В пробном режиме
Беседу вели В.Губарев, О.Игнатьев, М.Одинец
Чернобыльская АЭС: хроника событий
Три месяца назад мы шли к первому блоку, одетые в защитные костюмы с респираторами на лицах – дезактивация помещений была в разгаре. Шли мимо кабинетов администрации, занятых тогда разными «штабами» и оперативными группами. Проходили через стеклянную галерею, отгороженную в те времена от внешнего мира свинцовыми листами, которые все почему-то называли «шторами».
Теперь здесь висят настоящие шторы. Всюду идеальный порядок, как и надлежит быть в рабочих помещениях. В том, что Чернобыльская АЭС возрождается, – заслуга тысяч людей. И один среди них – нынешний директор станции Эрик Николаевич Поздышев. Мы встречались с ним и летом, и в сентябре, знаем о его действиях в апреле, когда он был еще директором Смоленской АЭС. И вот теперь, когда из Чернобыля снова поступает ток, мы берем у него интервью.
В: Вы новый директор станции, которая пережила трагедию. Какие ее уроки надо в первую очередь извлечь?
О: Думаю, они повсюду одинаковы. Прежде всего – дисциплина, ее укрепление на всех уровнях. Иначе не успеешь оглянуться, и тут же появляются большие потери. Некоторые из них приводят к трагедиям.
Каковы ваши обязанности – мы знаем, но прав, к сожалению, у руководителей предприятий маловато. К примеру, уволили мы со станции ряд работников – они потеряли наше доверие, потеряли право работать на АЭС. Так вот теперь эти люди восстанавливаются, чаще всего по суду [1]. Но такие работники не нужны на станции – во время аварии они доказали свою беспомощность. Тех, кто бежал со станция в самые трудные дни, как их можно принимать обратно? Такие люди должны проходить через собрания коллектива, а рабочие спрашивают прямо и строго: «Почему сбежал?» Да, многим предлагали эвакуацию, ряд работников тут же воспользовался этим, но ведь большинство отказалось эвакуироваться, работали здесь… Многих нужно отметить. Людям было чрезвычайно тяжело, но они трудились, что называется, «не жалея живота своего». Партия и правительство поставили перед коллективом станции трудную задачу – в октябре пустить первый энергоблок. И мы ее выполнили. Блок уже работает, правда, пока в пробном режиме.
В: Пуск миллионника очень важен для коллектива. Мы это почувствовали и на читательской конференции «Правды», и в разных уголках АЭС, где беседовали с операторами, рабочими, специалистами…
О: Для нас пуск первого блока – это своего рода психологический рубеж. Станция возрождается. И как положено на атомной электростанции – все должно идеально работать.
Мы постарались сделать так, чтобы сотрудники станции – наши рабочие, инженеры, ученые, которые работали до аварии, пришли сегодня сюда и сразу почувствовали бы себя в привычной обстановке. Практически закончена дезактивация территории, на станции все чисто. Пуск первого блока – это праздник для персонала. И тут не может быть мелочей. Если пропуска, то те, что раньше. Общественные организации – не где-то вне территории станции, а на своих привычных местах.
Говорят, что я придираюсь: мол, зачем Поздышеву ремонтировать мраморную лестницу в вестибюле? А я считаю так: в нашем деле мелочей нет. Ступеньки лестницы были поколоты, значит, надо их заменить [2]. Шторы – белые, нейлоновые. Человек идет на работу, у него настроение должно быть приподнятое.
В: Мы писали о том, что первый и второй блоки переведены в «режим ожидания». Создалось впечатление, что достаточно отдать распоряжение, включить системы, и энергия пошла… Каковы были трудности при подготовке к пробному пуску первого энергоблока?
О: Во-первых, нужно было вообще создать условия для работы. Это потребовало гигантского труда. На территории станции, например, пришлось снять 30 сантиметров слоя грунта, заложить ее бетонными плитами, загерметизировать, все очистить. Сейчас мы ведем последнее наступление на последствия аварии. А в первые дни везде было радиоактивное заражение, опасная пыль была практически во всех помещениях. Каждый уголок, каждый сантиметр поверхности нужно было очистить. Это и помещения, и оборудование. На такую гигантскую работу ушло два месяца. Но как только стало возможно, мы сразу же занялись ремонтом. Плюс к этому – дополнительные меры по безопасности первого и второго реакторов. Наконец, персонал станции, учитывая случившееся, прошел специальную подготовку.
В: Как известно, 25 мая вы были назначены директором этой станции, а на следующий день уже были здесь. Ваши первые впечатления?
О: Тогда было не до впечатлений. Представьте себе: я всю жизнь проработал на атомных станциях – с особыми условиями, дисциплиной и так далее. Приезжаю сюда. А тут тысячи людей посторонних, машины, техника – все крутится, вертится.
