1. Дочь фараона Хеопса
Даниил Мордовцев
Фараон Хеопс, первый царь из IV-й династии владык страны Нила, в сопровождении блестящей свиты и придворных стрелков, ехал на своей боевой колеснице от «долины газелей», где он охотился на этих быстроногих животных, а теперь, после удачной охоты, возвращался в свою столицу. Солнце клонилось к закату, отбрасывая длинные тени от гигантских пальм, живописными группами раскидывавшихся по долине Нила, и играя на гладко полированных гранях стройных, красивых обелисков, высившихся из-за белых стен Мемфиса. Влево, точно молчаливые стражи на рубеже песчаной пустыни, выступали остроконечные вершины пирамид предшественников Хеопса – фараонов Ноферкара, Сеноферу и других царей III-й династии. В свежеющем воздухе, высоко в небе, кружась спиралями, перекликались орлы, как бы сверля неподвижный воздух пустыни жалобным, металлическим клекотом.
Рядом с колесницей Хеопса ехала на своей легкой, из слоновой кости и золота, колеснице юная, любимейшая дочка фараона, царевна Хент-Сен. Это была прелестная двенадцатилетняя девочка, которая, несмотря на свой нежный возраст, участвовала в воинских развлечениях отца и своею маленькой ручкой, вооруженной легким боевым копьем, наносила неизбежную смерть грациозным обитательницам пустыни, тонконогим газелям. Смуглое, миловидное личико ее имело нежные очертания совершенно еще детского возраста, и только большие, с длинным разрезом глаза своею недетскою задумчивостью напоминали глаза сфинкса с их неразгаданным выражением.
О бок с Хеопсом, несколько отступая, следовал за фараоном его ближайший царедворец, в звании «мура» или строителя пирамид, по имени Памау, и другие, низшие придворные сановники, а за ними – воины и стрелки с убитыми газелями.
По мере приближения к пирамидам слышались все более и более возгласы и окрики многотысячной толпы каменоломщиков и других рабочих, то подвозивших к строящейся пирамиде Хеопса громадные глыбы тесаного камня, то поднимавших их гигантскими блоками и другими приспособлениями на ту или другую грань будущей великой гробницы фараона.
– Хвала тебе, Памау! – вдруг произнес Хеопс, останавливая свою колесницу и любуясь громадою высившейся впереди и далеко еще неоконченной пирамиды. – Мой дом – жилище вечного успокоения в царстве Осириса – уже и теперь величием своим превосходит пирамиды моих предшественников, фараонов Ноферкара и Сеноферу. А я еще здоров, силен и духом, и телом, и надеюсь, что великий Осирис еще не скоро призовет меня в обитель вечного успокоения, и моя пирамида превзойдет величием все доселе воздвигнутые загробные жилища фараонов.
Известно, что каждый фараон, едва только вступал на престол, тотчас же отдавал приказание о заложении ему будущей усыпальницы.
«По старому обычаю, – говорит историк фараонов, – египтянин еще в полном здоровье и силе привыкал мыслию следить за стройным движением бога Ра-солнца, подымающегося на востоке и ежедневно спускающегося на западе во мрак ночи, там, где открывалась, по понятию египтян, дверь смерти и где должен был покоиться труп, долженствовавший ожидать, после долгих лет, восстания к новой жизни, между тем как душа, – правда, привязанная к телу, – имела, однако, свободу днем, под желаемою ею формою, выходить из гроба и снова входить в него. С такими верованиями соединен был обычай приготовлять свою посмертную усыпальницу заблаговременно»…
Поэтому, чем дольше жил фараон, тем более и более могла расти его пирамида. На это и намекнул Хеопс своему «муру» Памау при виде своей пирамиды.
– О, непобедимый сын Горуса! – почтительно отвечал Памау, высокий, загорелый египтянин со страусовым опахалом в руке, знаком своего высокого сана. – Моя преданность твоему святейшеству так беспредельна, как твои владения, и я не пощажу своей жизни, чтобы воздвигнуть тебе обитель упокоения такой высоты, как само небо, чтобы мог ты с вершины твоей пирамиды обозревать все твои владения и подавать твою царственную руку самому Аммону-Ра, вечно живущему.
Глаза Хеопса сверкнули гордым довольством.
– Твое усердие, Памау, – твое благополучие, – сказал он после минутного раздумья, – как возвысишь ты мою пирамиду, так возвышу тебя я пред людьми. Вот мое сокровище (он указал на Хент-Сен), – это – не распустившийся еще цветок лотоса…. Когда он распустится – я отдаю его тебе в жены. Хоть она годится быть тебе внучкой, но – созревший лотос – для всех лотос, – и для юношей, и для старцев.
При этих словах отца миловидное личико юной царевны, несмотря на свою смуглость, заметно побледнело.
Побледнело и другое молодое смуглое лицо, глянувшее на Хент-Сент из-за Хеопса. То был красавец Нутеру, сын фараонова виночерпия и «адона» – соправителя страны. Находясь при дворе Хеопса, Нутеру еще в юности носил на руках маленькую Хент-Сен, и по мере того как девочка подрастала, все более и более привязывался к ней и сближался, а когда Хент-Сен подросла, чувство его к ней превратилось в пламенную страсть, какую только может влить в кровь египтянина африканское солнце. С своей стороны Хент-Сент, несмотря на свои двенадцать лет, уже чувствовала в крови своей бога Ра – пламенное солнце Египта. Она любила Нутеру. Она помнила ночь, когда при ярком блеске безумных звезд она сама обезумела в объятиях Нутеру и именем богини Гатор [14] поклялась принадлежать только ему.
