерен оста[с. 95]вляют рассыпанным по земле, чтобы они взошли на следующий год без обработки и вспашки поля.

Трава на пастбищах так быстро и так обильно там всходит и растет, что в три дня вырастает выше сажени [145], а в немного больший срок опутывает и скрывает плуг, забытый в травянистых местах.

Пчелиные рои там кладут мед не только на пчельниках и в дуплах деревьев, но и на берегах рек и на земле. Часто, когда прилетает новый рой и начинает истреблять старых пчел, поселяне убивают налетевшую массу или топят в воде, чтобы попрежнему жили и мед носили старые.

Далее, у Сарматских гор, живет народ русский (Rutenorum), во главе которого стоят знатные люди из поляков — в Коломые, Жыдачуве (Zidaczow), Снятине, Роатине, в Буско и пр. У этих же гор находятся округа — Галицийский (Haliciensis), некогда называвшийся Галлицией (Gallicia), и Премысльский, а среди гор Сарматских — округ Саноцкий. По направлению к центру Руссии лежит Львовская (Leopoliensis) земля, а в ней хорошо укрепленный город того же имени с двумя замками — верхним и нижним. Это — столица Руссии. К северу идут округа Холмский, Луцкий и Бельзенский. [Львовская же] земля в центре [146].

Ограничена Руссия — с юга Сарматскими горами и рекой Тирасом, которую жители называют Днестром (Niestr); с востока — Танаисом, Меотидами и Таврическим островом; с севера — Литвой, с запада — Польшей.

Знаменитая река Борисфен, называемая жителями Днепром (Dinepr), течет из Московии, проходит через Литву и Руссию под Смоленск и Киев. В нее впадает начинающая у города Хмельника на западе река Буг (Boh) [147]. Пройдя около трехсот германских миль, Борисфен впадает в Понтийское море.

Русская земля, будучи и вообще плодородной, особенно богата медом и медоном, питьем из меда. Привозят туда и вино из Паннонии, а также из пограничных Молдавии и Валахии, привозят и греческое крепкое вино из Греции; пива у них вдоволь.

Страна богата конями, быками и стадами овец, имеет воск в большом количестве, изобилует мехами куниц, белок, лисиц и бычьими кожами. Она обильно орошается реками [с. 96]имеет много рыбных вод, так что, где только есть вода, там в ней и рыба. Рыбу не разводят у руссов в прудах и рыбных садках, а повсюду там, где есть вода, в ней появляется рыба, посылаемая, как говорится, с небесной росой, без всяких людских забот и без разведения.

В Львовском округе есть достойные упоминания большие щуки (lucei), легко делящиеся на куски полосами.

Руссия изобилует пахучим тростником в местах поближе к Танаису и Меотидским болотам, а также ревенем — там же и в Литве, да и еще многими травами и кореньями, не встречающимися в других местах. Русская земля повсюду изобилует красящими растениями, в массе там встречающимися, но тогда как в прежнее время их вывозили оттуда в итальянские города Геную и Флоренцию, теперь лишь небольшую часть их собирают, и почти все напрасно гибнет несобранным [148].

В Холмском округе, срубленные и лежащие на земле сосновые ветви в течение года или двух превращаются в кремнистые камни [149]. Там много мела или белой земли, ввозимой к нам. Есть и соль; ее в сухое время собирают на озере Качибейском, а так как недалеко оттуда находится татарский замок Очарков, то иногда возчиков соли перехватывают и берут в плен татары, вместе с двумястами, а то и тремястами возов. В Премысльской земле и в Дрогобыче варят соль, собирают и хранят ее кусками и определенными мерами [150].

В Руссии много вероисповеданий. Есть христианская религия, подчиненная римскому первосвященнику. Это господствующая и преобладающая, хотя представители ее немногочисленны. Другая вера, русская, следующая греческому обряду, более распространена и охватывает всю Руссию. Третья вера — иудейская; ее сторонники иудеи — не ростовщики, как в христианских землях, а ремесленники, земледельцы или крупные купцы, часто держащие в своих руках общественные подати и налоги.

Четвертая вера — армянская, преимущественно в городах Каменце и Львове. Армяне — весьма опытные купцы, доходящие с товарами до Каффы, Константинополя, египетской Александрии, Алькаира и стран Индии.

В одежде и церковной службе русские следуют гре[с. 97]кам. У них есть свое письмо и алфавит по образцу греческого, очень с ним сходный. Евреи пользуются еврейским письмом и грамотой; занимаются также и науками — астрономией и медициной.

