Авария: сцены из пьесы “Саркофаг”
Владимир Губарев
Авария: сцены из пьесы «Саркофаг»
Сюжет этой пьесы родился в Чернобыле. Как рассказать людям о том, что увидел, пережил? Как дать возможность всем почувствовать ту боль, что живет в душе? Мне показалось – это возможно лишь в театре, где зритель всегда становится участником событий, если, конечно, спектакль откровенный и честный. Автор.
Полностью пьеса публикуется в 9-й книжке журнала «Знамя». Ряд театров страны принял ее к постановке.
Экспериментальный отдел Института радиационной безопасности. Большой холл, в котором стоят мягкие, удобные кресла, – обычно здесь проводятся утренние оперативные совещания. В глубине сцены расположены боксы. На каждой нз полупрозрачных дверей написан номер.
* * *
Сигнал тревоги. Ярко вспыхивают красные лампы, вдали слышен звук сирены. Резко звонит телефон.
Анна Петровна: Слушаю. Да, это я… Не может быть!.. Сколько?.. Невероятно!.. Мы думали, что учебная тревога… Да, все трое здесь… Хорошо!.. Успеют!..
Медленно выходит в холл. Молчит. Внимательно осматривает присутствующих.
…Авария на четвертом блоке атомной станции. Сильный пожар. Пострадало несколько десятков человек. Некоторые получили лучевые ожоги. Через несколько минут они будут здесь. Вы (обращается к Вере, Наде и Любе) мобилизованы, спецодежда в соседнем помещении. Быстро переодеться и сюда. Вы (обращается к Бессмертному) побудьте у себя. Пока не выходите.
Вера: Но мы…
Анна Петровна (перебивает): Выполняйте приказ [1]. И без обсуждений!
Вера: Наверное, мы не сможем…
Анна Петровна: Сможете! Других у нас нет. (Вера пытается что-то сказать, но Анна Петровна, не обращая на нее внимания, идет к телефону. Говорит в трубку). Приготовьте систему контроля. Дозы не определены, будьте внимательней. Нас пока четверо, но скоро будут Сергеев и Птицына. Вместе с пациентами. И проверить готовность операционных. Возможно, сразу же придется… В общем, тревога номер один!.. Да нет – не война… Взрыв атомного реактора. Да нет же! Не ядерный взрыв, взрыв водорода в реакторе.
* * *
Красный фон разгорается все сильнее. Решительно входит Сергеев. За ним – два сотрудника в синих халатах с носилками. На них лежит мужчина.
Сергеев: В пятый бокс. (Анне Петровне). Он без сознания. Первую помощь оказал, все необходимое сделано.
Дверь бокса № 5 закрывается – в нем загорается свет. Входит Шофер. Рядом с ним сотрудник института.
Сергеев: Бокс номер четыре.
Сотрудник протягивает Сергееву карточку, тот рассматривает ее.
Шофер: Товарища генерала оставили там (показывает на дверь). Может быть, подождать?
Сергеев: Как вы себя чувствуете?
Шофер: Нормально.
Сергеев: Головокружение?
Шофер: Сразу прошло… Всего минута какая-нибудь… Так показалось… Что я должен делать?
Дмитрий Нагурный. Из серии «Герои Чернобыля».
Анна Петровна: Верочка, проводите, пожалуйста, товарища. Пусть отдохнет. И смените одежду… (Шоферу). Вам некоторое время придется побыть у нас. Обследуем пока.
Вера: Прошу вас (берет Шофера под руку, они уходят в бокс № 4).
Анна Петровна: Легкое раздражение на лице. Сколько?
Сергеев: Не могу сказать. Ждал своего начальника – он генерал МВД – у четвертого блока. Три часа ждал. А там местами более пятисот рентген в час… Но, учитывая, что из машины не выходил… В общем, не могу пока определить. Знаю, что много [2].
Надежда: Зачем он там стоял?
Сергеев: Ждал начальство. Так принято.
Надежда: Но там же радиация?
