Без домыслов и недомолвок

Юрий Щербак, специальный корреспондент «Литературной газеты». Чернобыль – Полесское – Киев

Репортаж из Чернобыля

Мы стоим на опушке дивной березовой рощи. Сквозь деревья проглядывают редкостные по красоте кроткие пейзажи Полесья. В четырех десятках километров отсюда – искореженное жерло четвертого реактора Чернобыльской АЭС.

Прошло сорок дней…

А кажется – долгие жаркие годы уже минули. Время, невиданное по напряжению физических и душевных сил, по глубине и интенсивности дум и чувств, выпало на всех нас.

За эти дни мне довелось встретиться с сотнями разных людей – пожарными и академиками, врачами и колхозниками, учителями и эксплуатационниками АЭС, министрами и рабочими. И даже с митрополитами… [1] Всех их коснулось – прямо или косвенно – чернобыльское лихо. В памяти звучат их голоса – печальные и мужественные, недоуменные и спокойные. Разные. Но как бы ни отличались взгляды моих собеседников на случившееся, на его масштабы и возможные последствия, существует одна тема, буквально обжигающая всех, мгновенно соединяющая столь несхожих людей в единое целое.

Дети.

Дети Припяти, Чернобыля, многих сел вокруг АЭС. Ведь их здоровье – это наше будущее, это жизнь нашего народа в 21 веке. Это поколение юных, до поры до времени безмятежных, но чрезвычайно ранимых, еще неокрепших духовно и физически маленьких людей вдруг познало беду, иные из них увидели страдания своих родных, пережили эвакуацию.

Тамара Лукьяновна Кравченко, работающая в детской библиотеке Полесского, в полной растерянности: никогда еще в ее жизни не было, чтобы библиотека, насчитывающая свыше четырех тысяч читателей, стояла пустая. В райцентре уже давно нет детей – ни своих, ни припятских. Разъехались по летним лагерям. На книжных полках стоанно затихшей библиотеки – Пушкин и Шевченко, Чуковский и Рыльский, Маршак и Григор Тютюнник. Ждут своих читателей, чтобы вновь обратиться к ним с мудрым, добрым словом. И Тамара Лукьяновна ждет. Ходит упрямо на работу, сметает пыль с книг – ждет. Надеется. Верит.

С напряженным вниманием вслушиваюсь я в голоса припятских учителей. Мы разговариваем с ними в маленьком домике Полесского района, временно приютившего припятцев. Учителя рассказывают, как все было, ничего не утаивая, не приукрашивая. Говорят о мужестве детей, покидавших родные дома. О том, как старшеклассники помогали малышам во время эвакуации. О внезапном повзрослении ребят, еще вчера казавшихся такими безнадежно инфантильными. Говорят о самоотверженности большинства учителей, не покинувших своих детей в трудную годину. О Дине Генриховне Хмелевской – заведующей Припятским гороно, бегавшей в памятный день аварии по школам и заклинавшей соблюдать все меры безопасности. Дина Генриховна одной из последних покинула город, когда дети уже были эвакуированы, потом дважды возвращалась в Припять, невзирая на опасность: надо было забрать школьные журналы. Кстати о журналах. В первое время, когда эвакуированные школы работали без журналов, дети сами называли учителям свои прошлые отметки. Некоторые занижали, но ни одному не пришло в голову завысить.

Рассказывают мои собеседники и о тех, кто преподал детям первый жестокий урок, – об учителях, покинувших своих учеников, предавших их… Это был урок измены, и он вызвал в детских душах шок.

Дети в эвакуации.

Память вдруг выхватывает из прошлого картины сорок первого года – эвакуация из Киева. Вспоминаю, как меня, семилетнего украинского мальчишку, приютила в далекой Сызрани первая моя учительница Александра Ивановна Большакова. Благодарная память об этой русской женщине, ее доброте будет всегда жить в сердце. Но все равно помню постоянное чувство тревоги, оторванности от своего дома, неестественности происходящего. Все это, конечно, наложило свой отпечаток на детей войны, познавших тяготы эвакуации…

Вот почему нам всем, в первую очередь педагогам, писателям, врачам, уже сейчас следует крепко задуматься над тем, как максимально смягчить последствия психологической травмы, нанесенной детям. Проблема существует, и ее нельзя решить одними подарками и самодеятельностью в пионерлагерях. Стоит прочитать письма детей с юга, где созданы превосходные условия. Дети пишут о гостеприимстве, о тепле, с которым их встретили, но в звонкие голоса постоянно вплетаются смятение и беспокойство за судьбу родного дома.

