Начальная страница

МЫСЛЕННОЕ ДРЕВО

Мы делаем Украину – українською!

?

35. С самим встретиться

Даниил Мордовцев

Был уже сентябрь месяц на исходе.

Воин Афанасьевич Ордин-Нащокин, с успехом исполнив возложенное на него царем трудное поручение по сбору ратных людей с при-вятских и при-камских волостей, находился уже в Казани в распоряжении воеводы Барятинского и ожидал со дня на день выступления в поход, когда рано утром, сидя на берегу озера Булака, куда он ходил, чтобы размыкать свою тоску, к нему подошла старая цыганка и, вглядевшись в него, таинственно проговорила:

– О чем закручинился, добрый молодец? Если о том, что на Москве, так ту кручину я руками разведу, а коли о том, что случилось в Астрахани, так и к той кручине я ума-разума приложу.

Воина поразил этот двойственный намек цыганки.

– А ты почем знаешь о моей кручине? – спросил он.

– Черная птица всюду летала, всюду все видала и добрым людям помогала: поможет и тебе черная птица, добрый молодец, – попрежнему таинственно отвечала цыганка.

– Чем же она поможет мне?

– А кручину с сердца сымет, а замест кручины радость положит; а та радость астраханской кручине сродни будет, а тебе, добрый молодец, вдвое сродни, – все также загадочно отвечала цыганка.

Суеверный страх внушали Воину эти слова, он был сын своего века и верил в чудесное, как Аввакум верил тому, что он беса из-под печки выгнал и скуфьей бил.

– Что ж, ты судьбу мою покажешь мне? – спросил он нерешительно.

– Покажу, – отвечала цыганка. – Ты видишь в озере вон то белое оболочко?

Она показала на воду.

– Вижу, – отвечал Воин.

– Так я и судьбу твою вижу из глаз твоих: вон Арбат, а вон Веницея град, вон, вон, с оболочком все уплыло, и вот новая судьба плывет…

Воин вскочил с места: ему казалось, что он видит сон.

– Почему ж Веницея? – спросил он.

– Не знаю, так мне черная птица говорит… А слышишь, как кто-то «не белы-то снежки» поет и плачет?

Воин испуганно перекрестился.

– Чур! Чур! Сгинь-пропади!

– Полно, добрый молодец, не чурайся! – улыбнулась цыганка. – Ты думаешь, что я бес? Нет, на мне крест, видишь? – и она показала висевший у нее на груди крест.

Воин чувствовал, что им овладевает какая-то таинственная сила, и сила эта исходит от этой неведомой женщины. Но в то же время рассудок говорил ему, что из него хотят что-то выпытать, для чего? Для кого?

Вследствие этого, он сам решился выпытать из цыганки, что она, действительно, знает о нем.

– А ты знаешь, кто я? – спросил он.

– Знаю, кто ты был, и узнаю, кто ты есть, – был уклончивый ответ.

– Кто ж я был? – спросил Воин.

Цыганка посмотрела ему в глаза, потом стала глядеть на воду.

– Вижу: столовая изба, в ней царь сидит и бояре… Какие хохлатые люди! Большие… царску руку целуют… А после них тот, что на тебя похож, тож руку у царя целует… На Арбате в саду ночью соловей заливается, а красная девица в слезах потопает… Сгинул добрый молодец, пошел искать за море живой и мертвой воды… Не нашел живой воды, кручину нашел… Томится добрый молодец, что птица в клетке: и дверцы отворены, и крылья есть, да летать страшно, коршуны кружат в небе… И запела пташечка: «не белы-то снежки…» Плачется добрый молодец на свою горькую судьбину…

Цыганка остановилась, а Воин, казалось, все еще слушал ее: перед ним проходила вся его жизнь. Но в то же время он ясно видел, что эта женщина, действительно, много знает: несомненно, что ей известны главные моменты из последних лет его жизни. Но откуда она могла узнать все то, что известно только ему одному да его жене? И он решился выпытать, что еще ей известно.

– Хорошо говорит тебе твоя черная птица, – сказал он после небольшого раздумья. – А што она еще скажет тебе?

– Вижу, вижу, – заговорила она снова таинственно, – вон опять плывет оболочко в воде, и затем за оболочком летит из-за моря пташка… Откуда ни возьмись коршуна, и пымали бедную пташку… Опять пташка в полону… Это не пташка, а добрый молодец в полону у польских людей… Польские люди спят, а слепые люди выкрадывають добра молодца, и добрый молодец очутился у хохлатых людей… над Москвою оболочко… В Новодевичьем монастыре всенощная, и добрый молодец там ищет красну девицу, а во вместо красной девицы – черная черница!

Цыганка вдруг замолчала, и, казалось, собиралась совсем уходить.