Сергеев: Она, милая, ни запаха, ни цвета не имеет! А начальство привыкло быть в гуще событий – так-то, милая.
Надежда: Но…
Сергеев: Вот именно – «но». На чёрной «Волге» – и прямо к реактору!
Любовь: Но, может быть, он не знал?
Сергеев: Ему положено знать!..
* * *
Входят Велосипедист, тетя Клава, Пожарный, Дозиметрист, Оператор, Физик. Оглядываются. Пациенты расходятся по боксам.
Птицына: Всем успокаивающее. Пусть поспят немного. И поаккуратнее, дочки, помягче и поласковей – им еще боли-то хватит…
Птицына устало опускается в кресло.
Сергеев: Все-таки взрыв?
Птицына: Конечно. Просто некоторым ох как не нужно, чтобы он был, и они доказывают, что реактор развалился без взрыва [3]. Пожар. Просто пожар.
Сергеев: А разве разница столь велика?
Птицына: Слишком велика, сынок! Взрыв – это преступление, а пожар – всего лишь служебная халатность [4]. Вот так-то! И мера ответственности разная… Вот почему Прокурор к нам сразу же явился. Впрочем, для них (кивает в сторону боксов) это уже не имеет значения.
* * *
Из бокса появляется тетя Клава.
Тетя Клава: Мне до хаты надо… Дашка не доена.
Любовь: Не волнуйтесь. Там присмотрят.
Тетя Клава: Птица не кормлена.
Любовь: Вы разве одна живете?
Тетя Клава: С Дашкой. А она не доена. Мне пользы тут…
Любовь: Все будет хорошо, идемте, отдохните.
Тетя Клава: Дашку доить надо… Вымя вспухнет… Погибнет Дашка.
Любовь (увлекая ее к боксу): Я позвоню. Попрошу, чтобы подоили. Обязательно позвоню.
Тетя Клава: И птицу пусть покормят. Зерно в чулане… Дашка заболеет. Одна она у меня. Старая и хворая, но кормит. Без малого ведро в день. Попроси, милая… А кормить и поить – не знаю, можно ли?.. Слышала… и полынь черная будет… и реки горькие потекут… Ох, что-то невмоготу мне.
Любовь: Прошу, полежите. (Тетя Клава уходит). Лидия Степановна, надо позвонить.
Птицына: Не нужно звонить… Не нужно…
Любовь: Черная полынь… Реки горькие… Бредит?
Птицына: Апокалипсис. Тут и бога, и дьявола вспомнишь.
Любовь: Как же она сюда попала?
Птицына: Выброс из реактора был. Полоса километров шесть. А она в огороде копалась. С рассвета. И ее Дашка неподалеку паслась. Вот обеих и накрыло… И кур тоже… Но они, кстати, очень устойчивы. Непонятно почему, но дозы, опасные для них, раз в пятьдесят выше. Все живое – человек, деревья, трава – погибает, а курам хоть бы что. Только очень агрессивными становятся. На кроликов даже нападают. Пробивают им голову, будто грифы.
Любовь: Страшно.
Птицына: Действительно – страшно.
Любовь: Я все-таки позвоню насчет Дашки.
Птицына: Не нужно, дочка. Ей об этом не говори… Дашку и прочую живность в той зоне уничтожили. Так надо.
Из бокса выходит Генерал.
Генерал: Очень плохая у вас вода. Смочил голову, причесываюсь, а на расческе волосы… Ядовитая вода, проследите.
Птицына (устало): Слушаюсь…
Из дежурной комнаты появляется Анна Петровна.
Анна Петровна (Птицыной): Я у себя. Немного отдохну и приеду. Если что, звоните…
* * *
Свет в боксе № 2 гаснет. Там темно. Появляется Птицына, устало проходит в дежурку, садится за стол, пишет. Бессмертный идет за ней.
Бессмертный: Что, Лидия Степановна, плохо?
Птицына: Все.
Бессмертный снимает шляпу. Выходит Любовь. Она плачет.
