Обзор сочинений, писанных на малороссийском языке

Н. И. Костомаров

Язык, называемый обыкновенно малороссийским, которым говорят в юго-западных губерниях России и в Галицком королевстве, не есть наречие языка русского, образовавшегося в последнее время; он существовал издавна и теперь существует как наречие славянского корня, занимающее по своему грамматикальному и лексикальному устройству середину между восточными и западными наречиями огромного славянского племени, наречие правильное, богатое, гармоническое и способное к развитию литературной образованности.

Но едва ли доказательства на все это нужны в наше время, когда понятия о славянской филологии довольно ясны, чтоб избавить читателя от скуки слушать подтверждение известных истин, в которых никакой просвещенный человек сомневаться не будет.

Но, может быть, спросят: где же прежняя малороссийская литература? Ибо если существует народ, то как можно, чтобы язык его оставался вовсе без письменности? Но спросим прежде: была ли в северной Руси великороссийская литература? А между тем язык этой половины нашего отечества так же древен, как и южный.

Письменность к нам перешла вместе со Святым Писанием, и потому первые сочинения наши были духовные и, следовательно, на славяноцерковном языке, употреблявшемся при богослужении. Потом, мало-помалу, с развитием общественной и политической жизни явилась необходимость в других родах письменности, но так как только славяноцерковный язык был приготовлен к этому, то он послужил материалом и для светской общественной письменности с тем различием, что в него начали входить слова, выражения и обороты языка народного.

Но вот Россия разделилась, западная и восточная часть ее начали жить особою друг от друга жизнию; образовалось два письменных языка: в одной из смешения славяноцерковного языка с великороссийским, а в другой из смешения того же языка с малороссийским или южнорусским наречием. В Малой, как и в Великой Руси, была своя литература, свой книжный язык, на котором почти все писали, но едва ли кто говорил; много сочинений, и политических, и деловых, и, наконец, ученых было писано на этом языке, много переводилось на него из других языков, иное издано, большая часть покоится непробудным сном в библиотеках.

Этот язык, известный под именем руського, много имел влияния на образование нашего языка высшего общества и литературы: известно, что Ломоносов учился по грамматике Мелетия Смотрицкого и выучил наизусть «Псалтырь», переложенный в стихи, Симеона Полоцкого 3.

Руський язык был гораздо обработаннее, нежели письменный язык Великой России; на нем было писано много книг, в которых нуждались и в Москве; притом же, лучшие проповедники нашей первой половины XVIII века были малороссияне, и хотя старались писать по-русски или по-словенски, но не могли не вносить в свои сочинения элементов родного слова.

При сильнейшем наплыве иностранного просвещения язык наш изменялся, принимал другие формы, составлялись новые грамматики; старинные обороты греческие, латинские, польские уступали место французским и немецким; выступила литература новая, носившая на себе следы влияния европейской образованности; вкус утончался, публика возымела потребность в чтении легком, служащем к удовольствию; явились романы, повести, театральные сочинения. Вместе с европейским просвещением развилась у нас столичная жизнь: в столицах сосредотачивались и просвещение, и науки, и литература, там было горнило языка. Руський язык ушел в западные губернии, бывшие еще под властью Польши, и, гонимый в обществе, доживал век в семинариях и училищах.

С возвращением России западных и южных областей ее, руський язык стал уже ненужным, был другой общий язык: основанием его взяты наречия славяноцерковное и великорусское, а образован он был по всем возможным иностранным формам: и латинским, и немецким, и французским… Во всяком народном духе являлись у нас сочинения, исключая своего, так как и в высших обществах были в моде попеременно всякие языки, исключая русского.

Когда в Европе явилась идея народности, подражательность уступила оригинальности, а школьность таланту; русские, хватая с жадностью все, что ни попадалось под руку, усвоили себе и эту идею и нашли у себя богатые силы для осуществления ее; мы начали стыдиться своего равнодушия к отечественному и безотчетной привязанности к чужестранному; мы увидели, что, несмотря на огромное количество книг, у нас нет литературы, и обратились к собственному источнику национальности и народности.

Изменялся вкус, изменялся и язык. Чужестранные формы, которые наложены были на наше родное слово превратными понятиями об изящном, уступали родным формам народного языка великороссийского, облагороженного просвещением, науками и употреблением в высшем обществе. Изменялась и литература. Главное стремление ее было не к подражанию иностранному, но к своенародности. В таком преобразовании должны были, по-видимому, участвовать только одни великороссияне, а между тем вся Россия, богатая другими элементами, имела на него право: ближайшее принадлежало малороссиянам как народу многочисленному и единому по вере и племени с великороссиянами.

Но народность Малороссии есть особенная, отличная от народности великороссийской; малороссияне вовсе или не должны были касаться литературы, или же усвоить себе народность великороссийскую. Несправедливость того и другого мнения, если бы кто имел несчастье защищать их, очевидна сама собою. Благодаря самодержавию и единовластию у нас не могут разные противные идеи управлять общественными мнениями, как бы оно ни было разнообразно; у нас необходимо должно быть одно стремление: если какая-нибудь идея в известном отделе нашей цивилизации брошена в одном углу государства, невозможно, чтоб она не проникла в самые отдаленные.

Теперь идея народности оживила нашу литературу: и читающая публика, и писатели почитают народность главным достоинством всякого сочинения по изящной словесности. Но как мог явиться на поприще изящной литературы малороссиянин, получивший первые впечатления в Малороссии, лепетавший, может быть, первые слова на родном своем языке? Не иначе, как с своею малороссийскою народностью, с своим народным наречием. Многие из малороссиян чувствовали, что на русском языке нельзя того выразить, что можно на малороссийском, и потому начали употреблять свое родное слово. И в самом деле: они правы.

Конечно, Гоголь в своих высоких созданиях много выразил из малороссийского быта на прекрасном русском языке, но надобно сознаться: знатоки говорят, что многое то же самое, будь оно на природном языке, было бы лучше. Притом, много найдется талантливых людей, которые, по обстоятельствам жизни, так сроднились с малорусским языком, что если б они начали писать по-русски, то писали бы худо, а по-малороссийски сочинения их читались бы соотечественниками с большим удовольствием.