Армяне имеют свой обряд и свое письмо. Из святых они больше всего чтут апостола Фаддея, утверждая, что он обратил армян в христианство. Затем они почитают и святого божьего апостола Варфоломея, через которого, как сами говорят, они восприняли много правил веры.

У них великолепные и чрезвычайно красивые принадлежности богослужения — накидки и орнаты, не разрезные, а совершенно круглые; книги, чаши и прочая прекрасная утварь древних христиан.

Что касается духовных властей и пастырей христианских, то во главе их стоит во Львове русский и литовский митрополит. Ему подчинены епископы — киевский, каменецкий, премысльский, холмский, луцкий и медницкий. У русских глава — киевский митрополит (Киев некогда был столицей Руссии). Ему подчинены владыки (wladicas) и епископы греческого обряда в Молдавии и Валахии, вплоть до реки Гистра или Дуная, а в Руссии — епископы: во первых, холмский, затем во владениях литовцев — владимирский, или брестский; третий пинский или туровский (Mrowski), четвертый полоцкий, пятый луцкий, шестой смоленский и все вообще другие владыки и епископы в землях москов и в северных землях, им подвластных [151]. Исидор, бывший киевский митрополит, по языку и образованию ученейший грек, во время папы Евгения IV прибыл поездом в сто лошадей на Флорентийский собор, и, добившись унии с Римской церковью, вернулся в Руссию, но когда он стал там проповедовать подчинение Риму, московиты лишили его сана и предали смерти [152].

Русские следуют учению греческих докторов и богословов, преимущественно Василия Великого, Григория Назианзина и Иоанна Златоуста. Григория Назианзина они называют на своем языке богослов (bogoslow), что по латыни значит славящий бога. Они признают и нашего святого Григория, папу римского, особенно его книги Морали, читают его в переводе и на своем языке зовут бе[с. 98]сeдник (biesiednik), что значит оратор, проповедник или советник [103].

В русских церквах при богослужении читают и поют на сербском, то есть славянском языке; в армянских церквах — на армянском языке; в иудейских синагогах молятся на еврейском языке. Христиане же римского обряда поют, молятся и читают на латинском языке.

Надо заметить также, что на реках Руссии и Литвы, особенно на Борисфене и Буге, называемом Гипанисом, в летнее время размножаются поденки — черви и летающие насекомые, с четырьмя, а иногда и шестью крыльями: рождаются и появляются утром, около полудня бегают по воде или летают над берегами, а при заходе солнца гибнут. О них говорит Аристотель, во первых в истории животных и затем в Проблемах, а также медики, трактуя об однодневной лихорадке [153].

Глава вторая. О Литве и Самагиттии

Великое княжество Литовское [154] — весьма обширная область. В ней много князей литовских и русских, но один глава и монарх, которому подчинены все прочие. Он именуется вообще великиим князем Литовским.

Старинные историки, рассказывая о древности, говорят, что некие италийцы, оставив Италию из-за несогласия с римлянами, пришли в землю Литовскую н дали ей имя родины — Италия, а людям — название италы; у позднейших земля стала называться, с приставкой буквы л в начале — Литалия, а народ литалы.

Русские же и поляки, их соседи, еще более изменяя эти имена, вплоть до сего дня называют страну Литвой (Lithuaniam), а народ литовцами (Lithuanos).

Они сперва основали город Вильно (высота полюса там 57°) и по имени Вилия, вождя, с которым пришли в те края, назвали его Вильно, а рекам, текущим вокруг города, по имени того же вождя, дали имена Вилия и Вильна.

Самагиттию они так называют на своем языке потому, что у них это значит нижняя земля. Некоторые невежественные в истории люди вздумали производить название Литвы от lituo, то есть рога или охотничьей трубы по[с. 99]тому будто бы, что в той области много охотятся, но это скорее создает внешнее впечатление, чем говорит об историческом происхождении.

Народ литовский в былые годы считался у русских до того темным, презренным и жалким, что Киевские князья, по бедности его и скудности почвы, требовали у него, и то лишь как знак покорности, дань в виде поясов и коры [155]. Так было, пока Витенен, вождь литовцев, не поднял восстания против русских и не сделался князем своих соотечественников.