Дозиметрист (кричит). Не хо-чу!! (Бросается к своему боксу).
Птицына: Любушка, дайте ему успокаивающего…
Любовь вытирает слезы. Идет в бокс № 6.
Генерал (Физику): Это все вы – физики. Атомная энергия – будущее цивилизации… Атомные бомбы, реакторы, станции… Напридумывали!
Физик: Но почему же вы?.. Реактор – это совершенство, это – чудо! Но с ним ведь нельзя так…
Генерал: Как?
Физик: Простите, пожалуйста, но с реактором нельзя обращаться… небрежно. Он не все вытерпеть может. Многое, но не все. Как и человек.
Генерал: Что вы имеете в виду?
Физик: Я, конечно, могу и ошибиться, но, судя по расчетам, аварийная система защиты была отключена [5]. Значит, был человек, который отдал приказ ее отключить.
Генерал: Кто?
Физик: К сожалению, я затрудняюсь ответить…
Шофер: Какой-нибудь начальник…
Физик: Возможно, вы и правы. К примеру, ни один оператор не позволит себе принять такое решение.
Бессмертный: Наверное, начальник станции?
Физик: При такой должности можно отдать приказ, но надо понимать, к чему он может привести.
Дверь бокса № 5 распахивается. Выходит Начальник АЭС.
Начальник АЭС: Я – начальник АЭС. И такого приказа не отдавал!
Постепенно сцена погружается в темноту. А позади яркое пламя разгорается все сильнее.
* * *
Выглядывает Дозиметрист. Замечает, что Люба направляется к его соседу.
Дозиметрист: Выйдет?
Любовь: Лежит, молчит, смотрит в стену.
Дозиметрист: Вызови, милая. Я ему сказать должен, что не знал, сколько именно. Думал меньше, а там двести…
Прокурор: Где двести?
Дозиметрист (оживляясь): У трансформаторов. Но всю аппаратуру зашкалило. Думал, двадцать – не больше.
Прокурор: У вас дублирующей аппаратуры не было?
Дозиметрист: Приборов-то? Откуда… Те, что были, чиненые-перечиненые, да и лет тридцать им…
Прокурор: Станция-то новая, десять лет всего ей.
Дозиметрист: Мы тут ни при чем… Наше имущество где-нибудь на складах пролежало. Чтобы не списывать – нам и прислали. [6]
Сергеев: Не верится что-то.
Дозиметрист: Справлялись, пока беды не было. Подлатаем и считаем. Спешки-то не было. А порядок у нас был! Сколько раз комиссии из самой Москвы приезжали для проверки. У нас всегда порядок. Ни одного случая переоблучения, потому что проверяли… Не думали, что жахнуть может…
Прокурор: Значит, и вы считаете, что взрыв? А сами-то видели?
Дозиметрист: Говорят так. Сам не видел.
Появляются Оператор и Любовь.
Оператор: А я видел!
Дозиметрист: Не знал я, зашкалило…
Оператор: Да отстань ты со своими счетчиками! Ты не знал, я знал. Графит раскаленный видел. Куски на полу реакторного зала. Ярко-синие такие и светятся. (Дозиметристу). И без твоих счетчиков ясно, что не двадцать и не двести, а под тысячу будет!
Дозиметрист: Видел, знал и пошел?
Оператор: Все перемычки у трансформаторов полетели. А без энергии – швах! Никак его не охладишь, вот и пошел. Пацанам своим сказал, чтобы не совались…
Дозиметрист (Прокурору). У него ученики. Ребята из ПТУ. Он с ними всегда возился. Перевоспитывал.
Оператор: Разгалделись они. Пришлось цыкнуть. В общем, выгнал я их домой.
Прокурор: Значит, знали…
Оператор: Как не знать? Я в атомной энергетике с первого колышка. Сам строил станцию. Потом остался на четвертом блоке. Многие так… Хороший блок был… Очень хороший…
Появляется Физик.
Физик: Но аварийную защиту сняли!