Итак, идея народности, подвинувшая вперед русскую литературу, произвела в ней особенный отдел – литературу малороссийскую, которая по направлению своему есть чисто русская, своенародная. Многие из современных рецензентов называют это стремление писать по-малороссийски непонятною прихотью, но думают неосновательно: оно есть потребность времени, потому что исходит из того начала, которое оживляет настоящее общество.

Малороссийский народный язык до того времени почти не имел письменных памятников, как и всякое народное слово до появления идеи народности; но зато этот язык тайно хранил в себе богатые сокровища поэзии – народные песни и сказки. Долго до них никому не было дела; только в последнее время обратили на них внимание. Сказок у нас никто не издавал, песен существуют четыре собрания: князя Цертелева, 1-е и 2-е издание Максимовича, «Запорожская старина» Срезневского и «Малороссийские и червонорусские думы и песни», Санкт-Петербург, 1836 г.

К этим надобно причислить собрания, явившиеся в Галиции; из них известны мне собрания Вацлава из Олеска, Жеготы Паули и Лозинского «Свадьба русская» («Ruskoje wesile»). Галичане перещеголяли нас полнотою и точностью своих изданий. Из русских собраний только «Запорожская старина» имеет вид какой-нибудь полноты. Г. Срезневский имел целью собрать одни исторические песни и издал с замечаниями, очень цельными и учеными; собрание князя Цертелева ограничивается только осемью думами; в 1-м изд. Максимовича помещено только 130 песен; во 2-м есть замечательные бытовые, но прекрасное предприятие его остановилось; издатель «Малороссийских и червонорусских дум и песен» оказал услугу любителям народности сохранением многих важных исторических песен, из которых одна изумительна по своей величине и эстетическому достоинству. Вот и все. Тысячи драгоценных памятников народной поэзии еще не изданы и вовсе неизвестны. Ждут их издания от Бодянского, Метлинского и других.

Но малороссийские сочинения появились гораздо прежде, нежели издания песен. Уже в 1808 г. было второе издание «Энеиды», перелицованной на малороссийский язык И. Котляревским. Он первый начал писать по-малороссийски [Кто писал до него и что написано, это пока остается нетронутым вопросом. – М. К.].

Во время упадка классицизма и вторжения в европейские литературы романтических идей вкус общества портился и принял самое странное направление: не смели расстаться с верою в заветные предрассудки, не смели принять форм нового рода, казавшихся еще дикими, смеялись над тем и другим: плодом такой нерешительности явился особенный род сочинений – пародии. Писатель брал предметы классические, одевал их в романтическую одежду и таким нескладным нарядом смешил публику.

Многие из бессмертных творений древности испытывали горькую чашу пародий: в числе их была «Энеида» Вергилия. Перелицованных «Энеид» везде было довольное количество. И к нам, на святую Русь, забрело это направление, забрело так, как обыкновенно и другие идеи заходили к нам. У нас начали писать пародии – не угодно ли прочесть Осипова? Но Котляревский насмешил лучше.

Умный, сметливый человек сейчас отгадал, чем можно позабавить публику, которая, если не пресытилась классицизмом, то, по крайней мере, дремала за толстыми поэмами в 12 песнях и драмами с тремя единствами. Котляревский взял «Энеиду» для пародии и выбрал для нее такую форму, которая в самом деле могла удовлетворить желанию позабавиться над книгою.

Чего лучше? Малороссийский язык – самая романтическая форма, «Энеида» – самое классическое содержание. Вот и явилась «Энеида» в малороссийской одежде: троянский герой стал «моторний парубок»; Юнона – «суча дочка розкудкудакалась, як квочка»; Зевс – «лигав вишнівку, маківниками заїдав»; Нептун – «сидів над водою, ізморщившись, старий шкарбун».

Все читали «Энеиду», даже и те, которые не сознавались в том, вменяя в стыд читать на таком наречии, каким говорят их конюхи. Этому-то смешному обязана «Энеида» своим успехом. Что ж такое «Энеида» Котляревского сама по себе, безотносительно к тогдашнему обществу? Пародия выполнена прекрасно, но время пародий уже прошло: романтическая форма стала нам не чужда, а классическому содержанию мы возвратили должное уважение.

Но истинный талант, в каком бы виде он ни явился, не может не показать своих достоинств; пусть сочинение будет искажено, недокончено – все оно будет носить на себе отпечаток души творца, все-таки в нем найдете такую сторону, с которой, если взглянете, то невольно скажете: сочинение хорошо. «Энеида», как пародия, потеряла для нас свою цену; но та же самая «Энеида», как верная картина малороссийского быта, как первое сочинение на малорусском языке в наших глазах – драгоценное творение: мы видим в нем такие достоинства, которые были скрыты от современных читателей.

«Энеида», рассматриваемая с этой точки зрения, имеет для нас три неотъемлемые достоинства.

Во-первых, мы видим в ней, как я сказал выше, верную картину малороссийской жизни. Автор хорошо знал Малороссию, жил в ней и с нею, пользовался всем, что было у него пред глазами. Характеры его богов и героев истинно малороссийские в малейших их приемах.

Во-вторых, она драгоценна для нас по неподражаемому юмору, с каким автор изображает пороки и смешную сторону своего народа. Стоит только вспомнить описание ада – все грешники носят на себе черты малороссийские и даже осуждены на муки, которые только придут в голову малороссиянину.

В-третьих, язык его, правильный, блестящий, народный в высочайшей степени, останется самым лучшим памятником. И надобно сознаться, что едва ли у кого он достигает такой игривости и непринужденности, хотя чуждый малороссийскому языку четырехстопный ямб, в который он заковал свою пародию, очень мешал его легкости.

Что касается до тривиальностей, соблазнительных сцен и некоторых отвратительных описаний, которых, к сожалению, много у Котляревского, то они суть плод ложного понятия о смешном: тогда думали, что все отвратительное может забавлять.

Опера «Наталка Полтавка» есть опыт Котляревского в другом роде: сочинитель хотел представить здесь семейный быт малороссиян, нежное сердце малороссийской девушки: пьеса приобрела сочувствие в читателях. Наталка представляема была столько раз на сцене, все слушали ее с участием, и до сих пор она любимое сочинение малороссиян, несмотря на то, что содержание ее отзывается устарелою сентиментальностью прошлого века.