– Ну, что ж дальше было с добрым молодцом и с черничкой? – спросил с улыбкою Воин.

– Что было, сам знаешь, – неохотно, повидимому, отвечала цыганка; – а вот что было:

«Как и курочка бычка родила,

Поросеночек яичко снес,

А черничка да сынка привела»…

Воин в волнении схватил ее за руку.

– Так это правда?.. У меня сын родился?.. Сказывай!

Но цыганка вдруг вырвалась и побежала берегом Булака в город.

– Куда ж ты? Погоди! – кричал ей вслед Воин. – Возьми денег за труд.

– Черной птице твоей казны не надо! – не оборачиваясь отвечала цыганка и скрылась.

В странном смущении остался на берегу Булака Воин. Что от него нужно было этой цыганке? Несомненно, она из Москвы и кем-нибудь подослана. Но кем? От кого она могла узнать такие подробности об его жизни? Она сказала, что снимет с его сердца кручину, а вместо кручины даст ему радость. И эту радость она поведала ему: она прямо сказала, что та, которая была черничкой, привела ему сына. Неужели это правда? А они с женой почти четыре года кручинилися, что у них нет детей. Его Наталья думала, что неплодием наказал ее Бог за побег из монастыря. И вот она теперь мать… Ясно, что цыганка ею подослана. Но отчего ж она этого не сказала прямо? Отчего Наталья не уведомила его о себе? Ведь почти четыре месяца, как он с нею расстался, а она ничем не дала о себе знать. Да и где было искать его, когда он мыкался все лето по Вятке да по Каме?

Да и Бог знает, когда еще им придется свидеться. Вон какой пожар распустили по всей русской земле! С Дону началось, с какого-то кабака, а вон куда зарево хватает, до Москвы до самой, до державного места! Астрахань, Царицын, Саратов, Самара, вся низовая сторона, все в огне. И полымя все дальше и все шире захватывает – до Белого моря дошло, до Соловок, до Пустозерска; Аввакума-де из земляной тюрьмы выручать пошли, патриарха Никона из Ферапонтова вывести хотят…

А какие «прелестные» грамоты рассылает вор по всему московскому государству! Хана крымского с ордами зовет на Русь, персидского шаха в братья себе прочит, в Запорожье его воры мутят… Теперь все языки поднимаются, татарва, черемиса, мордва, чуваши… Нижний обложили…

Такие невеселые мысли бродили в голове Воина, когда он, после встречи с цыганкой, возвращался от Булака.

А тестя, князя Прозоровского, не воротить уж к жизни. А знает ли об этом Наталья? Дошло ли до нее, что отца ее уже нет на свете? Снизу, говорят, нет к Москве ни проходу, ни проезду: всюду пожар и кровь.

В тихом, ясном осеннем воздухе стелятся по небу белые нити паутины… Ведро, значит, еще долго постоит… Но вон и гуси длинною вереницею тянутся уж на теплые воды, за море…

Воин грустно покачал головой: ему вспомнилось его мыканье по белу свету, там, в заморщине… А тут он мыкался по Вятке да по Каме… дикая, бедная сторона, не то, что там: какие города, села! А здесь одна беднота, голод… Вот голодные люди и идут добывать себе хлеба, либо смерти: им все равно помирать голодною смертью с наготы да с босоты…

«Женишка и детишка испроели» – правда, правда: Воин сам все это видел… Он все это доложит великому государю, когда Бог живым донесет его до Москвы. А там его ждет сынок, Наталья, да дождутся ли…

– А! Воин Афанасьич! Здравствуй на многая лета, до конца века!

– Спасибо, Афанасий Ивлич, как твое здоровье?

– Сам себе дивуюсь, как еще на ногах Бог держит.

– Да, правда, Афанасий Ивлич, кручинно тебе было с этою тяготою на Вятке: шутка ли! Сто стругов снарядить в такую пору, когда все в нетех. Ну, слава Богу, за тобой государево дело не стало.

Это встретил Воина товарищ по наряду на Вятке ратных людей для плавной государевой службы и по постройке там же ста стругов для Волги, Афанасий Косых, мужчина лет под шестьдесят, но еще бодрый, с резкою сединой в русой бороде!

– Ты откудова это теперь? – спросил Воин Афанасия.

– От воеводы, от князя от Юрья: на завтра поход объявил против вора, и стружечки мои, чтоб наутрее отошли от Бакалды вниз до Симбирского с кормом и с зелейными запасы, а сам он идет на вора по сухопутью, – отвечал Косых.

– Так завтра? Ну, слава Богу! – и Воин перекрестился, хотя у него на сердце заскребли кошки, – шутка ли! С самим встретиться, – подумал он.


Примечания

По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года, т. 15], с. 180 – 185.