Я вспомнил годы войны, и вдруг по какой-то непонятной ассоциации еще одна картина возникла в памяти: 1942 год, осень, идет битва за Сталинград, мы учим на память стихи Симонова, вода выдается по талонам… После уроков я боязливо заглядываю в небольшую русскую церквушку – словно попадаю в какой-то запретный и таинственный мир. Церковь битком набита людьми. Преимущественно женщины с суровыми лицами. В глазах – скорбь и вера. И старенький священник, молящийся о победе нашего оружия над супостатами. Это воспоминание и побудило меня после очередной поездки в места, прилегающие к зоне Чернобыля, войти во Владимирский собор в Киеве.

Я вхожу в зал приемов в резиденции главы украинского экзархата, митрополита Киевского и Галицкого Филарета. Из боковой двери выходит седобородый человек в черной монашеской рясе, жмет руку, приглашает в свой служебный кабинет. Это митрополит Филарет. Беседа наша лишена черт формальности. Поначалу не я беру интервью, а митрополит участливо расспрашивает меня о состоянии пострадавших. Его очень интересуют не только нравственные, но и медицинские аспекты Чернобыля. «Литературную газету» со своей статьей на эту тему я уже заметил на столе в канцелярии экзархата.

Формулирую первый общий вопрос: – Как реагировала русская православная церковь на чернобыльскую аварию?

– Еще в 1927 году патриарх Сергий сказал, что мы – он имел в виду церковь – должны делить с нашим народом и радости, и горе. Так было в годы Великой Отечественной войны, и в мирное время, и теперь, когда страну нашу постигло такое бедствие. Церковь не отделяется от народа, а считает, что это ее печаль, ее скорбь. Вместе с тем мы считаем, что следует не только терпеть бедствие, но и поднимать дух народа [2]. Потому что дух может побеждать многое. И наоборот – уныние отражается на состоянии здоровья человека. Вкладом русской православной церкви является также и то, что священники жертвуют денежные суммы в фонд помощи пострадавшим от аварии. Значительную сумму, в частности, перечислило киевское епархиальное управление.

– Я получил много телеграмм и писем из заграницы, – продолжает митрополит Филарет. – В них выражается сочувствие и братская любовь наших собратьев из Соединенных Штатов, Англии, Шри-Ланки, Франции и других стран. Но есть и такие телеграммы, авторы которых, чувствуется, попали под влияние западной пропаганды. Я ответил им, что хотя мы и находимся в зоне временно несколько повышенной радиации, но не в таком состоянии, как представляют это на Западе. Мы выразили сожаление, что многие христиане поддались этой клевете и лжи, направленной на то, чтобы подорвать доверие к политике Советского Союза, к тем мирным инициативам, которые выражает наше правительство. С христианской точки зрения является моральной низостью строить политику на людском горе [3].

– Некоторые западные богословы утверждают, что в Откровении святого Иоанна Богослова, то есть в «Апокалипсисе», имеется прямое указание на аварию Чернобыльской АЭС, поскольку там говорится о звезде Полынь, которая падет на землю и причинит людям большие несчастья. Как известно, «чернобыль» означает «полынь обыкновенная». Что вы можете сказать по этому поводу?

– Человек не может знать сроков, предначертанных в «Апокалипсисе». Христос сказал так: о дне и часе этого не знает ни сын человеческий, ни ангелы, только отец, то есть бог. «Апокалипсис» применим к разным временам, и в течение двух тысяч лет было достаточно ситуаций, совпадающих с откровениями Иоанна Богослова. И тогда люди говорили: «Вот уже пришло это время». Но мы видим, что кончается второе тысячелетие, а это время не наступило. Мало того, что человеку не дано этого знать. От самого человека зависит, приблизить или удалить это время. Сейчас мы являемся свидетелями того, что человечество имеет силу, которой может уничтожить само себя. Есть атомное оружие, причем в таком количестве, каким можно взорвать нашу землю. Но добрая человеческая воля способна ядерное оружие уничтожить. Все зависит от морального состояния человечества в целом. Если человечество в нравственном отношении будет находиться на должном уровне, то оно не только не применит ядерное оружие, но и уничтожит его. Таким образом то, что написано в «Апокалипсисе» – время это, – будет отодвинуто на неопределенное расстояние [4].