Стихотворения Артемовского-Гулака, приобретшие такую известность, написаны, исключая перевод Гетева «Рыбака», в пародическом духе, подобно «Энеиде» Котляревского. Необыкновенная легкость и правильность языка, свобода в выражениях и непринужденный комизм обличают в сочинителе высокий талант, от которого можно было бы ожидать драгоценных плодов… Лучшее из его творений – это «Пан та Собака», сказка, которая в ряду аналогичных творений русской литературы занимает почетное место.

Впрочем, для многих не столько было забавно содержание сочинений Котляревского и Артемовского, сколько слова, выговор, обороты малороссийского языка. Но пришла, наконец, пора получить вернейшее понятие о славянской филологии.

Гребенка первый отошел от прежнего пародического направления: этот даровитый писатель, сознавая, что слово, которым потешали публику Котляревский и Артемовский, вовсе не искаженное наречие русского языка, а язык, данный р удел 12 миллионам народа, хотел в своих сочинениях показать способность его к развитию и богатству.

Перевесть «Полтаву» Пушкина на малороссийский язык – идея смелая, приносящая честь тому, кто первый счел язык способным к этому. Как многие первые опыты даровитых писателей, перевод, правду сказать, не удался; но во всяком случае ценители малороссийского слова всегда будут благодарны писателю за то, что он показал его достоинство и проложил дорогу другим.

Но его «Приказки» всегда прочтутся с наслаждением: автор явился в них не пародистом, не насмешником над малороссийскою народностью и словом, но малороссийским баснописцем, и превосходно показал способность малороссийского языка к апологическим сочинениям.

Без всякого сомнения, честь возведения родного слова на высшую степень развития, – смею сказать, честь создания малороссийской литературы принадлежит писателю, скрывавшему себя под вымышленным именем Основьяненко. Далекий от того, чтоб принимать язык малороссийский за орудие к возбуждению смеха, этот талантливый писатель в многочисленных своих творениях имел задачею изобразить домашнюю жизнь малороссийского народа в известных ее проявлениях.

Нравственная цель, обилие чувства без сентиментальности, непринужденный комизм без притязаний на искусство смешить и увлекательность рассказа поставили его в глазах образованной публики в числе отличных писателей, а верное изображение народного быта, живость и естественность характеров приобрели ему любовь соотечественников, увидевших в первый раз свое собственное в литературе, изображенное по-своему, своим тоном.

Лучшая похвала Основьяненко с этой стороны состоит в том, что даже те, которые ничего не читают, принялись с удовольствием за его повести; но всем этим не ограничиваются его литературные заслуги: человек, имеющий высший взгляд на изящное, откроет в его сочинениях неотъемлемые достоинства: в основании почти каждого из них лежит идея глубокая, человеческая, прекрасно развитая в известной форме проявлений нравственного мира разумных существ.

Такие сочинения, где бы они ни были, должны быть включимы в число отличных творений. Тем замечательнее они кажутся при малороссийском элементе, еще мало разработанном, на малороссийском языке, на котором не было ничего написано, кроме двух-трех пародий. Литература, считающая в себе такие творения, не может быть ничтожною: при малом количестве своих произведений она счастлива, если может похвалиться такими, в которых видно не какое-нибудь подражание чужому, не иностранные чужие идеи, одетые в искаженную форму, не жалкая всеобщность, мысли, всем известные, выраженные образами, всем известными, но истинное изображение своего, родного, со всем отпечатком национального характера.

Многие поставляли главнейшим достоинством сочинений Основьяненко комизм; но, по моему мнению, это второстепенные качества перед неисчерпаемым родником чувства. Обращаюсь к тем, кому известна малороссийская народная поэзия. Они знают, какое важное место занимает в ряду достоинств этой девственной поэзии глубокое чувство; в какой степени этот истинный источник всего благородного, изящного наполняет очаровательные создания украинской музы. Но это чувство является в песнях отдельно, отрывисто, кроме некоторых романсов, удивительных по своей художественности: оно все в лирических песнопениях, большею частью в рапсодах, отрывках, проявляется мгновенно, вспыхивает сильно, но непродолжительно.

Это движение сердца, звуки, издаваемые струнами его, аккорды согласные, пленительные, не исчезающие в воздухе: отголосок их остается только в сердце; умом вы не поймете его, потому что в нем нет мыслей, – в нем есть чувство, доступное единственно сердцу, хранилищу чувств. Оно неосязаемо, невидимо, неуловимо: облеките его в форму, соедините с мыслью, назначьте ему пространство и время, обставьте его теми картинами, при которых оно будет понятно, сообщите его тем характерам, которые могут вмещать его, – и неясное сделается ясным: вы его увидите в образах; вы поймете то, что прежде только чувствовали; доступное сердцу станет понятно ему; красота первобытной поэзии для вас не утеряется; вы тогда можете дать отчет себе в том, что вас занимает, к чему вы влечетесь: оно вполне ваше, потому что все ваше существо проникнуто им.

Писатель воспринимает переданное ему народом и возвращает ему от него взятое полным и сознательным; неправильным отрывистым частицам сообщает целость, собирает рассыпанные перлы и создает из них художественные ожерелья. С этой точки зрения мы должны смотреть на Основьяненко в его прекрасных повестях, где наиболее проявляется эта существенная жизнь Малороссии, вся полная чувства, дышащая ее девственным воздухом.

По крайней мере, такое выражение имеют четыре лучшие его повести на малороссийском языке: «Маруся», «Козир-дівка», «Щира любов» и «Оксана»: изображения женского малорусского сердца, представленного под разными обстоятельствами жизни и в разных характерах. Отлагая в сторону все впечатления, какие эти повести могут произвести на читателя, который в них видит идиллический мир настоящего времени, мы взглянем, что выражают они, как собственно малороссийские произведения.

