5. Женщина-фараон
Даниил Мордовцев
Из всех женщин, царствовавших в Египте в течение пяти тысяч лет, наиболее заметный след в истории оставили три женщины-фараона: царица Хатазу или Хашон, названная «египетской Семирамидой», потом – царица Нитокрис, «красавица с розами на щеках», и, наконец, Клеопатра, этот последний фараон в юбке, который навеки похоронил страну пирамид, как самостоятельное государство.
Я намерен рассказать теперь о царице Хатазу, об этом тщеславнейшем из всех фараонов в юбке и без «оных», хотя фараоны «оных» и не носили, как не носят «оных» теперь их потомки, босоногие феллахи. Царица Хатазу, завладев престолом фараонов, который, по праву наследства, бесспорно принадлежал ее малолетнему брату, Тутмесу, подобно нашей царевне Софье Алексеевне, заслонившей собою малолетнего брата, царевича Петра, – Хатазу, заслонив собою маленького Тутмеса, публично называла себя фараоном и повелела, чтобы и подданные называли ее «мужчиной» – «он», а не «она». Для этого она сбросила с себя женскую одежду и облеклась в официальное одеяние фараонов.
В музее древностей в Берлине находится вывезенная из Египта статуя некоего Семнута. Этот египтянин изображен сидящим и, повидимому в неудобной позе – скорчившись. Этот египтянин был очень близкое и очень дорогое лицо для эксцентричной красавицы Хатазу, и она-то поставила ему этот памятник, находящийся ныне в Берлине. Статуя Семнута из черного гранита и превосходной скульптурной работы. На правом плече статуи начертанный иероглиф гласит – «Нен кем смаи ати», т. е. «не найдено в писаниях предков». Это значит, что Семнут не имел сановных предков. А между тем иероглифы, вырезанные на сиденье Семнута, гласят, по египетскому обычаю, устами самого покойника, удостоившегося монумента:
Я был сановник, который любил его (это ее, Хатазу!) и который приобрел себе удивление властелина земли (это опять, она, эксцентричная Хатазу!). Он (все он!) сделал меня великим на земле, он назначил меня старшим предстоятелем дома своего и блюстителем всей страны. Так был я первым из первых и великим мастером над мастерами (зодчими)… Я жил при властелине земли, царе Макара (она же Хатазу), – да живет он (она же!) вечно!
Кто же была она, эта «египетская Семирамида», и чем она прославилась?
Это была, действительно, замечательная женщина, несмотря на ее эксцентричность, поражавшую египтян. Она была дочерью фараона Тутмеса I, царя XVIII династии. Тутмес, женатый на родной своей сестре, Аамес («чудо луны»), имел двух сыновей, тоже Тутмесов, красавицу дочь, эту самую Хатазу – Хашон-Макара, которая была его любимицей. Он так баловал ее, что позволял девчонке вмешиваться в государственные дела и презрительно относиться к братьям. Но как ни избалована была девочка, а отец насильно отдал ее замуж за старшего своего сына, за брата своевольной Хатазу, которая чрез это еще более возненавидела своего брата-мужа.
Тутмес потому спешил выдать свою любимицу замуж, что боялся скандала, – он узнал от евнухов своего «женского дома», что двенадцатилетняя разбойница Хатазу, не по летам развитая, страстно влюбилась в этого самого Семнута, не помнящего родства, который был, однако, очень талантливым зодчим и скульптором и наблюдал за разными работами и в «женском доме» дворца фараонов в Фивах, и в храме верховного бога Пта, собственно в новой камере Аписа, где Семнут сам украшал изящною резьбой роскошное стойло рогатого бога.
Шпион-евнух заметил, что маленькая царевна Хатазу часто бегала, якобы, на поклонение богу Апису и, притом, всегда одна, когда там работал Семнут, а жрец, приставленный к священному животному, отлучался из храма, из отделения Аписа. И шпион подглядел такую сцену: юная Хатазу горячо обнимала и целовала курчавого Семнута и, указывая на Аписа, меланхолично пережевывавшего отборные зерна «дурры», нежно шептала:
– О, мой господин! Вот, великий Гапи свидетель, что я буду твоей женой… Я умоляю божественную Гатор быть нашей заступницей.
Евнух немедленно же донес об этом фараону, и Семнута тотчас же сослали в каменоломни Тароау, подальше от Фив, где выламывались камни для построения пирамид и сооружения обелисков. Влюбчивая же девочка была выдана замуж за брата, за ненавистного Тутмеса II.