Она взглянула теперь на Нутеру и встретила его полный отчаяния взгляд. В глазах девочки блеснула непоколебимая, не детская решимость. Эти прекрасные глаза сфинкса говорили, – «не бойся! – что я сказала в ту ночь – я исполню»…
Поощренный словами Хеопса, Памау, в надежде скоро породниться с фараоном и взять себе в жены прелестную малютку, на другой же день отдал приказ от имени царя – согнать в Мемфис все рабочее население Египта для продолжения постройки пирамиды своему повелителю. Он приказал даже запереть все храмы в стране, чтобы молитвы и жертвоприношения не отвлекали народ от этой по истине египетской работы.
И пирамида росла, подымаясь гигантским чудовищем на рубеже пустыни.
Прошло три года. Маленькой Хент-Сен минуло уже пятнадцать лет.
Желая похвалиться созданием своих рук и скорее достигнуть обладания прекрасной царевной, Памау пригласил Хеопса и весь его двор подняться на пирамиду, пока вершина ее еще не сведена на острие четырехгранного меча и пока на ней можно еще поместиться фараону и его приближенным.
– Там, о, сын Горуса, ты подашь руку самому великому Аммону-Ра, – закончил свою речь Памау.
При помощи искусных приспособлений из блоков и гигантских катушек, богато украшенная платформа с перилами, на которой поместился Хеопс, окруженный эрисами, носителями опахал фараона и другими сановниками, была плавно поднята на вершину немного недостроенной пирамиды. Расположенные внизу пирамиды войска приветствовали, вместе с тысячами собравшегося народа, военною музыкою и восторженными криками это восхождение фараона на свою пирамиду – место будущего упокоения могущественного владыки Египта. Вместе с отцом поднялась на пирамиду и юная Хент-Сен. В свите фараона находился и красавец Нутеру.
Гордой радостью блеснули глаза Хеопса, когда под его ногами развернулась дивная панорама – панорама, которая в течение тысячелетий очаровывала и приводила в изумление тысячи смельчаков, восходивших на пирамиду Хеопса, начиная от Геродота и Плиния и кончая Наполеоном.
– Да, Памау, – сказал Хеопс строителю пирамиды, – ты заслужил обещанную тебе награду… Вот моя любимейшая дочь, – бери себе этот распустившийся нежный цветок лотоса.
Не успел он это сказать, как Хент-Сен с криком бросилась в объятия Нутеру. Они мгновенно очутились на самом краю южной грани пирамиды. Ноги их стояли на ужасающей высоте.
– О, всемогущая Гатор! – страстно воскликнула Хент-Сен. – Прими нас в твою священную обитель!..
С этими словами она и Нутеру разом ринулись вниз с этой ужасающей высоты.
Крики ужаса раздались на вершине пирамиды и у оснований всех ее четырех граней.
Несколько мгновений – и два трупа лежали рядом у южного ребра великой пирамиды.
Таким образом пирамида Хеопса, величайшая из всех пирамид, осталась недостроенною, – вершина ее доселе виднеется как бы срезанною, и в таком виде она стоит по вычислениям египтолога Roeckh’а вот уже 6029 лет.
Пораженный ужасной смертью любимой дочери, Хеопс приказал оставить свою пирамиду недостроенною. К этому побудили его советы жрецов.
– Ты, великий фараон, царь Верхнего и Нижнего Египта, в порыве гордости захотел сравняться с божеством, – сказал ему верховный жрец бога Пта, – и вот, едва ты простер смертную руку свою к недосягаемому Аммону-Ра, он поразил твое сердце – твое любимое дитя.
По истечении семидесяти дней плача над телом погибшей Хент-Сен, в продолжение которых приготовляли ей мумию и саркофаг, царевну похоронили в небольшой пирамиде, воздвигнутой рядом с пирамидою отца, у южного ребра этой последней, на том самом месте, где поднято было бездыханное тело юной самоубийцы. Пирамидка эта, полузанесенная песками, виднеется и теперь, а недалеко от нее, тоже засыпанные песками, открыты развалины небольшого храма Изиды.
В развалинах этих открыта «стела» – доска, хранящаяся ныне в каирском музее, что в Булаке, по каталогу музея № 581, с иероглифическими начертаниями времен Хеопса. Я лично видел эту стелу. Начертанные на ней иероглифы, в переводе нашего египтолога, Г. К. Властова (переводчика «Истории фараонов» Бругша-бея и его продолжателя), гласят:
Живущий Горус, царь Верхнего и Нижнего Египта, Хуфу [15], живущий, восстановил храм Изиде, госпоже пирамиды. Храм этот поставлен близ места, где находится Великий Сфинкс, на северо-восток от храма Осириса, господина мест погребения. Он, Хуфу, выстроил свою пирамиду подле храма этой богини и он же, Хуфу, воздвиг пирамиду царственной своей дочери Хент-Сен подле этого же храма. Он сделал это матери своей, Изиде, божественной матери Гатор, госпоже памятников.
Где, в каком из европейских музеев находится мумия бедненькой Хент-Сен – я не знаю. Но в каирском музее я ее не нашел.
Примечания
14. Богиня любви.
15. Хуфу – это и есть Хеопс, по-египетски.
По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. Замурованная царица: Роман из жизни Древнего Египта. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года], с. 153 – 158.