Идея любви, общая и священная человечеству, основание истинно нравственного, а, следовательно, и истинно изящного, является в различных видах, обуславливаемая, между прочим, степенью образованности и историческою жизнью народа. В народе юном, но просветленном религиею и стоящем на известной степени нравственного развития, она проста, наивна, не удаляется от чувственности, но облагораживает ее; чувство, обладающее существом, не подавляет его, но направляет к деятельности. Малороссия, по степени образования своего, страна девственная, юная, по жизни же исторической она испытала слишком много, выполнила назначенное ей от провидения и одряхлела… Древняя жизнь умирает в ней, а новая только начинает проявляться. Два характера отличают ее настоящее положение.

Малороссийская женщина, осужденная в течение двух веков на мгновенную радость, на минутные пламенные восторги, а потом на горькую, часто досмертную тоску, окованная в своих желаниях непреодолимою судьбою, получила себе в удел наклонность к мечтательности, оттеняющей ее даже в минуты полного наслаждения своим бытием. Чувства обладают ее существом, в страсти она не предается порывам необузданного восторга, но хочет чувствовать эту радость; печаль ее есть чувствительное созерцание, которое в области сердца то же, что в области ума ясное сознание.

Этот характер переходил из рода в род, от матери к дочери и до сих пор сохраняется. Но, между тем, эта мечтательность, плод тех несчастных часов, когда женщина, едва расцветшая, тосковала в горьком одиночестве, тщетно призывая милых сердцу из дальней могилы, теперь слилась уже с другим элементом, чувством семейным.

Протекли буйные времена, исчезли бедствия, народ начал свыкаться с жизнью мирною, семейною, и женщина уже познала мир души, счастие тихой жизни. Но печать прежнего остается на ней, и потому, с одной стороны, любовь малороссиянки носит на себе отпечаток мечтательности, проникнута глубоким чувством, часто убивающим нежное существо, не могущее преодолеть препятствий, которые завистливая судьба поставляет между ею и любимым предметом; с другой стороны, согласуясь с духом времени, она не в состоянии ограничиваться одною сферою внутреннего чувства; это чувство пробуждает все другие способности души и направляет их к деятельности.

Типом первого характера может служить Маруся. Быть может, для некоторых она покажется просто идиллиею в роде Геснера; нет, основание повести истинно народное.

Маруся совершенно возможна в Малороссии. Скромная деревенская девушка, воспитанная под надзором простых, но благочестивых родителей, получившая с рождения томный и мечтательный нрав, развившийся, как видно, через отчуждение от подруг и любовь к домашним занятиям, увидела на чужой свадьбе парубка, который ей полюбился.

Но так как у сердец мечтательных мгновенного чувства не бывает, то эта любовь превратилась скоро в тихую страсть. Вот они познакомились, сблизились; судьба поставила им препятствие; страсть сильнее развилась, сердце начало таять; опять сблизились, счастие им улыбнулось, но вот опять разлука; Маруся, в которой томное снедающее чувство развилось до высокой степени, не устояла; воля ее была слишком слаба, мир, окружающий ее, уже давно стал ей чужд, хотя она, по-видимому, жила для него, Маруся истлела медленным огнём, который при мечтательном настройстве духа сожигает свою жертву неприметно.

Эта столь поэтическая Маруся ничуть не идеал: она обыкновенна в быте малороссийском, вы можете много увидеть таких Марусь и, может быть, ни одной не узнаете. Когда после разлуки с любезным вся душа ее тает в тихой страсти, когда вся жизнь ее сосредотачивается в воспоминаниях о незабвенных минутах, проведенных с ним, она занимается домашними работами: прядет, шьет еще прилежнее, чем прежде, и только из того, что чуждается брака и убегает веселости, вы можете заметить, что ее сердце не свободно; но до какой степени связывают ее узы страсти – этого вы не узнаете.

Самая кончина ее для постороннего взора представляется обыкновенного – девушка простудилась, получила горячку и умерла. Но автор раскрыл перед вами ее душу, ввел вас в таинственный мир, вы изумляетесь обилию неисчерпаемого чувства, которое было от вас закрыто, и вы смотрите на нее с другой точки зрения. Что же это такое?

Это чувство, наполнившее бедное сердце поселянки и убившее ее своим обилием: вот малороссийская поэзия! Маруся, будучи ежедневным явлением, типом обыкновенной малороссиянки, есть вместе существо прекрасное. Автор низвел вас в свой буколический мир для того, чтоб показать всю его прелесть и изящество. А откуда это изящество характера Маруси? Оно истекает из глубины характера малороссийской нации и понятно из ее исторической жизни. Маруся – это малороссиянка древнего века, живущая в новом.

Необходимые для обрисовки характеров действующих лиц описания и сцены того быта, в котором действуют они, выполнены очень удачно. Автор избрал лучшие поэтические моменты малороссийской жизни и представил их в привлекательном виде: трогательное описание погребения несчастной жертвы чувств прекрасно в высшей степени и поясняет самую душу Маруси, становит ее возможною в том роде, которого обряды и обычаи проникнуты до такой степени глубокою мечтательностию.

Но при всем превосходном изображении характера Маруси, при всех прекрасных описаниях, трогательных и увлекательных сценах, – одним словом, при всех неотъемлемых ее достоинствах, мы должны заметить, что она имеет большие недостатки. Характер Василя неясен и даже неестественен; в нем не видно такого простодушного чувства, как у Маруси, он сентиментален, и самое удаление его в монастырь не производит сильного эффекта. Характеры Наума, отца Маруси, и матери ее тоже не отличаются резкими чертами. В отделке нет художественности: иное растянуто, другое не досказано.

«Козир-дівка» знакомит вас с другою стороною женского малороссийского мира; здесь тоже народное чувство, но уже при других явлениях и в другом характере. Оно не исчезает в мечтательности, и душа, наполненная им, не делается преждевременною его жертвою; напротив, чем более оно объемлет ее, тем сильнее побуждает к деятельности и ведет не к смерти и разрушению, но к жизни. Йивга такая же чистая малороссиянка, но совершенно противоположная Марусе.

Она любит своего Левка, как Маруся своего Василя, а встречает гораздо большие препятствия и лишения. Вместе с каждым из них усиливается ее чувство, но зато чем сильнее искушает ее судьба, тем готовее она победить все эти искушения. Для достижения цели, указанной ей чувством, она бросается в другую сферу, совершенно ей незнакомую, и любовь, руководившая ее, остается навсегда в ее сердце, помирившись с жизнью.