Фараон Тутмес I скоро, однако, скончался, и упраздненный престол Верхнего и Нижнего Египта занял Тутмес II и хорошенькая юная Хатазу.
Тутмес II был слабое, безвольное существо, и своенравная Хатазу скоро стала помыкать им, а вместе с тем – и всем Египтом. Она возвратила из изгнания своего любимца Семнута и сделала его первым сановником при дворе фараонов. Впрочем, он этого вполне заслуживал, как мы увидим ниже.
Безвольный и болезненный Тутмес II не долго, однако, отягощал собою престол фараонов и сердце своей сестры жены, – и властолюбивая Хатазу скоро осталась вдовой в самом расцвете своей молодости и красоты.
Похоронив мужа, она сбросила с себя даже память о нем – женскую одежду, и превратилась в он.
И вот теперь развернулась во всю ширь ее честолюбивая душа. Она решила создать такие памятники своего царствования, каких не создавали фараоны ни до нее, ни после нее. Хатазу все это задумала и совершила вместе с своим любимцем Семнутом.
– Божественный Гапи был свидетелем наших первых объятий и поцелуев, – сказала она, падая в объятия своего любимца, когда они остались одни в камере Аписа, и указывая на это священное животное, мирно пережевывавшее, как и прежде, свою жвачку, – пусть же этот великий бог будет свидетелем того, что мы с тобой совершим то великое, что задумали. Всемогущая Гатор (богиня любви) соединила наши сердца навеки, и ей мы посвятим все то великое, которое совершим с тобой, мой Горус, зодчий моего блаженства.
И теперь камни говорят о том, что они, воодушевляемые любовью, совершили на память грядущим векам.
Известный египтолог, Бругш-бей, изучавший эти камни и прислушивавшийся к их вековечному говору на самых развалинах стовратной столицы прекрасной Хатазу, описав местность, на которой эта замечательная царица решила воздвигнуть свои новые дворцы и царские усыпальницы, – говорит:
В этом печальном, пустынном месте, как бы предназначенном для вечного покоя, но с которого виден на другом берегу Нила великий храм Аммона, окруженный зеленеющими, привлекательными полями и садами, задумала царица Хатазу создать величественную гробницу в честь умерших царей XVIII дома (и особенно в честь отца, которого она с детства боготворила), – гробницу, которой не превзошла бы великолепием никакая другая гробница в Египте. Самые гробничные пещеры были закрыты воздвигнутым впереди их храмом мертвых.
За стеной, позади храма, – обширные залы – жертвенные палаты, предшествующие гробницам царей Тутмесов и потомков их. Палаты эти богато украшены, расписанными красками, изображениями и иероглифическими надписями духовно-нравственного содержания. Впереди-то их возвышалось гигантски задуманное и гигантски исполненное святилище, в форме длинного здания с огромными спускающимися от него вниз, в долину, ступенями или террасами. Длинная аллея сфинксов («дромос», которым восхищался впоследствии Страбон) вела от нижней террасы к востоку, по направлению к священной реке. Это здание и было творением царицы Хатазу, и, не можем не заметить этого, имело родство с теми зданиями, воздымающимися ступенями, которые позже считались «чудом света» на берегах Евфрата.
Исполин, задумавший и совершивший это титаническое дело, был любимец Хатазу, тот не помнящий родства Семнут, которого статуя в Берлине – немое доказательство того, что может творить любовь гения.
Говорящие камни сохранили и изображения той, которая благосклонно покровительствовала любви царственной Хатазу и непомнящего родства, гениального Семнута – зодчего этого египетского «чуда света» и «зодчего блаженства» своей всемогущей покровительницы. Это – богиня Гатор. Среди замечательных скульптурных изображений на стенах святилища она величаво выступает – с головою коровы! Забыт только бог-бык Апис, на глазах которого маленькая резвушка Хатазу обнимала и целовала гениального зодчего. Но, быть может, и он не был забыт, а только камни не говорят теперь о нем ничего.
Зато камни говорят о небывалом дотоле в истории Египта подвиге Хатазу – подвиге, которого не совершил ни один из фараонов.
Но этот подвиг должен составить содержание следующего рассказа, а здесь я познакомлю читателя с тем, какое впечатление произвели создания гениального Семнута, воодушевленного любовью такой необыкновенной женщины, как Хатазу, на тех, кто видел эти дивные, говорящие камни.