Напав хитростью на русских князей, он разбил их и постепенно до того усилился, что подчинил их себе и заставил платить дань, которую сами литовцы в течение многих поколений платили русским. Позднейшие преемники Витенена не раз делали воровские, по волчьи неожиданные набеги на соседние народы Руссии, Пруссии, Мазовии, Польши и грабили их, пока наконец князь Мазовецкий Конрад не призвал на помощь братьев крестоносцев тевтонского ордена св. Марии [156]. Завоевав Пруссию в непрерывных боях, они пошли на самагиттов и литовцев и стали наносить им поражение за поражением, брать в плен и теснить осадами. Наконец, они добрались и до князей литовских, Ольгерда и Кейстута.

Ольгерд был великим князем Литовским, а Ягелло — сын его впоследствии крещенный, названный Владиславом и коронованный, как Польский король.

Кейстут, брат Ольгерда, величайший враг и преследователь христиан, в войне с тевтонскими крестоносцами в Пруссии трижды был взят в плен и трижды, против всякого желания крестоносцев, удивительной уловкой освобождался от оков и ухитрялся бежать. Сыном этого Кейстута был Витавд (Vitawdus) или Витольд, князь замечательной доблести. Под покровом мира, Ягелло, он же впоследствии Владислав, захватил в плен Кейстута с сыном его Витавдом; Кейстута убил в тюрьме, а Витавда заключил в оковы. В конце концов, сильно стесненный крестоносцами и христианскими войсками, Ягелло, по милости божией, склонился на сторону поляков, принял, вместе со своими восемью братьями, христианскую веру, омывшись в воде крещения и был коронован, как Польский король. В 1386 году в чет[с. 100]верг четырнадцатого февраля, в день св. Валентина, он взял в жены Гедвигу, знатную и прекрасную дочь Людовика, короля Венгерского и Польского [157].

Названный король Владислав, как и обещал, стал думать и прилагать усилия, чтобы освободить народ литовский от мрака заблуждения и идолопоклонства. Взяв с собой Бодзанту, архиепископа гнезненского, много служителей церкви и монахов, а также королеву Гедвигу, Семовита и Иоанна, князей Мазовецких, Конрада, князя Олесницкого, и многих баронов, в 1387 году он вступил в Литву и предпринял крещение литовцев [158].

Литовцы искони почитали, как божества, огонь, лес, ужей, змей, особенно огонь, который непрерывно поддерживался подкладывавшим дрова жрецом, на их языке называвшимся зинц (zincz). Леса и рощи они считали священным обиталищем богов, а ужей и змей в иных домах кормили и чтили, как домашних богов.

Так вот король Владислав велел на глазах у варваров в городе Вильне погасить огонь, почитавшийся священным, разрушить храм и алтарь, где приносились жертвы; леса — срубить, а змей — умертвить. Хотя варвары и оплакивали истребление своих ложных богов, но не осмеливались даже роптать против короля и удивлялись только тому, что поляки, оскорбляющие их святыни — огонь, леса и змей, остаются совершенно невредимыми, чего не бывало в таких случаях с ними самими.

После того как идолы были таким образом истреблены, польские священники, а больше всего сам король Владислав, знавший местный язык, в течение нескольких дней учили народ литовский правилам веры и господней молитве, очищая его водой крещения.

Кое-кому из народа, по принятии ими крещения, благочестивый король Владислав жаловал новую шерстяную одежду, привезенную из Польши, и вследствие этой дальновидной щедрости, когда молва о ней распространилась, грубый и оборванный народ, довольствовавшийся до тех пор холстом, стал толпами стекаться со всей области, чтобы, крестившись, получить шерстяное платье.

Так как было бы неимоверно трудно крестить отдельно каждого верующего, то по приказу короля всю массу [с. 101]народа делили на отряды и, в надлежащей мере окропив освященной водой всех людей каждого отряда, давали одному отряду и всем, кто к нему принадлежал, имя Петр, другому —Павел, третьему — Иоанн и т. д. Женщинам, поделенным также на отряды, давались имена Катерина, Маргарита и т. д., по всему числу отрядов. Воинов крестили отдельно.

Кроме того, король Владислав основал в Вильне кафедральную церковь имени св. Станислава, патрона Польши, а главный алтарь ее поставил на том месте, где прежде горел огонь, ложно считавшийся вечным, чтобы языческое заблуждение стало всем очевидным. В той же виленской церкви он поставил епископом Андрея Василия (Vazilo). Это был человек выдающейся добродетели, по национальности — поляк знатного рода — из дома Ястребов, по обету — монах ордена миноритов, духовник королевы Венгерской Елизаветы, замечательный проповедник и епископ Серета [159].