Оператор: Не видел. Не мое дело (прокурору). А этот очкарик (показывает на Физика) тоже там сидел, у реактора. Я ему: беги…
Физик: Извините, но вы сами…
Оператор: У меня трансформаторы сдохли. Я должен был их пустить.
Физик: Простите, но и я не мог уйти. Измерял температуру. Я понимал, что никто не меряет, только я. Реактор греться начал, важно проследить динамику процесса. Как же я мог уйти?
Прокурор: Ушли же…
Физик: Простите, но я этого не помню. Мне потом сказали, что меня унесли. Я там упал. Без сознания. Простите.
Прокурор (Оператору): А вы?
Оператор: Сам ушел. Подключил трансформаторы и ушел. Больше там мне делать было нечего.
Свет в боксе № 3 гаснет. Оттуда появляется усталая Птицына. Как-то странно смотрит на всех, на нее никто не обращает внимания. Она приближается к Сергееву, берет его за локоть. Тот сразу все понимает. Оба уходят в комнату дежурного.
Прокурор (Физику): Я посмотрел ваши расчеты, но, честно признаюсь, не очень в них разобрался.
Физик: Вы передайте их специалистам. Там все просто и понятно… Главное для вас: выяснить, кто снял аварийную защиту.
Бессмертный (высовывается, подслушивал): Кто снял? Кто снял? Аварийную систему отключила система. Система безответственности. [7]
Прокурор: Разберемся… (Физику). Не задерживаю больше.
Оператор: Можно спросить? Когда эвакуировали город?
Прокурор: В воскресенье днем. Очень быстро. Всего за два с половиной часа. Тысячу автобусов подогнали и всех увезли.
Оператор: А почему сразу не объявили по радио? За час все пешком бы ушли… [8]
Прокурор: Ждали приезда правительственной комиссии.
Оператор: Зачем? Она что – иначе могла решить? Зачем ждать-то?
Прокурор: Никто не мог решиться.
Оператор: Не мог или не хотел?
Прокурор: Не решился… [9]
Оператор: А вы спросите, почему они не решились? Чего нас-то расспрашивать?
Прокурор: Спросим. Обязательно спросим.
Оператор: Жаль, ответа не услышу… Пойду к себе, раз не нужен. (Дозиметристу). А ты ему, прокурору, расскажи, сколько просил, чтобы аппаратуру новую дали.
Дозиметрист: Четыре раза.
Оператор: А мы все спешим, торопимся, обязательства берем, мол, на три месяца раньше срока, на двое суток, а он четыре раза просил о счетчиках, никто не поторопился там, наверху. Зато просьбы начальства мы всегда выполняем… Отчего же так? Их просят – молчок, а нас – сразу ура! – и вперед!
Прокурор: Три месяца? Вы имеете в виду пуск блока?
Оператор: Именно. Вот теперь будут аварию ликвидировать, разобраться не смогут, что там, с реактором. Строители оттуда, из котлована, вылетели, как на ракете, чтоб, значит, пораньше сдать. Там, под реактором, не только бетонные глыбы лежат, но, если поискать, то и парочку экскаваторов найти можно. А все ради рапорта, премии… Кому такое ускорение нужно? [10] Это то же самое, что машины по городу со скоростью сто километров в час пустить, пусть всех давят, главное – побыстрее…
Прокурор: Двое суток – это реактор?
Оператор: Пообещали сразу после праздников на полную мощность вывести. На двое суток раньше срока. Везде же обязательства берут… А мы что – рыжие?
Физик: Вот поэтому и сняли защиту.
Оператор: Чего не знаю, того не знаю. А за четвертый блок действительно обидно – хорошая машина была. Лучше других, а ведь ударило как раз по ней… Авария на химическом заводе – сотни людей гибнут, самолеты разбиваются – тоже, а землетрясения? Целые города – в развалинах… Даже космические корабли взрываются при старте… В век космоса, атома и химии…
Бессмертный (высовывается): Это не век атома, а век катастроф!