Через несколько дней после этой беседы по приглашению митрополита Филарета я вновь пришел во Владимирский собор, где состоялось торжественное богослужение в честь приезда в Киев главы американской православной автокефальной церкви, архиепископа Вашингтонского, митрополита Американского и Канадского Феодосия.

Перед микрофоном – митрополит Феодосий [5].

– Как христиане, мы очень сострадаем людям, которые были в Чернобыле, – говорит гость из Америки. – Мы молимся об их здоровье и возносим молитвы о тех, кто отошел в вечность. Ваши радости – наши радости. Ваше горе – наше горе. Мы исполнены сострадания, и не только мы, но и другие христиане Америки, понимающие эту беду. После службы гость из Соединенных Штатов митрополит Феодосий в интервью для «Литературной газеты» сказал:

– Мы не должны забывать, что живем на одной маленькой планете, и должны научиться жить вместе. То, что случилось в маленьком городе здесь, могло случиться в любом другом месте. Нам надо вместе сесть и задуматься над тем, что может быть хорошего или плохого от использования ядерной энергии. Надо сделать так, чтобы эту энергию использовать только во благо, а не для разрушения, не в ущерб жизни. Инцидент в Чернобыле учит нас осторожности по отношению ко всему тому, от чего может пострадать человечество. Наша церковь исходит из того, что это был несчастный случай, и мы молимся за то, чтобы его последствия не были тяжелыми [6]. Мы очень беспокоимся за безопасность ваших людей, находившихся вблизи от места аварии. Мы хотели бы, чтобы последствия аварии были сведены до минимума. Это наше горячее желание. К тому же многие из наших прихожан имеют родственников на Украине.

А через несколько дней я вновь выехал в районы, непосредственно примыкающие к 30-километровой зоне, окунувшись в жаркую круговерть дел и забот тех, кто борется с аварией. Вглядываюсь в юные, опаленные загаром, порою обросшие мягким пушком (некогда побриться) лица ребят, работающих в штабе Припятского горкома комсомола. Слышу взволнованный голос Олега Андриенко, который только что вернулся с площадки реактора – словно бы из боя сию минуту вышел. Он говорит о тех, кто приехал из Оренбурга и Архангельска, Удмуртии и Полтавской области, Ростова и Нарьян-Мара. О тех, кто закачивает бетон в подушку под четвертым реактором. Их Олег считает самыми важными людьми на земле сегодня. Но голос его срывается от гнева и обиды, когда он вспоминает о не привезенных вовремя газетах, неполученных журналах, о неприехавших артистах – кружат где-то по отдаленным районам, никак не могут заглянуть сюда, на передний край… И врач Толя Коваленко, секретарь комсомольской организации Киевской станции скорой помощи, и инструктор Припятского горкома комсомола Юра Добренко (славный молодой парень, за плечами которого уже гибель друзей, разлука с семьей, эвакуация целого микрорайона Припяти), и многие другие ребята со страстью и бескомпромиссностью молодости говорят о том, что закончился первый период борьбы с аварией, когда не до бытовых мелочей было, а сейчас началась обычная плановая работа (еще совсем недавно невозможно было даже представить себе само сочетание этих слов: «авария», «экстремальная ситуация» – и «обычная», «плановая» работа [7]). Она будет долгой, и все мои собеседники, не сговариваясь, требуют одного – гласности, как того требует и партия. Пора наконец, говорят они, решительно изменить тон многих газетных и телевизионных сообщений, перестать петь на одной – порою восторженно-героической, порою слащавой – ноте [8].

Работа только началась, работа огромная, и в ней нет мелочей, и не должно быть зон, выводимых из-под огня критики. И про бани (далеко не всегда и не везде можно помыться), и о нехватке кинопередвижек, и о нечастых встречах с руководителями высокого ранга, разгильдяйстве и расхлябанности отдельных должностных лиц, желающих свою нерадивость списать под шумок, – обо всем этом уже пришло время говорить в полный голос [9]. Критика не нанесет ни малейшего ущерба моральному авторитету тех, кто честно выполняет свой профессиональный и гражданский долг.