По настоянию того же короля Владислава, и Самагиттия приняла веру христову и крещение.

Знакомясь с этой областью и ее населением, надо заметить, что Самагиттия — северная и морозная область, граничит с Литвой, Ливонией и Пруссией, окружена лесами, холмами и реками, делится на округа: Ирагола, Медники, Хроссе, Розена, Видуки, Велюня, Кельтини, Четра [160]. Жители области — высокого роста, дикие и некультурные, довольствуются простой и скудной пищей, жажду обычно утоляют водой, а изредка пивом или медом (medone). Они не имели и не знали в то время ни золота, ни серебра, ни меди, ни железа, ни вина. У них позволялось одному иметь нескольких жен и брать в жены — по смерти отца мачеху, а по смерти брата — его жену.

Там вовсе не строят изб или приличных зданий, а строят только шалаши из бревен и соломы, удлинненные, растянутые посредине и суженные на концах. Сравнительно широкое внизу, такое сооружение, постепенно по мере надстройки суживается и становится наиболее похоже на дно [опрокинутой] лодки или шлем. На верхушке делается одно окно, дающее свет сверху, а под ним очаг — для приготовления и варки пищи, а также для защиты от холода, в котором цепенеет эта область большую часть года.

[с. 102]В таком доме они живут с женами, детьми, рабами, рабынями, скотом мелким и вьючным, хлебом и всякой утварью.

Народ этот очень склонен ко всяким пророчествам и гаданиям. Главным божеством самагиттов был огонь, который они считали священным и вечным. Такой огонь на хребте высокой горы над рекой Невязой (Newiasza), поддерживался особым жрецом, постоянно подкладывавшим дрова.

Придя туда, король Владислав поджег башню, в которой это было, а огонь разбросал и погасил. Затем, с помощью своих воинов-поляков, он срубил леса, почитавшиеся у самагиттов святыней и обителью богов по слову поэта: «Жили боги в лесах» [161]. Самагитты находились в таком помрачении ума, что для них святыней были и эти леса, и птицы или звери, в них живущие, и все, что входит туда. У того же, кто причинял насилие растительности, зверю или птице, хитростью демонов искривлялись руки или ноги [162]. Вот почему варвары были в величайшем удивлении, что поляки, вырубавшие священный, по верованию самагиттов, лес, не испытывали никакого ущерба, похожего на то, что сами они часто терпели в таких случаях.

У них в названных лесах были костры, распределенные по семьям и домам: там они сжигали трупы близких и родных вместе с конями, седлами и лучшей одеждой. У такого рода костров они ставили еще скамьи из коры и клали на них еду, сделанную из теста наподобие сыра, а на костер лили мед (medonem) в тщетной надежде, что души умерших, чьи тела там сожжены, придут ночью и будут есть эту пищу.

Сверх того, в первый день октября у самагиттов совершалось в этих лесах величайшее торжество: со всей области стекался туда народ обоего пола, при чем каждый приносил пищу и питье, соответственно своему состоянию. Несколько дней они угощались принесенным и, каждый у своего костра, делали приношение своим ложным богам, особенно же богу, называвшемуся на их языке Перкун, то есть гром.

Так как никто из священников не знал самагиттского языка, то король Владислав научил народ сначала молитве [с. 103]Отче наш, потом Символу и велел омыться в воде крещения. Один из старших среди самагиттов ответил за всех: «Яснейший король, с тех пор как наши неподвижные и ленивые боги были уничтожены польским богом, мы покидаем их и их святилища и присоединяемся к более сильному твоему богу и богу поляков». Так они были крещены.

Король основал в Медниках кафедральную церковь в честь и во имя св. мучеников Александра, Феодора и Эвантия, а в других местах — приходские церкви, назначив им достаточное содержание.

Первым епископом медницкой церкви поставлен и посвящен был алеман по происхождению, но уроженец Вильны, Матфей, потому что он знал литовский и самагиттский язык [163].

В первое время насаждения христианства, когда магистр Николай Вензык, брат ордена предикаторов, королевский проповедник, говорил однажды самагиттам через переводчика о вере, о сотворении мира и падении первого человека Адама, один из самагиттов, не удержавшись, прервал речь проповедника и сказал: «Лжет этот священник, светлейший король ! Он рассуждает о сотворении мира, а сам не старый человек. Ведь многие среди нас старше его годами и перешли уже за сто лет, но и они не помнят ни о каком сотворении, а рассказывают, что солнце, луна и прочие светила всегда так же двигались и светили».