Оператор: Жаль, но теперь все так считать будут. Жаль! Наши реакторы самые надежные… Ну, я пойду, что-то не по себе…
Прокурор: Спасибо вам. Разберемся и спросим с тех, кто виновен.
Оператор: Дай бог. Тогда имело смысл не бежать. А если нет – задарма загибаемся… (Уходит).
Физик: Простите, пожалуйста, но я должен решительно поддержать мнение товарища! Главное в этой трагедии – ее уроки. Мы не имеем права не извлечь их. Неразумно. Экспериментальный материал огромен – по всем направлениям.
Выходит из бокса Генерал. Прислушивается к разговору.
Прокурор: Экспериментальный?
Физик: Извините, я, возможно, не так выразился. Но в истории человечества еще не было такого опыта. Взрыв реактора и его последствия. Не исключено, что это единственный случай. Вернее, первый. Надо, чтобы он стал последним. Для этого – изучение по всем параметрам. Научным, техническим, психологическим. Комплексное исследование. Не формальное, а глубокое, всестороннее.
Прокурор: А Хиросима и Нагасаки? Было ведь нечто подобное…
Физик: Нельзя, простите, сравнивать. Там все погибло. Сразу. От ударной волны и светового поражения… А по радиобиологии американцы до сих пор не все данные опубликовали. Они сразу же засекретили работы… Здесь иное. Тут говорили: атомный дьявол вылез. Представьте, это так! Казалось, мы, физики, знаем о нем все, но, простите, ошиблись. А значит, изучать надо. Поверьте, опыт бесценен. Да, страшен, да, жесток, но бесценен.
Прокурор: Еще один вопрос. Насколько мне известно, вы не числитесь среди сотрудников станции?
Физик: Я из Москвы. Из научно-исследовательского института реакторов. На станции был в командировке. При постановке реактора на ремонт надо было проверить измерительную аппаратуру…
Прокурор: И остались после взрыва?
Физик: Простите, что я вынужден повторяться, но надо было знать характер подъема температуры. Потом ведь реактор начнет остывать практически по той же схеме. Кроме меня, никого не было… Как же я мог уйти?
Генерал: Уходили. Я видел.
Прокурор: Бежали даже… Не оглядываясь.
Физик: Наверное, они были там не нужны. Вот и все.
* * *
Дмитрий Нагурный. Из серии «Герои Чернобыля».
Из своего бокса выглядывает Шофер.
Генерал (Шоферу): Иди сюда. Будем вместе давать показания. (Прокурору). Он все время рядом был. Подтвердит.
Прокурор (Генералу): Продолжим. Первое. Ваша подпись стоит на акте приема четвертого блока.
Генерал: Не только четвертого. Всех. Я здесь пятнадцать лет работаю. [11]
Прокурор: Да. И на акте приемки машинного зала тоже?
Из своего бокса выходит Начальник АЭС. Садится рядом, внимательно следит за разговором.
Генерал: Естественно.
Прокурор: И вас никто не вынуждал подписывать акт о приемке?
Генерал: Несерьезный вопрос. Раз подписал, значит, согласен.
Прокурор: Случай с пожаром на ткацкой фабрике в Бухаре двенадцать лет назад вам известен?
Генерал: Хрестоматийный пример…
Прокурор: Да или нет?
Генерал: Конечно, известен. [12]
Прокурор: А завода на БАМе? И в Бухаре и на БАМе кровля была сделана из легковоспламеняющихся материалов. Оба объекта сгорели в течение шести-семи минут. Виновные были осуждены… [13]
Генерал: Да, но…
Прокурор: Почему же вы подписали акт о приемке машинного зала, хотя кровля его была сделана из того же самого материала, и вам прекрасно было известно, что он запрещен к использованию на промышленных объектах? [14]
Генерал: Я возражал… Информировал руководство министерства.
Прокурор: И подписали?