Пришло, очевидно, время обнародовать информацию о том, кто, где и по-хозяйски ли распоряжается огромными денежными суммами, собранными по всей стране в помощь пострадавшим от аварии. Вероятно, следует создать для этого общественную организацию или комиссию, куда войдут известные в стране, уважаемые люди, которые бы несли личную ответственность за распределение средств и гласно отчитывались бы перед теми, кто вносил свои трудовые рубли в этот фонд [10].

…Мария Кирилловна Голубенко – директор средней школы № 4 из Припяти вводит меня в небольшую комнату, забитую посылками. Мария Кирилловна – член комиссии при Припятском горисполкоме по распределению посылок. Беру первую попавшуюся, на которой детскими каракулями выведено: «Украина, Чернобыль, село Припять, детям». Открываю: две пластмассовые куклы лежат, обнявшись, в фанерном ящичке… В этой комнате сходятся силовые линии добра и веры, которые протянулись сегодня со всех концов старны к Чернобылю. Я читаю письма, пришедшие сюда. Сколько в них достоинства, правды, такта, как безукоризненна в нравственном отношении сама их тональность!

«Больно тронули события на АЭС и нашу семью, потому хочется поделиться с жителями Чернобыля, Припяти и других мест, прилегающих к АЭС, всем, чем можно помочь взрослому и особенно детскому эвакуированному населению. Наша большая семья решила отправить детям, оказавшимся оторванными от родного очага, из нашей личной библиотеки около 300 детских книг, журналов и некоторое количество игрушек… Пусть этот весьма скромный дар облегчит как-то состояние детей, развеселит их рано повзрослевшие души. Пусть знают, что с ними вся страна, что скоро они вернутся в свои родные дома, и жизнь счастливо засияет над их головами. Вечная слава тем, кто своей грудью, ценой подвига сохранил для всех нас жизнь.

Город Чехов Московской области, улица Московская 79, кв. 85. Брауны-Антоновы».

«Дорогие женщины! Мы, пенсионерки из Алма-Аты Кафина Раиса и Токмачева Мария Ивановна, просим принять от нас скромный подарок – пусть он чем-то вам послужит. Материалы, наволочки, полотенца, кофты, юбка, платье детское, пижамка домашняя, мыло, вата. Искренне переживаем за вас. Ну, крепитесь, знайте, что вы не одни. Я, Токмачева Мария Ивановна, эвакуировалась из Киева во время войны и знаю, что это значит…

Алма-Ата, ул. Мечникова, 72, кв. 16 и 17».

Звучит в письмах этих неподдельное сочувствие. И уверенность в том, что пересилим беду, выстоим.

Литературная газета, 1986 г., 23.07, № 30 (5096).

[1] Цікаво що й митрополит на ліквідації катастрофи був не один, а декілька. Мобілізація усенародна!

[2] Зверніть увагу – митрополит зовсім не сказав, що це бог наслав кару на Україну за гріхи її безбожних правителів і безбожного народу, – чого можна було сподіватись від християнина. Бойовий у нас митрополит, недарма він за сумісництвом – генерал держбезпеки, а нині – ще й патріарх.

[3] Ви відчули, що це говорить командир православних агентів КҐБ у рясах, а не заурядний пропагандист з райкому?

[4] Таким чином, воля бога зведена до нуля, а все залежить від людини, яка, згідно з класиком, сама всім і управляє.

[5] Як бачимо, все без обману – митрополитів справді більше одного.

[6] Як бачимо, і ця церква, хоч вона й американська, і автокефальна, теж не визнає божої кари.

[7] Зневірившись у своїй здатності запобігти катастрофам, в Росії створили Міністерство надзвичайних ситуаційі тим самим перетворили усі можливі нештатні ситуації у штатні. Ми в Україні це побачили і своїм старим звичаєм змавпували.

[8] Разом це дві ноти, а не одна; але з арифметикою в демократів завжди було кепсько.

[9] Треба з усією рішучістю говорити про нестачу лазень і несвоєчасну доставку газети «Правда», але мовчати про доцільність атомної енергетики.

[10] «Держи карман», як кажуть москалі! Навіть керівники облвиконкомів, які буцімто отримували гроші з 904-го рахунку, не могли сказати, скільки вони їх отримали і куди витратили («Как используются средства, поступившие в фонд Чернобыля» під 1.09.1986 р.). Мені здається, що на досвіді 904-го рахунку було зроблено одне з найбільших економічних відкриттів нашого століття – що фонди існують для того, щоб з них красти.