Король Владислав велел ему замолчать и объяснил, что магистр Вензык не утверждал, будто сотворение мира началось в его время, а говорил, что повелением божьим оно произошло много ранее, то есть шесть с небольшим тысяч лет тому назад.

Король Владислав поручил великое княжество Литовское и Самагиттское двоюродному брату своему, Александру Витольду, и тот, человек энергичный и смелый в бою, присоединил к Литве княжество Псков, называемое Плесковией, а затем — другое княжество Новгородское, называемое Нугардией. Он подчинил своей власти и третье княжество — Смоленское [164].

Установив мир кругом, он проник на восток, напал на татарскую орду, пригнал в Литву массу татар и расселил [с. 104]там в определенной местности, где они остались и до сего дня [165].

Собрав затем сильное войско, он вновь направился в Татарию, перешел реки и 14 августа достиг широко открытой равнины близ реки Ворсклы. Там его встретил, с громадным, бесчисленным множеством татар Заволжский император Темир-Кутлу, которого писатели называют Темерланом. Начались с обеих сторон переговоры о перемирии и мире, но соглашение никак не принималось татарами. Поэтому Витольд, по совету своих, отошел в тыл со своими телохранителями и бежал в Литву, а войско его, подавленное бесчисленной массой татар, было совершенно уничтожено [166].

Между тем король Римский Сигизмунд, чтобы бросить искру раздора между Витольдом и братом его Владиславом, королем Польским, обещал Витольду корону и убедил его стать королем Литовским [167].

Когда, однако, корону везли по сравнительно безопасным местам Марки и Пруссии, знатные люди Великой Польши воспротивились этому: установив стражу и разослав разведчиков, они подстерегали и поджидали послов Римского императора в местности, называемой Тужагора (Turzagora).

Те, однако, во время узнав об этом, в страхе вернулись назад, а Витольд, когда получил это известие, от тоски и от появившегося у него между лопатками карбункула кончил жизнь и княжение в 1430 году.

По смерти Витольда, король Польский, Владислав Ягелло, поставил вместо него князем Литовским и инвестировал своим кольцом брата своего Свитригелла, но тот, забыв о благодеянии, поднял смуту и начал войну против Владислава Ягелло. Вследствие этого король Владислав поручил князю Сигизмунду из Стародуба (Starodup) отнять княжество Литовское у Свитригелла.

В то время над княжеством Литовским появилась небольшая комета. Князь Сигизмунд Стародубский изгнал Свитригелла и овладел великим княжеством Литовским.

Этого Сигизмунда через несколько дней убил князь Иван (Iwan) Чарторийский, по происхождению и вере русский. Дело в том, что к шатру князя Сигизмунда [с. 105]повадилась ходить медведица; русские стали, как делала медведица, толкаться и тереться о дверь шатра. Князь, услышав, подумал, что это медведица, открыл дверь и пал под ударами русских.

Эней Пиколомини писал, что убит был не Сигизмунд, а Витольд, обманутый своими, как рассказано, под видом медведицы, но тут он доверился неосведомленным рассказчикам и писал неверно [168].

В силу такого же заблуждения он много ложного написал о Литве и о Польше, а позднейшие историографы, ошибочно следуя его ошибкам, не постыдились письменно передавать, в качестве истины, нелепости самого Энея, говоря о нравах народов и о никогда не виданных местах, нечто совершенно иное, чем было и есть на самом деле. Опыт прошлого и настоящего обличает в невежестве и его и их всех, пишущих вопреки действительности.

Казимир, третий сын Владислава Ягелло, был преемником князя Сигизмунда Стародубского на великом княжестве Литовском и правил почти пятьдесят лет.

В самые последние годы его правления князь москов Иван (Iwan) отнял и присвоил себе княжество Новгородское, иначе называемое Нугардией или Новогардией [169].

После Казимира в Литве правил четвертый сын его Александр, при котором вышесказанный Иван, князь москов, захватил княжество Можайское (Mozaisensem), имеющее в длину семьдесят миль и столько же в ширину а также сорок крепостей [170].

По смерти Александра, на княжество Литовское был избран нынешний Сигизмунд, а в его правление князь Московии Василий (Vasylo) завоевал и занял княжество Псков, называемое Плесковией, и Смоленское княжество [171].