Генерал: Но вы же знаете, на каком уровне принималась станция. Моя подпись – чистая формальность! (Показывает на начальника АЭС). Кстати, и его тоже. Все подписали. Это же бумажка! Формальность, и только. [15]
Прокурор: Но машинный зал горел не формально. Как порох горел. Кровля плавилась, ноги утопали, пожарные рисковали жизнью, чтобы погасить эту кровлю. Ту самую кровлю, которую уже двенадцать лет ставить запрещено. (Начальнику АЭС). Почему она оказалась здесь?
Начальник АЭС: На складах этого материала много… А у нас был прорыв. Станцию ведь строители сдавали на три месяца раньше срока.
Прокурор: Так, ясно…
Генерал: Что ясно? Что наша подпись значит… Я не подпишу – другой подпишет… Вы что, первый день как на свет родились? Или всегда подписываете то, за что совесть спокойна?..
Прокурор: Хорошо, оставим это… Вы через час приехали на площадку.
Генерал: Через сорок шесть минут после получения информации.
Прокурор: Зачем?
Генерал: Как зачем?.. Чтобы на месте определить… тактику и стратегию тушения пожара… чтобы обеспечить…
Прокурор: Вы же получили информацию, что не только пожар, но и взрыв?
Генерал: В это трудно было поверить сразу… Да и кто мог предположить?
Начальник АЭС: Действительно, никто…
Прокурор. Вы передали информацию о взрыве кому следует? Да или нет?
Генерал: Я позвонил в Совмин республики. Мне так и сказали: «У страха глаза велики. Занимайся своим делом, а твое дело тушить пожары… И обеспечь, чтобы пожар был потушен как можно быстрее…» Я и обеспечивал.
Прокурор: Вы через три часа сообщили, что пожар потушен?
Генерал: Да, сообщил… Впрочем, какое вы имеете право меня допрашивать? Интересуйтесь у тех, кому я докладывал… А я докладывал!.. Докладывал!..
Прокурор: Вы приехали на машине к самому корпусу реактора. Знали или не понимали, что с точки зрения радиационной безопасности это недопустимо?
Генерал молчит.
Прокурор: Знали или не понимали?
Шофер: Товарищ генерал мне сказал, что тут безопасно. Если реактор и развалился, то вся радиация внутри, а сквозь бетонные стены не пройдет. Так и сказал.
Прокурор: Поговорим о другом. Почему у пожарных не было защитной одежды? Ни у одного! По инструкции те, кто работает в пожарной части станции, ею обязаны быть обеспечены.
Генерал молчит.
Начальник АЭС: Считалось маловероятным, точнее, совершенно невозможным, что она потребуется.
Прокурор: Значит, на одежде экономили?
Генерал: Не хочу и не буду вам отвечать! Не буду! Вы не имеете права меня допрашивать!..
Шофер: Вы зря так на товарища генерала напустились. Он добрый. Помогает, если попрошу… Дочку мою в больницу устроил. Наверное, не он виноват. Как все, жил.
Прокурор: Он жизнь твою… (подыскивает слово) поставил в опасность, а ты…
Шофер: Мне кажется, товарищ генерал очень мучается. Ну… из-за того, что ничего не знал об этой самой радиации… Он и себя не жалел…
Начальник АЭС: Моя очередь… Допрашивайте!
Прокурор: Всего несколько вопросов. Мне и так все ясно с вами. Вы же не были на станции, верно?
Начальник АЭС: Не успел. Но в самом начале был там.
Прокурор: Сразу поняли, что случилось?
Начальник АЭС: Почти. В общих чертах.
Прокурор: И ушли?
Начальник АЭС: Отлучился… Понимаете…
Прокурор: Внуки дома одни. Знаю.
Начальник АЭС: Работа на блоке шла. Я видел… Тут по соседству, в восьми километрах, теща. Думаю, доскочу до деревни, оставлю внуков и сразу назад.
Прокурор. А почему город не подняли? Пусть бы все доскочили до деревни… Даже поближе, всего километров пять. Пешком бы ушли… Надо было только объявить по радио, сообщить все… И сутки до официальной эвакуации не надо было ждать.
Начальник АЭС: Это не так просто.
