О статье Шерера

Н. А. Маркевич

Прежде чем начну примечания к «Мелодиям», выпишу здесь для любопытных статью из Шерера, названную «De quelques coutumes des cosaques Saporogues et des cosaques de la Petite Russie» [Том 1, ]. Она покажет нам, с какой точки зрения глядят многие путешественники на страны, ими посещаемые, и как они доверчивы к рассказам шалунов, которые их дурачат:

Казаки запорожские носили знаком отличительным хвост на макушке голов толщиной почти с трубочку пера. Этот хвост назывался по-ихнему шюбрю (Schubru), и они придавали ему такую важность, что если казак вырывал его у другого, то платил за то пять рублей.

Что у нас слова шюбрю нет, в том я твёрдо уверен; Шерер, как кажется, не попал на наши два слова чуб и чуприна, и если кто друг другу чуприну выскубет, то есть вырвет, то платит пеню не за важность посрамлённой чуприны, а за боль, учинённую казачьей голове.

Девушки низкого происхождения носят в Малороссии косички сверху головы заплетённые, как в иных местах Германии, а высшего класса переплетают косы лентами, и не употребляя ни пудры, ни помады, спускают их на спину.

И этого я не знал до сих пор; я всегда полагал, что та из девушек, которая в состоянии купить лент, носит их по праздникам, без всякого желания лентами различать звания. Можно бы думать, что он говорит о дворянках и крестьянках; но как книга его издана в 1788 году, то вероятно, что его кто-нибудь в этом в шутку уверил. И как странно для сочинителя статьи, что наши крестьянки не носят ни пудры, ни помады; я думаю, что то же делают Perette или Marinette.

Когда какая-нибудь малороссиянка влюбится в молодого человека, она идёт к его родным, и входя говорит: «Помогай бог!», т. е. бог помощь! Это приветствие всегда у них употребляемое, как скоро входят они к кому-либо.

Потом она садится, и обращаясь к любовнику, таким образом изъясняется:

«Иван! (Фёдор, или другое какое крёстное имя) Доброта, написанная на твоём лице, мне порукою, что ты сумеешь хорошо управиться с твоей женой и будешь любить её. А добродетель твоя даёт мне надежду, что ты будешь хороший господарь, т. е. муж или господин (замечайте знание малороссийского языка). За такие добрые качества я решилась просить покорнейше, чтобы ты меня взял себе женою (каково красноречие?)».

После того она то же самое говорит отцу и матери молодого человека. Если станут извиняться и отказывать, она говорит, что не выйдет оттуда, пока не женится на ней предмет любви её. Иногда родители устаивают в отказе; но если девушка настойчива и имеет терпение оставаться там несколько дней или недель, то они не только соглашаются, но часто уговорят и сына на такое супружество.

Впрочем, молодой человек, видя постоянство девушки, обыкновенно расчувствуется, и привыкает к мысли жениться на ней. И так украинские крестьянки не могут быть долго не наделёнными по своему желанию, если они немного постоянны. Они не боятся быть выгнанными из дома своих любовников. Родные не сделают такого насилия, опасаясь подвергнуться небесному гневу и какому-нибудь несчастью. К тому же это было бы важной обидой семейству девушки.

Не имея описаний Малороссии лучших, чем Шерер, многие меня спрашивали, справедлив ли он. Теперь я отвечаю: у нас девушки с мужчинами знакомятся на посиделках, которые в Украине называются досвітки; также в хороводах весенних, описанных мною в примечании к «Веснянке», или на вечерницах, т. е. в собраниях довольно шумных и приятных для крестьян, подобных господским вечеринкам. Мало по малу познакомясь, молодой человек старается нравиться, заискивает, делается полным угодником своей красавицы, наконец подсылает сватов, и женится, если не откажут.

Страницы 98-й я не переведу, но сознаваясь в её истине, предлагаю любопытным видеть в издании парижском Шерера, 1788 года.

Иногда владелец села заставляет крестьян танцевать перед своим замком и танцует с ними сам, и жена его и дети его. Теперь, должно заметить, что большею частью сёла Украины окружены густыми порубями, в которых прячутся крестьяне летом, когда они боятся набегов татар. Хотя эти крестьяне – рабы, они искони имеют право танцуя увезти девушку, хотя бы она была дочь самого владельца, лишь бы только это похищение было искусное, а не то они погибли.