Глава третья. Об обширности великого княжества Литовского и о находящемся там

Протяженность великого княжества Литовского такова: от Балтийского или Прусского моря до Вильны, столицы Литвы, 60 миль, от Риги же до Вильны прямым путем 70 миль, а если идти, как ходят обычно, через Полоцк (Poloczko), то от Риги на Вильну будет сто миль. Затем — [с. 106]от Вильны к Киеву сто миль. От Киева до слияния рек Днепра и Буга, называемых у греков Большим и Малым Бирисфеном, десять дневок, что составляет 70 миль. Там когда-то стоял замок Дзассов, ныне разрушенный, и там теперь конец владений литовских, тогда как раньше они простирались до Бялыгрода, называемого у латинов Белым Замком. Его захватили и владеют им турки, а кругом в степях живут татары.

Таков рассчет расстояний по направлению к югу или, лучше сказать, к юго-востоку. Считая же поперек: от Парчова и границ Литвы к Вильне — 80 миль, а от Кракова по той же дороге до Вильны — сто двадцать миль. От Вильны до Смоленска — сто миль, от Смоленска до Москвы (Moskwam, Moscouiam), города москов, сто миль — все разумеются большие германские мили [172].

Первый и главный город в Литве — Вильна. Величиной она такова же, как Краков с Казимирией, Клепардией и всеми пригородами, но дома там не стоят подряд, как в наших городах, а зачастую разделяются садами и огородами. В Вильне есть два каменных замка, верхний — на горе, нижний — в долине [173].

Новгород (Nowygrod), который латины называют Нугардией или Новогардией, был владением великого княжества Литовского, завоеванным князем Витольдом [174].

По обширности Новгород немного больше, чем Рим, так как Рим в окружности имеет тридцать две италийских мили, что составляет шесть миль германских с остатком в две италийских мили. Новгород же имеет целых семь миль, то есть 35 италийских. Здания в Новгороде деревянные, а в Риме каменные.

Новгород отстоит от Балтийского моря, примерно на две или на три мили.

Купцы там были, да и до сих пор есть богатейшие, при том настолько, что у каждого близ столовой есть кpанц (krancz), то есть хранилище со сводом [подвал], в который бросают без счета золото, серебро и добытые драгоценные вещи.

Вот почему, когда Иван, то есть Иоанн, князь Московский, в 1479 году отнял Новгород у великого князя Литовского Казимира, он и мог захватить сразу эти новгородские [с. 107]сокровища и увезти в Московию до трехсот возов, до верху полных только золота, серебра и драгоценного жемчуга [175].

В этом же Новгороде издавна стали постоянным несчастьем убийства и грабежи: часто, при обнаружении или обвинении какого-нибудь преступника, начинали бить в колокол совета (prętorii), где сидели, в качестве судей, сто сенаторов, все длиннобородые, по обычаю родины. Народ, услышав звон колокола, сбегался со всего города, при чем каждый хозяин захватывал два камня в руки, а сыновья его по столько же. Когда сенаторы выносили обвинительный приговор преступнику, близ стоящие осыпали его камнями и убивали, а затем шумной толпой бежали к дому убитого и разграбляли все его имущество. Дом с участком затем продавался, а деньги конфисковались в пользу государства.

Иван, вышесказанный князь москов, захватив в свою власть Новгород, поставил на пяти известнейших улицах города пять командиров с воинами для подавления и предотвращения обычных беспорядков, нападений и грабежей [176].

В Новгороде есть замок, называемый Децен (Deczen). В нем находится главная церковь святой Софии, то есть Спасителя. Крыта она блестящими золотыми пластинками. В том же Новгороде есть семь монастырей чернцов (czyrnkorum), то есть черных монахов устава св. Василия, и отстоят они друг от друга приблизительно на полмили. В первом монастыре св. девы Марии —тысяча монахов, в другом — св. Георгия — семьсот, в третьем — шестьсот, в четвертом — четыреста, а соответственно и в других монастырях [177].

Много там и церквей разных святых: одному св. Николаю, из всех святых у русских наиболее чтимому, посвящено столько церквей, сколько дней в году.

Высота полюса в Новгороде шестьдесят градусов, и летом, около времени летнего солнцестояния, после захода солнца и вплоть до восхода бывает так светло, что мастера — портные, сапожники и прочие ремесленники имеют возможность шить и работать.

За Нугардией к северу, вплоть до Северного океана, лежат Швеция (Suecia) и Финляндия (Filandia) [178].