Прокурор: Сесть в свои «Жигули», посадить внуков и уехать… Проще? Вы же лучше других понимали, что случилось… А ведь утром дети в городе в футбол играли. Да и свежие огурцы завезли, на улицах торговали…
Начальник АЭС: Не смог я вернуться. Вы же знаете, что случилось. Вам, наверное, рассказывали…
Прокурор: Нелепость, конечно. Машина с асфальта соскочила и забуксовала. Минут пятнадцать не могли тронуться с места. К счастью, внуки не выходили… Да, знаю. А на обратном пути вас медики и проверили.
Начальник АЭС: В самую «грязь» попал… Под выброс.
Выходит Авна Петровна. Замечает приоткрытую дверь в третий бокс. Заходит туда.
Прокурор: О другом хочу спросить. Я анкету вашу посмотрел. Школа, институт. Кстати, там в физтехе особых успехов не было – так, середнячок. Но тем не менее единственный из группы – начальник станции. Остальные не пробились. Чем вы это можете объяснить?
Начальник АЭС: Я не рвался. Работал. Наверное, лучше других, поэтому и выдвигали. Не беспокойтесь – «руки» нет [16]. Папа не министр, тесть – рабочий. Никто не тащил. Сам.
Прокурор: Сам, значит… А почему прежнего начальника станции убрали, не знаете?
Начальник АЭС: Это известно всем – скандалист. Плюс четыре выговора за срыв правительственных заданий.
Прокурор: На станции о нем говорят с уважением. С любовью даже.
Начальник АЭС: Знаю, что неуживчивым его считали…
Прокурор: Конечно, ведь далеко не все приказы выполнял! Оспаривал… Кстати, по поводу пуска этого самого четвертого блока. Категорически был против!
Начальник АЭС: Это пусть начальство разбирается. Там, в министерстве, не неучи сидят. Знают положение везде и у нас на станции тоже.
Прокурор: Почему вы никогда не возражали? Или поводов не было?
Начальник АЭС: Почему именно «возражали»? Просил… писал… в общем, работал, как положено!
Прокурор: И без выговоров?
Начальник АЭС: Да, без выговоров. Это разве плохо?
Прокурор: У вашего предшественника четыре – и ни одного происшествия серьезного. У вас ни единого выговора – и авария…
Начальник АЭС: Вот оно что! Значит, козла отпущения ищете? Не получится.
Прокурор: Действительно, не ухватишь… Выскальзываете…
Дмитрий Нагурный. Из серии «Герои Чернобыля».
Начальник АЭС: Напрасно пытаетесь меня обвинять. Я и сам думаю: почему такое случилось? Не нахожу ответа… Случайность, и только. Поезжайте на другие станции, посмотрите, неужели у нас хуже? Нет, авторитетно могу сказать – я ведь бывал на многих – лучше… Вот и переходящее знамя министерства получали трижды, и с планом нормально… Так что не у нас виноватых ищите! Не у нас… Объясните, почему за десять лет качество оборудования для АЭС ухудшилось? Почему приборы и аппаратуру получаем устарелые? Почему, наконец, заявки на ремонты, к примеру, тех же выключателей три месяца до министерства идут и столько же обратно? Таких «почему?» я вам десятки выложу, да разве только я? У гидроэнергетиков спросите или у тепловиков – у них то же самое. Да и у машиностроителей или электронщиков не лучше. Болячка на нашей АЭС вылезла – другим повезло, тут уже просто несчастный случай…
Прокурор: Как же с такой философией вы руководили станцией?
Начальник АЭС: А что, разве ко мне еще неделю назад претензии были? Нет, только самые добрые отзывы… Можете проверить.