Наш известный путешественник Норов, посетивший Фивы в 1835 году, обойдя кругом остатки созданных Семнутом для богини Гатор и Аммона храмин, так описывает то, что представилось его глазам:
«Когда вы следуете главным путем между средних колонн и потом выходите из гигантской залы на восток, вам преграждают путь ужасные груды гранитных камней – следы бывшего когда-то землетрясения. Из этой груды гордо возносится обелиск, самый огромнейший и изящнейший из всех существующих обелисков. Другой, ему равный, грянулся поверх всего этого разрушения и великолепно разметан на части [16].
Бросающиеся на глаза колоссальные начертания его победных возгласов, прерванных силою, крепчайшею, чем его гранит, лежат в ужаснейшем смешении вместе с разбитыми изображениями торжеств. На каждом камне этих груд видны либо иероглиф, либо голова и члены какого-нибудь фараона, военачальника или жреца; вся эта разорванная цепь событий, аллегорий, мистических речей – разбросана, как типографские буквы или клоки листов гениального творения. Кто соберет эти буквы или листы?».
Никогда не изгладится во мне впечатление этого необъятного разрушения, – говорит далее Норов, – я долго не шел далее; и, усевшись на огромной перекладине обелиска, глядел поверх обрушенных стен Аммонова храма на необъятную перспективу его ста-тридцати-шести стоящих колонн. Какой карандаш, какое перо изобразят это невообразимое зрелище. [17]
А что же было тогда, когда все эти поразительные чудеса творческого гения любимца Хатазу во всем своем потрясающем величии предстали пред очарованным взором царицы, когда она возвратилась из своего путешествия в Мемфис!
– О, великий из великих! – сказала она, восторженно обнимая своего любимца. – В тебе витает дух божественного зодчего вселенной, великого, непостижимого Пта! Не даром еще девочкой я была очарована тобой, мой Горус, зодчий моего блаженства и моей славы!
Взволнованный Семнут молча держал ее в своих объятиях. Хатазу отклонилась и пытливо посмотрела ему в лицо.
– О, мой Горус! Что с тобой?! – воскликнула она испуганно. – Твое лицо обличает тебя… ты болен… ты такой изнеможенный, бледный… О, что с тобой!
– Я устал, царица… моя грудь, мое дыхание, мой мозг – все ослабло во мне, – тихо проговорил Семнут, тяжело дыша. – Мое дыхание упало… – И он закашлялся, схватившись за грудь.
– О! – в отчаянии заломила руки Хатазу… – А что говорят святые отцы, их врачебная наука.
– Не знаю, моя божественная повелительница, – слабо проговорил Семнут.
– Так я спрошу богов! Мне боги ответят… Они скажут, как спасти тебя… Я принесу им в жертву пол-Египта! Я отдам на их храмы все сокровища священной страны Пунт! – страстно воскликнула молодая повелительница Египта.
И боги сказали ей, что она должна совершить для спасения своего любимца. Это и был тот подвиг, о котором я упомянул выше и которого не совершил до нее ни один фараон.
Читатель узнает все это из следующего «говора камней».
Примечания
16. Это – обелиски работы Семнута.
17. Не могу не привести здесь другого свидетельства о том, какое потрясающее впечатление «говорящие камни», оставленные нам веками от дивных построек Хатазу и Семнута, произвели на знаменитого египтолога, который первый подслушал «говор камней» Египта, – на Шамполиона:
«Je me garderai bien de vouloir rien décrire, – говорит он, – car, ou mes expressions ne vaudraient que que la millième partie de ce qu’on doit dire en parlant, de tels objets, ou bien, si j’en traçais une faible esquisse, même fort decolorée, on me prendrait pour un enthousiaste, peut-être même pour un fou. Il suffira d’ajouter qu’aucun peuple ancien ni moderne n’a conçu l’art de l’architecture sur une échelle aussi large, aussi grandiose, que le firent les vieux egyptiens; ils concevaient en hommes de 100 pieds de haut, et l’imagination qui, en Europe, s’élance bien au dessus de nos portiques, s’arrète et tombe, impuissante au pied des 140 colonnes de la salle de Karnak»…
«Я не буду намагатись описати що-небудь – каже він, – бо якби мої вирази вмістили б тисячну частину того, що ми повинні сказати, говорячи про такі предмети, то в мене вийшов би або блідий ескіз, навіть дуже безбарвний, або мене прославили б ентузіастом чи навіть безумним. Досить сказати, що ніякі давні або сучасні народи не мали масштабнішого мистецтва архітектури, такого великого як це робили давні єгиптяни; вони задумали чоловіків висотою в 100 футів, і уява там, в Європі, злітає набагато вище наших портиків, зупиняється і падає безсило біля підніжжя 140 колон в залі Карнака».
По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. Замурованная царица: Роман из жизни Древнего Египта. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года], с. 180 – 186.