Вы видите здесь торжество воли: не думайте искать источника в разуме, ищите его в сердце; Йивга предается его влечению, и оно-то окрыляет ее волю и доводит до края желаний. Если Маруся может служить типом малороссиянки под влиянием судьбы, то Йивга есть та же малороссиянка в нормальном состоянии, то есть такова, какою ей быть должно при ее характере, при свободном развитии ее способностей: Маруся представлена автором в болезненном состоянии, хотя и естественно; но это потому, что на той нации, в которой она живет, лежит отпечаток болезненной дряхлости, – это девушка доживающей Малороссии; Йивга – дитя свежей жизни, процветающей уже на обновленной почве, которую питали прежние стихии, но освещало солнце возрождения.

Повесть «Козир-дівка» по отделке гораздо лучше Маруси, здесь не страдает художественность, соблюдена соразмерность в частях и все на своем месте. Читатель увидит здесь верную картину нравов различных сословий Малороссии, начертанную с истинным юмором, и тем избавляется от монолитности, неизбежной там, где хотят заставить или плакать, или смеяться от начала до конца пьесы.

Представив в двух повестях характер малороссиянки в жизни созерцательной и практической, Г. Основьяненко в своей повести «Щира любов» («Вот любовь») показывает вам самое высокое развитие малороссийского чувства. Если Маруся есть изображение древнего века, исчезающего в новом, если в Йивге глубокое чувство, овладевшее всем составом женщины, вводит ее в сферу практической жизни, то в Галочке оба эти элемента сливаются: мечтательность в ней развита еще живее, чем в Марусе, зато и воля в ней действует сильнее, чем в Йивге.

Чувство, обладающее Йивгою, устремляет ее к борению с препятствиями, поставленными судьбою, к достижению цели посреди житейского волнения; в Галочке это чувство служит источником борьбы, происшедшей во внутреннем мире. И Маруся, и Йивга суть типы известных малороссийских лиц с их главными побуждениями: Маруся женщина обыкновенная, черты ее – томность, нежность и слабость вы найдете повсюду, даже всю историю ее можете услышать везде; Йивга делается возможною по мере того, как новая жизнь заменяет старую: народ становится на высшую степень общественности, следовательно, деятельность будет плодом всех побуждений; Галочка всегда идеал, показывающий высокое нравственное совершенство, до какого может довести глубокое чувство при здравом состоянии других способностей.

Но надобно сознаться, что для повести «Щира любов» недостает еще много, несмотря на прекрасные описания и трогательные сцены, показывающие в авторе высокий талант. Чувства доходят иногда до сентиментальности, напоминающей романы прошлого века; характер офицера неясен, сама Галочка не везде понятна: в некоторых местах она говорит так, будто бы слушала университетские лекции.

По моему мнению, эти три пьесы, вместе с «Оксаною», которая может служить как бы дополнением изображения малороссийской женщины, «Ложными понятиями» и «Панною Сотниковною», писанными по-русски, суть лучшие произведения Основьяненко. Но талант нигде не оставляет его. Повесть «От тобі і скарб» имеет большое достоинство как изображение народных верований и замечательна по своему юмору и богатому описанию. «Салдацький патрет» есть художественный эскиз из малороссийского быта. Не менее замечательна по своему комизму опера «Сватанье на Гончаровке», доказывающая, что автор может быть и драматическим писателем. Не лишним считаем выставить здесь список сочинений Г. Основьяненко.

А. Малороссийские повести (2 части; изд. в Харькове):

1) Солдатский портрет.

2) Праздник мертвецов.

3) Делай добро и тебе будет добро.

4) Конотопская ведьма.

5) Вот тебе и клад.

Переводы, помещенные в периодических изданиях: в «Современнике» и др.:

6) Божие дети (в «Утренней заре»).

7) Перекотиполе (в «Молодике»).

8) Вот любовь (в «Современнике»).

На русском языке помещены в «Современнике»:

9) Панна Сотниковна.

10) Ложные понятия.

11) Украинские дипломаты.

12) Ярмарка.

13) Фенюшка.

14) Ганнуся (в «Телескопе»), отпечатана особо.

15) Герой очаковских времен (в «Современнике»).

В «Москвитянине» переводы:

16) Маргарита.

17) Оксана.

18) Добрый пан (в «Киевлянине»).

19) Гаркуша (в «Современнике»).

20) Козырь-дивка (перев. в «Соврем.», особо отпечатана).

21) Основание Харькова (на русском языке, в «Молодике»).

22) Двенадцатый год в провинции (в «Отечественных записках»).

Б. Исторические статьи:

1) Головатый (в «От. зап.»).

2) Город Харьков (в «Соврем.»).

3) Листи до наших земляків (особо отпечатано).

4) О слободских полках (в «Современнике»).

В. Русские повести:

1) Пан Халявский (в «От. зап»).

2) Похождения пана Столбикова, 3 части.

Г. Драматические произведения.

1) Дворянские выборы. 2 части. Комедия.

2) Шельменко – волостной писарь.

3) Шельменко-денщик. Комедия.

4) Сватанье на Гончаровке. Опера.

5) Щира любов. Драма.

6) Бой-жинка. Опера.

Мелкие сочинения: Готоропт.

История харьковского театра.

Бессрочный.

Знахарь.

Мемуары Пампушкина. [Помилка Костомарова, треба – Мякушкина. – М. Ж.]

Званные гости, – и многие другие мелкие статьи, помещенные в прежних периодических изданиях, в Харькове выходивших.

Произведения , изданные в отдельной книжке под названием «Кобзар», показывают в авторе необыкновенное дарование. Он не только напитан народною малороссийскою поэзиею, но совершенно овладел ею, подчинил ее себе и дает ей изящную, образованную форму.

Черты в изображаемых им лицах – Катерине, Кобзаре, Перебенде суть те самые, которые нам представляет природа, но вместе с тем в них заключается поэзия общая, понятная всякому. Чувство поэта отличается характером томным, унылым; он принимает близко к сердцу прежнюю судьбу народа, но это тоска вовсе не изученная – это целый народ, говорящий устами своего поэта: душа его сознала сочувствие и сходство между состоянием своим и общенародным чувством; вместе с движениями сердца, которые принадлежат поэту, живо слились движения, свойственные всякому, кто будет в состоянии ему сочувствовать.