Замечательный город Псков, каменный и большой, меньший, впрочем, чем Новгород, примыкает к Московии [с. 108]и Литве. Латины называют его Плесковией. Жители его по языку и религии — все русские, бороды не бреют, волос на голове не стригут, но одежду носят совсем немецкую.

Земля Псковская имеет тридцать каменных замков — по направлению к Ливонии, каких нет ни в Московии, ни в Литве. Всего же земля Псковская имеет в длину шестьдесят миль, а в ширину сорок.

Василий (Vassilo), нынешний князь Московии, благодаря изменнической сговорчивости старейшин, захватил Псков и ныне владеет им. Он снял колокол, по которому весь город собирался наказывать преступников. Вопреки договору и собственным обещаниям, Василий увел владыку, то есть местного епископа, а также много знатных людей и граждан псковских и поселил их в городе Москве и в других местах Московии [179].

Далее, по направлению к востоку находится замок и большой город Полоцк (Poloczko), принадлежащий к княжеству Смоленскому, а владеет им великий князь Литовский.

За ним к востоку — замок и город Смоленск, выстроенный из дуба и защищенный глубокими рвами. Земля же или княжество Смоленское имеет в длину шестьдесят или семьдесят германских миль.

Язык литовский имеет четыре наречия. Первое наречие яцвингов (Iaczwingorum), то есть тех, что жили около Дрогичинского замка, но теперь остались лишь в небольшом числе. Другое — наречие литовское и самагиттское. Третье — прусское. Четвертое — в Лотве или Лотиголе, то есть в Ливонии, в окрестностях реки Двины и города Риги. Хотя все это — один и тот же язык, но люди одного наречия не вполне понимают другие, кроме бывалых людей, путешествовавших по тем землям [180].

Этот четвероязычный народ во времена идолопоклонства имел одного великого жреца, которого звали Криве. Жил он в городе Ромове (Romouae), названном так по имени Рима, так как этот народ гордится своим происхождением из Италии, и действительно в его языке есть некоторые италийские слова. Об этом Криве и городе Ромове можно прочесть в легенде о святом епископе и мученике Адальберте [181].

[с. 109]Заметим, что в Пруссии теперь лишь немногие говорят по прусски: туда проникли польский и немецкий языки. Также и в Литве — местный язык употребляют немногие крестьяне, потому что туда проник немецкий. В Самагиттии же, имеющей в длину 50 миль, и в Литве, имеющей 30 миль, в деревнях говорят по литовски, большею же частью употребляют польский язык, так как и в церквах священники проповедуют там по польски. Сверх того заметим, что весь этот четвероязычный народ по вере подчиняется римской церкви, а в других окрестных провинциях, в Новгороде, Пскове, Полоцке, Смоленске и затем к югу за Киев живут все русские, говорят по русски или по славянски, держатся греческого обряда и подчиняются патриарху константинопольскому.

Кроме того в княжестве Литовском около Вильны есть и татары. У них есть свои деревни, они возделывают поля, как и мы; занимаются ремеслами и возят товары; по приказу великого князя Литовского все идут на войну; говорят по татарски и чтут Магомета, так как принадлежат к сарацинской вере.

Затем, в Литве есть евреи, особенно в городе Троки. Они занимаются ремеслами и торгуют, ведают общественными податями и службами, а ростовщичеством не занимаются [182].

Теперь скажем о реках. С восточной стороны литовские владения имеют границей реки Оскол, Югру, Донец, то есть Малый Дон или Малый Танаис, при чем эти все и множество других рек текут в Танаис. В литовских владениях на сырой равнине из болот в чаще леса за замком Вязьма (Vesnija), который занят нынешним князем Московии Василием (Vassilo), берет начало Днепр или Борисфен и течет под Смоленск и Киев [183]. Пройдя примерно триста германских миль, он впадает в Понтийское море.

Другая река, Вилия, берет начало в тридцати милях к востоку от города Вильны, под виленским замком сливается с другой меньшей рекой, называемой Вильна (а исток ее считают в двух милях от названного города Вильна) и затем они вместе впадают в реку Неман (Niemen).

Река Неман течет очень извилисто, несет корабли с товарами и за замком Ковно впадает в Прусское море.

Большая река Двина (Dzwina) имеет истоки в Московии, [с. 110]а в литовских владениях протекает под замком Витебском и потом под Полоцком, Устье ее — около ливонского города Риги: там она и впадает в море.