Прокурор: И тем не менее директор соседней АЭС поднял всех по тревоге, когда уровень радиации повысился! Он подумал, что у него случилось…
Начальник АЭС: Сами мои слова и подтверждаете! Он подумал, что у него. Ну, а я не подумал, что у меня!.. Вот и все. До свидания. Кстати, думаю, что оно не состоится…
Прокурор: И все-таки я желаю вам…
Начальник АЭС: Нет, я имел в виду не это (показывает на боксы). Если выйду отсюда, все равно не встретимся. С работы снимут, это ясно. Но под суд?! Слишком многих надо судить за эту аварию… Цепная реакция начнется, и еще неизвестно, можно ли ее остановить. Так что до свидания!.. Да, и лучше побыстрее об этой аварии забыть… Для всех лучше…
Уходит в свой бокс.
Советская культура, 1986 г., 13.09, № 110 (6210).
Я взагалі-то не включав у книгу чисто художніх публікацій про ЧАЕС, але вирішив зробити виняток для цієї п’єси: а) вона була першою спробою художнього осмислення подій; б) про неї є кілька відгуків в інших матеріалах, тому для повноти картини вона потрібна.
[1] Цей інститут такого кшталту, що в ньому начальники віддають підлеглим накази, що більше личить батальйону або полку. Начувайтеся, воріженьки!
[2] А от це можна вважати документальним свідоцтвом. Звичайно, якби він три години простояв саме там, де 500 Р/годину, то він би так не розмовляв.
[3] «Г.Арбатов: авария – в субботу [=26.04] вечером в результате пожара, а не взрыва» («Краткая летопись Чернобыльской катастрофы» під 4.05.1986 р.).
[4] Класифікація сумнівна!
[5] Фактично на ЧАЕС відключили не аварійний захист, а аварійне охолодження.
[6] Нові радіометричні прилади, ясна річ, направлялись у війська – треба ж готуватись до війни проти США! А ті прилади, що відслужили у військах, передавались на АЕС. Інакше де б міг прилад служити 30 років (з 1956 р.), коли АЕС почала працювати в 1977 р.?
[7] Тобто автор вважає, що накази про неправильні дії віддавав не директор АЕС, а начальство, яке вище за нього і яке автор не вміє або не хоче назвати, тому ховає його під наличкою «система».
[8] Ну, це, звичайно, несерйозно. При евакуації пішим порядком евакуанти наковтались би радіації більше.
[9] А от цей момент – що ніхто не наважувався розпоряджатись до приїзду урядової комісії – відбиває дійсну ситуацію, яку інші лжеліквідатори намагались обминути і оббріхати: мовляв, 26.04 рівень радіації ще не становив загрози, і т.д. (наприклад, «Чернобыль: прогноз медиков» під 19.09.1986 р.).
[10] «Ускоренье – главный фактор / Но не выдержал реактор / И теперь наш мирный атом / Кроет вся Европа матом» – такий віршик був складений народом післа катастрофи (я його записав 21.07.1986 р.). Автор натякає на те саме.
[11] Можуть запитати: з якого це дива генерал приймає енергоблоки? Але треба мати на увазі: той об'єкт, який ми заради дезінформації західних імперіалістів називаємо «енергоблок», насправді є такою штукою, якою командує не майор і навіть не полковник, а генерал. Начувайтеся, воріженьки!
[12] І той об'єкт, який для дурнів зветься «ткацька фабрика» – насправді також ціла фортеця під командою генерала.
[13] Про легкозаймисті покрівлі першим розмову почав Губарев у цій п'єсі. Продовжив її пожежний генерал Мікеєв («Цена пожара» під 9.12.1986 р.)
[14] Тут автор трохи передає куті меду: а) матеріали не були заборонені; б) покрівлю робили згідно проекту, нічого змінити на стадії приймання неможливо; в) не генеральське діло – лазити в проектну документацію.
[15] Отже, автор знову підкреслює, що виводить перед нами тільки виконавців, людей, не наділених ніякими повноваженнями. Вирішували люди значно вищого калібру, принаймні маршали, коли не вище. Але у цих людей, які вирішували, був свій погляд на ЧАЕС, і завдяки тому, що все вирішували вони, винними в катастрофі виявились виконавці.
[16] Судячи з того, як реального директора нещадно покарали, протекторів серед начальства у нього дійсно не було.