Оттого всякий, будь только у него хоть несколько тех побуждений, которые наполняют внутренний мир малороссиянина, будет до того проникнут поэзиею Шевченко, что забудет, чужое ли это, полученное извне, или свое собственное, которое явилось в области сердца с незапамятного времени, так, как первые идеи детства. Как, например, превосходно это описание:

Б’ють пороги; місяць сходить,

Як і перше сходив…

Нема Січі, пропав і той,

Хто всім верховодив!

Нема Січі; очерети

У Дніпра питають:

«Де то наші діти ділись,

Де вони гуляють?»

Чайка скиглить літаючи,

Мов за дітьми плаче;

Сонце гріє, вітер виє

На степу козачім.

На тім степу скрізь могили

Стоять та сумують,

Питаються у буйного:

«Де наші панують?

Де панують, бенкетують?

Де ви забарились?

Вернітеся! Дивітеся,

Жита похилились,

Де паслися ваші коні,

Де тирса шуміла,

Де кров ляха, татарина

Морем червоніла…

Вернітеся!»

Язык Шевченко превосходен везде; надобно только пожелать его сочинениям большей художественности, недостаток этот виден не в «Кобзаре», но в последующих его сочинениях. Основьяненко и Шевченко, без сомнения, суть лучшие малороссийские писатели; особенно от последнего, при счастливом направлении, можно ждать плодов достойных; но малороссийская литература всегда будет гордиться и другими именами даровитых писателей, каковы, например, Тополя, Могила и другие.

«Чары» г. Тополи, как всякое сочинение, выходящее из обыкновенного круга, испытали две крайности в суждениях наших критиков. Полевой в «Б[иблиотеке] для ч[тения]» указывал на них как на необыкновенное, замечательное явление; другие говорили, что в «Чарах» нет здравого смысла, ни тени народности.

Читатель-малороссиянин не увидит в «Чарах» отпечатка творчества, но он все-таки прочтет их с удовольствием, прочтет не один раз, и всегда с новым наслаждением. В самом деле, если вы будете смотреть на «Чары» как на нечто полное, окончательное, то они вам представятся с невыгодной стороны.

Но сочинитель не заботился о целом, и сам признался в том: содержанием своей пьесы взял он народную песню «Не ходи, Грицю, на вечорниці», но если б он взял для этого и другую песню, «Чары» б все остались «Чарами», нужно бы только изменить разговоры действующих лиц.

Он сам их назвал «Чары, или Несколько сцен из народных былей и рассказов украинских» и дал самое определенное название. Все сцены чрезвычайно верны, интересны сами по себе, все представлены без малейшей претензии на творчество.

Г. Тополя изображает, что видел, что слышал, что умел подметить. У него нет развитых характеров, но зато каждое лицо является со своим отпечатком; по некоторым чертам действующего лица вы можете представить себе в воображении его приемы, образ выражения, можете судить о его характере.

В «Чарах» нет единства и оконченности в целом, но все окончено в сценах: каждая из них представляет целую, верную картину. Возьмите для примера ту сцену, где девушки спрятались за колодками, чтоб подслушать разговоры своих любовников. Как здесь все живо, как верно описано!

Возьмите хоть фантастическую сцену из народных поверий: вы видите здесь всю народную фантазию, как она существует. Например, черт, начальник ведьм, изображен в виде жида, говорящего по-польски: это в самом деле малороссийский черт, понятие о нем вытекает из истории и прежней жизни! Или хоть ту сцену в шинку, где изображен разгул малороссийский.

Сочинитель ничего не утрировал, не идеализировал; он вам представляет эту сторону народного быта, какова она в самом деле, и между тем как поэтически: дурная сторона не видна, хотя сцена списана прямо с натуры. Это не идеал, которого рассеянные черты вы должны искать везде: это простое описание того, что автор видел, и описание верное, мастерское, а потому так и занимательно.

Как безыскусственны у г. Тополи песни, которые поют его герои! Они льются непринужденно, без всякой натяжки, совсем не по-оперному, без всякой перемены и переделки со стороны автора, с тою небрежностию, которая характеризует действительность.

Вы встретите в песнях очень часто недомолвки, часто одна песня сбивается на другую, иногда не доканчивается, но это-то и достоинство в таком сочинении, как «Чары», где автор хочет познакомить вас с действительностью. Язык г. Тополи не может даже назваться его языком: это язык совершенно народный, чистый, простой, усеянный затейливыми пословицами и поговорками… Одним словом, если вы не знаете Малороссии, прочтите «Чары», и вы уже познакомились с известными частями ее многостороннего быта.

«Думки і пісні» Амвросия Могилы есть собрание оригинальных стихотворений и переводов, большею частью лирико-описательного рода. Поэт изливает свои чувства, возбуждаемые вследствие впечатлений малороссийского быта. Большая часть из его стихотворений запечатлена истинным дарованием и отличается особенною художественностью.

У Могилы нет того саморазвития, как у Шевченко, он не создает идеалов народной поэзии, не выказывает чувств, которые бы невольно лились из неведомого источника: его чувство идет об руку с мыслию; он изучил сокровищницу поэтической стороны Малороссии и является везде как талант, сознающий свой предмет. Могила по форме поэт лирический, но субъективность в нем прорывается незаметно; вы узнаете его личность, когда будете проникнуты тем, что он вам объективно выражает. Возьмите, например, первое его стихотворение «Бандура»:

Про гетьмана чи про гайдамаку

Дід заспіває, в бандуру заграє, –

Плаче бандура, мов оживає,

Жаль візьме дитину, візьме і бурлаку.

Його бандура, схоче він – завиє,

Його бандура й вороном закряче;

Мов та дитина жалібно плаче…

Сльози поллються, серденько ниє…

Собственные чувства поэта выказываются тогда уже, когда явление, пробудившее их, овладевает вами, и вы сталкиваетесь с его впечатлениями и признаете их за свои. Он как будто не хочет высказать всего, что у него на душе, и делится вместе с вами, не сознаваясь. Это достоинство истинного художника, и нельзя не видеть здесь малороссийского характера.