Заметим, что три величайшие реки, Днепр, Двина и Волга, как раньше уже было сказано, имеют истоки неподалеку друг от друга. Они вытекают из лесистой и болотистой равнины, а не из Гиперборейских и не из Рифейских гор, да и вовсе не из гор, которых там нет. Только из-за старой выдумки греков стали много и пышно говорить о горах, будто бы там существующих, и о том, что с них текут вышеуказанные реки, а уже вслед за этим и историки, и космографы, и поэты начали, не зная дела, писать и петь о них, тогда как нет их там нигде, и вся область, откуда те реки текут, представляет собою равнину.

Днепр, то есть Борисфен, течет на юг и впадает в Понтийское море. Большая река Двина, вытекая из Московии и идя к западу через владения литовцев и через Ливонию, близ города Риги впадает в Балтийское море. Волга, величайшая из рек, также имеет начало в Московии и течет на север; затем, повернув на восток, на далеком расстоянии огибает Танаис; наконец поворачивает к югу, проходит через Скифию или Азиатскую Сарматию и степные равнины татар и впадает в Эвксинское море, разделившись на двадцать пять больших рек [86].

Танаис в Татарии находится от Волги на расстоянии шестинедельного пути или, по крайней мере, при очень быстром передвижении, трех-четырехнедельного.

В Литве и Московии много и других крупных рек и озер, куда в бесчисленном множестве впадают малые реки и ручьи.

Все они в высшей степени обильны рыбой. В тех странах везде, где есть вода, есть и рыба, при том более вкусная и приятная для еды, чем в наших областях. Рыбных садков и прудов с искусственно разводимой рыбой там не устраивают за ненадобностью.

[с. 111]Вина у них нет, кроме привозного, преимущественно рейнского, да есть еще кое-где ввозимое из западных стран по Германскому и Балтийскому морю. У них много меда (medone), густого и жидкого, сваренного разными способами. Его пьют для подкрепления и опьянения [184].

Пиво они варят по разному и из разного зерна, то есть из пшеницы, ржи, ячменя, овса, проса и проч., но оно невкусно. Простой народ всегда пьет воду. Оливы, а также, сладкие и нежные фрукты там не растут, так как страна холодна и морозна.

Скот у них самый разнообразный, а диких зверей больше, чем во всем христианском мире.

Рощи, пустыни и леса в этой стране огромны: они тянутся иногда на десять, пятнадцать и даже двадцать пять миль. По окраинам пустынь и лесов встречаются деревни и жители. Так как леса там большие, то во множестве попадаются и ловятся крупные звери: буйволы и лесные быки, которых они на своем языке зовут турами или зубрами (zumbrones); дикие ослы и лесные кони, олени, лани, газели, козы, кабаны, медведи, куницы, белки и другие породы зверей.

Кроме того там много птиц, и между прочим, хотя виноградников там нет, прилетают дрозды, жиреют и бывают вкусны для еды.

Еще есть в Литве и Московии весьма прожорливое и бесполезное животное, не встречающееся в других местах, по имени россомаха. Величиной она с собаку, с кошачьей мордой, телом и хвостом похожа на лисицу, черного цвета; питается трупами. Найдя труп, так наедается, что раздувается и растягивается, как барабан. Тогда она ищет тесное и узкое место между деревьями, входит туда, протискиваясь с усилием, чтобы насильно съеденное, насильно и извергнуть. Потощав таким образом, снова бежит к трупу и снова до отказа наедается, а потом опять повторяются те же усилия и возвращение к мертвецу, пока, наконец, она не покончит с ним, сожрав его совершенно [185].

Может быть, природа создала в тех странах столь ненасытное животное в укор людям, страдающим такою же прожорливостью.

[с. 112]Дело в том, что там, когда знатные и богатые начинают пировать, то сидят с полудня до полуночи, непрерывно наполняя брюхо пищей и питьем; встают из-за стола, когда велит природа, чтобы облегчиться, и затем снова и снова жрут до рвоты, до потери рассудка и чувства, когда уже не могут отличить голову от зада.

Таков гибельный обычай в Литве и Московии, а еще более бесстыдно существует он в Татарии.

Есть еще в тех странах — в Литве, Московии и Татарии — исконный обычай продавать людей: рабы продаются господами, как скот, и дети их и жены; мало того, бедные люди, родившиеся свободными, не имея пропитания, продают своих сыновей и дочерей, а иногда и сами себя, чтобы найти у хозяев какую-нибудь, хоть грубую пищу [186].

Опубликовано: Матвей Меховский Трактат о двух Сарматиях. – М.-Лг.: 1936 г., с. 94-112.