Далее. На станции до аварии было шесть с половиной тысяч человек, осталось тысяча триста. [3] Причем жили в палатках. Первое, чем занялся, – нет, не энергоблоками, а людьми. Условиями их жизни. Организовали общежития почти на тысячу мест в Чернобыле – использовали для этого детские сады, школы. Развернули четыре столовые… Есть у нас такой контингент на станции, который до новой смены не имеет права ее покидать. Работают они в тяжелых условиях. Организовали питание. Сначала получили разрешение двести человек кормить. Сейчас, знаете, сколько кормим? Тысячу восемьсот! Настолько отлажен этот конвейер, что на обслуживание одного человека уходит всего тридцать секунд. За два с половиной часа – 1 800 человек! Санитарные условия полностью соблюдены, качество пищи отменное – пообедайте там и убедитесь сами…
В: Пообедали, полностью подтверждаем ваши слова!
О: С этого все и началось. Потом стали решать и другие проблемы. А их – больших и малых – хватало. Всем миром решали. Хорошая идея – использовать для жилья теплоходы. Потом начали строить дома, создавая людям максимально хорошие условия – мы ведь не должны забывать, что они прошли такое испытание, как авария. В каждой комнате – цветной телевизор поставили. Да, упрекают, мол, «излишества». Но у нас работают психологи – они постоянно подсказывают, что нельзя не учитывать любую «мелочь».
В: Вы чувствуете, что люди изменились?
О: Конечно. Несколько недель назад, когда проходили разные оперативки, совещания, собрания, были тысячи вопросов. Сейчас их практически нет. Впрочем, я имею в виду работу – каждый знает свои обязанности. Но одна проблема есть – почему жилье временное? Мол, мы работники постоянные, а квартиры нам дают временные, и прописка такая же – чем это вызвано? На всех собраниях в партгруппах такие вопросы ставились, а я, честно говоря, не могу толково ответить… Дело в том, что жилье для работников выделили в Киеве и Чернигове – там и выдают временные удостоверения. Да, мы будем строить новый город – такое решение принято, однако это в будущем. А сейчас – почему недоверие? Дадим, мол, постоянную – уйдет с АЭС… Нет, не верю в такой подход – на станции остались те, кто выдержал трудное испытание, какое же право не доверять людям?
В: Несколько слов о будущем станции.
О: Оно очевидно. После первого энергоблока завершим подготовку к пуску второго – стране нужна электроэнергия. В будущем году пустим третий блок. А затем – пятый и шестой энергоблоки, строительство которых было прервано аварией [4].
В: Многие скептически настроены, а точнее, выступают против 5-го и 6-го блоков…
О: Не понимаю такой позиции. Атомная энергетика – это реальность, без нее не может развиваться человеческая цивилизация. Энергия нужна. Не вообще, а именно там, где есть промышленность. И лучше, чем АЭС, пока энергоисточпнков нет. Да, мы должны извлечь уроки из аварии в Чернобыле, но трезво, спокойно анализировать ситуацию. Как и отмечалось в постановлениях Политбюро ЦК КПСС, главная причина случившегося – бесхозяйственность, отсутствие дисциплины. И именно работу в этом направлении нужно усиливать, тогда и аварий не будет, причем не только в атомной энергетике. Не следует взваливать вину на технику, прежде всего надо смотреть на самих себя. [5]
Правда, 1986 г., 10.10, № 283 (24905).
[1] А я завжди говорив і зараз повторюю, що суди тільки заважають справжнім керівникам керувати.
[2] Якщо на станцію приїде член Політбюро (а тим більше сам Генеральний Секретар), він буде оцінювати якість робіт та рівень компетентності дирекції не за станом енергоблоків (бо це – за межами людської уяви), а за станом парадних сходів (бо це якраз рівень мислення середньостатистичного члена Політбюро). Так що директор знав, що робить.
[3] До аварії на один блок приходилось 1625 душ персоналу, а після аварії – 430. Як можна вести роботу, якщо некомплект персоналу становить 75% – я не годен зрозуміти. Якщо для якоїсь роботи потрібно четверо душ, то один – нехай він буде сам Олексій Стаханов – її не зробить. Робота на ЧАЕС велася, але коштом перенапруження зусиль працівників, зниження якості, відмови від непершочергових робіт. Про яку безпеку тоді можна говорити?
[4] Тобто совєтське начальство твердо вирішило не звертати уваги на катастрофу і діяти так, нібито нічого не трапилось. І деякий час продовжувало гатити гроші в безнадійну добудову третьої черги ЧАЕС.
[5] Директор АЕС предстає перед нами як зразковий керівник совєтської управлінської школи, готовий на будь-які безглузді або й злочинні дії – аби тільки вони були санкціоновані вищим начальством. Нехай не один, а навісь усі чотири блоки вибухнуть – «нам своє робить». Не знаю, забули вони про катастрофу чи ні, але що вони нічому не навчились – це видно з їхніх дій.