Кто следил за малороссиянином в минуты его сердечного восторга, в те минуты, когда он подымается из сферы обыкновенной жизни, тот может поверить, как скупо малороссийское сердце на дележ своих движений с другими; малороссиянин захочет вас наперед увлечь, вы невольно выскажетесь, а он в глубине души будет делиться с вами и все-таки покажет на лице улыбку равнодушия.

Характер стихотворений Могилы отличается глубокою грустью и верными изображениями древнего быта. Он прекрасно понял поэзию степной казацкой жизни; у него казак везде является существом высоким, но вместе буйным и диким; сцена действия его покрыта туманом и слезами. Из лучших его произведений в этом роде – «Чарка», отличающаяся горькою ирониею, «Козача смерть», где представлена страшно поэтическая картина смерти отца с сыном, «Козак та буря», где поэт изображает сходство человеческой природы с физическою, и «Смерть бандуриста», прекрасная по своим блестящим описаниям и звучным стихам.

Два стихотворения – «Старець» и «Дитина-сиротина» – изображения другой стороны жизни малороссийской – горького сиротства, безнадежной грусти, мирского несчастия. Язык в «Думках і піснях» правилен, благороден и особенно оригинален. Стихи истинно малороссийские; Могила пишет более силлабическим размером, который иногда подходит под метрический, часто переменяется в одной и той же пьесе: в каждой мысли своя форма. Поэт не стесняет себя определенною мерою, и оттого у него все так вольно и непринужденно, и мысль выражена вполне, и гармония стиха соответствует гармонии чувства.

В 1833 году напечатаны были «Наські українські казки запорожця Іська Материнки», маленькая книжечка, где помещены три малороссийские сказки в стихах: первая «Сопілка», замечательная по своему поэтическому содержанию; вторая «Про дурня та його коня», общая всем славянским племенам; третья «Про Івася та змію, та дочку її Олену», одна из любимых малороссиянами. Все эти сказки достойны внимания и показывают в авторе знатока малороссийской народности и языка.

Кроме означенных нами писателей, из которых почти каждый явился с самобытным дарованием, есть еще и другие, которых сочинения имеют более или менее относительную цену в малороссийской литературе. Таковы: Боровиковский, переводчик Мицкевичева «Фариса» и сочинитель нескольких баллад; неизвестный автор «Маруси», стихотворной повести, изданной в Одессе; Стецько Шереперя, написавший оперу «Купала на Івана», которая, несмотря на некоторые недостатки, заключает в себе довольно верные изображения народного быта; он же написал несколько песен и в том числе известную «За Немань іду»; Петренко, которого лирические стихотворения проникнуты чувством; Корсун, передавший малороссийскими стихами любопытные украинские поверья; Писаревский, сочинитель повести «Стецько», и Кореницкий, явившийся в свет с названною им сатирицькою поэмою «Вечорниці», которая, несмотря на легкий стих, исполнена местами таких пошлостей, что, прочитавши ее, пожалеешь невольно об авторе.

Доказательством распространяющегося вкуса к чтению на малороссийском языке служат два сборника, вышедшие в прошлом 1841-м году. Один из них издан в Петербурге Гребенкою и наполнен сочинениями Шевченко, Основьяненко, поместившего там свою прекрасную повесть «Оксана» и два малороссийских рассказа, Боровиковского, Писаревского, Кулиша и других. Сам собиратель приложил к нему прекрасное предисловие «Так собі до земляків», где изображены четыре времени года Малороссии. Сборник называется «Ластівка».

Другой издал г. Корсун в Харькове из трудов здешних писателей под названием «Сніп». Там помещены: «Переяславська ніч», трагедия, «Вечорниці» Кореницкого, «Стецько» Писаревского и стихотворения Петренко, Шерепери, самого издателя и других.

Вот, кажется, все, на что можно обратить внимание в малороссийской литературе, и едва ли не- все, что было написано на малороссийском языке в России.

Харьков, 1842 г.

Примітки

Вперше надруковано: альманах «Молодик» (X., 1843. Ч. III. С. 157 – 185) під псевдонімом Ієремія Галка.

«Молодик» – український літературно-художній альманах, що видавався в Харкові (перші три книги) та Петербурзі (четверта книга) в 1843 – 1844 рр. Тут друкувалися твори Т. Шевченка, Г. Квітки-Основ’яненка, Є.Гребінки, Я. Щоголева та ін. Видавець І. Є. Бецький (1818 – 1890), якому в роботі допомагав і М. І. Костомаров.

Подається за першодруком.

…язык, известный под именем руського… – йдеться про староукраїнську мову.

…Ломоносов учился по грамматике Мелетия Смотрицкого… – великий російський учений і письменник Михайло Васильович Ломоносов (1711 – 1765), навчаючись у Києво-Могилянській академії, а пізніше в Петербурзькому Академічному університеті, користувався підручником українського письменника-полеміста, філолога й церковного діяча М. Г. Смотрицького (1578 – 1633) «Граматіка славенскія…» (вид. 1618, 1619, 1648 та 1721 рр.), яка протягом довгих років була єдиним навчальним посібником із цієї дисципліни.

Полоцький Симеон (1629 – 1680) – білоруський і російський церковний діяч, письменник і педагог, один із засновників Слов’яно-греко-латинської академії, відкритої в Москві 1687 р. Основоположник російської силабічної поезії, автор збірок віршів, шкільних драм.

…лучшие проповедники нашей первой половины XVIII века были малороссияне… – найвидатнішими представниками української проповідної літератури в другій половині XVII і в першій половині XVIII ст. були Лазар Баранович (1620 – 1693), Іоаникій Галятовський (? – 1688), Георгій Кониський (1717 – 1795), Феофан Прокопович (1681 – 1736), Антоній Радивиловський (? – 1688), Стефан Яворський (1658 – 1722), Варлаам Ясинський (? – 1707).

…Гоголь… много выразил из малороссийского быта на прекрасном русском языке… – йдеться про цикли повістей «Вечера на хуторе близ Диканьки» та «Миргород» (1831 – 1835).

Многие из современных рецензентов называют это стремление писать по-малороссийски непонятною прихотью… – російська реакційна критика в особах Ф. Булгаріна, М. Греча, О. Сенковського неодноразово виступала проти розвитку української літератури рідною мовою, вороже ставилася до української культури взагалі.

Цертелєв (Церетелі) Микола Андрійович (1790 – 1869) – український і російський фольклорист, один із перших дослідників та видавців української народної поезії; видав збірку «Опыт собрания старинных малороссийских песен» (СПб., 1819).

Лозинський Осип Іванович (1807 – 1889) – український етнограф, мовознавець, один із перших у Галичині порушив питання про використання народної мови в українській літературі. Видав збірку «Ruskoje wesile» (Перемишль, 1835).

Бодянський Осип Максимович (1808 – 1877) – український філолог-славіст, історик і письменник. Навчаючись у Московському університеті, почав збирати фольклор. Після закінчення університету в один час із І. Срезневським перебував у науковому відрядженні в слов’янських країнах, а повернувся, за свідченням сучасників, зокрема Т. Г. Шевченка, з великою збіркою народних пісень, яку мав намір видати. Публікація цього зібрання здійснена не була, доля її невідома, незначна частина увійшла до книги: Українські народні пісні в записах Осипа та Федора Бодянських. К., 1978.

Метлинський Амвросій Лук’янович (1814 – 1870) – український поет-романтик. Зібрані ним українські пісні були опубліковані в Харкові 1854 р. під назвою «Народные южнорусские песни».

Котляревський Іван Петрович (1769 – 1838) – видатний український письменник, автор поеми «Енеїда», що вперше без відома автора була опублікована 1798 р. М. О. Парпурою (1763 – 1828) в Петербурзі своїм коштом. Друге видання, теж у Петербурзі, вийшло 1808 р., й тільки третє було здійснене з участю самого І. Котляревського 1809 р.

Он первый начал писать по-малороссийски – до І. П. Котляревського багато письменників писали українською мовою, але творчість його посідає провідне місце в українській літературі дошевченківської доби.

Пародія – комічне наслідування художнього твору або групи творів. Звичайно будується на тенденційній невідповідності змісту й форми. Пародія поділяється на бурлеск (коли про «низьке» говорять «високим» стилем) і травестію (коли про «високе» говориться в «низькому» стилі). Водночас «Енеїда» Котляревського традиційно визначається як твір бурлескно-травестійний.

Вергілій Марон Публій (70 – 19 до н. е.) – видатний римський поет, автор епічної поеми «Енеїда». Переробки цього твору відомі в багатьох літературах світу, серед них поема «Вергилиева Энеида, вывороченная наизнанку» (ч. І – IV, 1791 – 1796) російського письменника й перекладача М. П. Осипова (1751 – 1799) і продовжена (ч. V – VI, 1802 – 1808) О. Котельницьким.

Основ’яненко – Квітка-Основ’яненко Григорій Федорович (1778 – 1843) – український письменник, зачинатель нової української прози. Його «Малороссийские повести» у 2-х томах вийшли друком 1834 та 1836 рр. Згадувані М. Костомаровим повісті з’явились у такій послідовності: «Щира любов» – 1833 р. (в авторському перекладі російською мовою під назвою «Вот любовь!» – 1839 р.), «Маруся» – 1834 р., «Козир-дівка» – 1838 р., «Сердешна Оксана» – 1841 р.

Геснер Саломон (1730 – 1788) – швейцарський поет, художник, сам ілюстрував свої твори, в яких відображений умовний ідилічний світ пастухів і пастушок.

Произведения Шевченко, изданные в отдельной книжке под названием «Кобзар»… – збірка поезій Т. Г. Шевченка «Кобзар» вийшла 1840 р., поява її знаменувала початок нової епохи в розвитку української літератури. До збірки увійшов вірш «До Основ’яненка», початок якого цитує тут М. І. Костомаров.

Тополя Кирило (роки народження і смерті невідомі) – український письменник першої половини XIX ст. Автор п’єс «Чары, или Несколько сцен из народных былей и рассказов украинских» (М., 1837) та «Чур-чепуха, или Несколько фактов из жизни украинского панства» (Казань, 1844), в яких показано український побут і народні звичаї.

Могила – псевдонім А. Метлинського. Його збірка «Думки і пісні та ще дещо» вийшла в Харкові 1839 р.

Полевой Микола Олексійович (1796 – 1846) – російський письменник, історик, літературознавець. У часопису «Библиотека для чтения» (1837. № 10. С. 31 – 72 без підпису автора) надрукував рецензію на п’єсу К. Тополі «Чари…». 1839 р. ця рецензія була передрукована в книзі М. Полевого «Очерки русской литературы». Рецензент оцінив п’єсу як зразок справжньої народності.

«Библиотека для чтения» – щомісячний російський часопис, що виходив у Петербурзі в 1834 – 1865 рр.

«Наські українські казки запорожця Іська Материнки»… – згадана збірка віршів О. М. Бодянського під псевдонімом «Запорожець Ісько Материнка» вийшла в Москві 1835 р.

Шереперя Стецько – псевдонім Степана Писаревського (80-ті роки XVIII ст. – 1839) – український письменник. Автор віршів, що стали народними піснями «Де ти бродиш, моя доле?..», «За Немань іду», байок, оперети «Купала на Івана» (1838, видана в Харкові 1840 р.).

…Писаревский, сочинитель повести «Стецько»… – йдеться про сина Степана Писаревського (Стецька Шерепері) Петра Степановича Писаревського (1820 – ?), українського поета, автора бурлескних віршів та байок. «Стецько (Можебилиця)» – поема Петра Писаревського, написана наприкінці 1830-х років або на початку 40-х років. Твори його друкувалися в альманасі «Сніп».

Кореницький Порфирій (1815 – 1854) – український письменник, його сатирична поема «Вечорниці» була надрукована в альманасі «Сніп» (1841).

Куліш Пантелеймон Олександрович (1819 – 1897) – український письменник, критик, етнограф, перекладач. В альманасі «Ластівка» був опублікований його твір «Циган. Уривок казки» (1841. С. 362 – 370).

По изданию: Костомаров М. І. Слов’янська міфологія. – К., 1994 р., .