Тогда уводят они свою добычу и прячутся в густоте соседних кустарников. Если их не найдут в продолжение 24-х часов, им прощается похищение, и они могут жениться на девушке с её согласия; но если до 24 часов они пойманы, то долой им голову без всякого суда и управы.

Здесь я вижу много того, что для меня до сих пор было совершенною тайной покрыто: 1-е, что я должен танцевать со всей моей фамилией в толпе крестьян; 2-е, что крестьяне наши боятся набегов татарских; 3-е, что они могут похищать дочерей своих помещиков и жениться на них; 4-е, что помещик украинский имеет право даровать жизнь и смерть без всякой на то управы, согласуясь с волею своею. И замечайте, что Шерер всё это ставит в настоящем и пишет в 1788 году. Заметьте и то, что Шерер был членом многих академий, советник страсбургского сената, юрисконсульт императорской Санкт-Петербургской коллегии лифляндских, эстляндских и финляндских дел. Далее:

Понедельник светлого Христова воскресения, рано поутру холостые молодые люди хватают всех девушек, которых повстречают, подводят к колодцу и на голову им выливают пять или шесть вёдер воды. Эта шалость только до полдня позволительна. Следующий вторник девушки им отплачивают, но берутся гораздо ловче за это: многие из них прячутся в избу, запасшись каждая кружкой воды. У дверей сторожит маленькая девочка, и коль скоро проходит молодой человек, то даёт знать тотчас же. Тут все девушки вдруг выбегают, хватают его с криком, две или три, которые посильнее, держат его, соседки сбегутся, и бедняк с ног до головы облит водою.

Женатые имеют другие забавы в тот же понедельник. Они столпившись ещё с утра идут к помещику и приносят цыплёнков или других птиц для стола. Из благодарности он их угощает водкой: выкатят бочку и поставят посреди двора, и крестьяне окружают её. Тогда помещик берёт суповую ложку, наполняет её водкой, пьёт, передаёт старшему, который выпивши в свою очередь передаёт её далее, из рук в руки до конца, потом опять сызнова начинают и продолжают впредь, пока не осушится бочка.

Если она осушена до вечера, то помещик должен выкатить другую, которую выпивают тем же порядком, что и первую, ибо помещик должен угощать крестьян до захождения солнца. А как солнце сядет, ударят ретираду. Кто посильней – домой дойдёт; другие спят под чистым небом и спят пока проснутся. Многие спали таким образом более 24 часов.

Я воображаю юрисконсульта, сидящего важно за сочинением, названным «Летопись Малороссии». Приходит какой-нибудь весельчак. Ah! ça, mon cher! Я занят важным делом, я пишу «Летопись Малороссии». Не знаете ли вы каких-нибудь обычаев этой стороны? Это любопытно, надобно, чтоб объём этой книги был полон, чтоб ничего не было пропущено мною.

И тот ему начинает так же важно рассказывать. Серьёзная мина рассказчика, ещё серьёзнее мина историка и правоведа, должны быть прелестны для живописца. Наконец дошло до того, как крестьяне похищают дочерей помещичьих.

– Oh! les Barbares! надобно записать.

Доходит дело до кувшинов воды и до облитых девушек.

– Diable! mais comme c’est drôle, ceci! надобно записать.

Теперь уже говорят, что наши крестьяне спят покуда не пробудятся, и Шерер удивляется и пишет. И явилась книга «Annales de la Petite Russie».

Что же выйдет после? Европа читает и хохочет; у наших русских путешественников почтенные, благовоспитанные иностранцы справшивают: правда ли, что есть масло и сливки в России? На утвердительный ответ они отвечают удивительным вопросом: «Mais comment ça se fait-il donc? Vous qui n’avez point de vaches vous n’avez que les Korow en Sibérie?» [Как же так? У вас ведь нет коров, вы держите коров в Сибири.] Я привожу здесь истинный анекдот. Но будем продолжать нашего Шерера.

В Малороссии, когда девушка родит, её присуждают быть к дверям церкви волосами привязанною, и проходящие ругают её и плюют ей в лицо.

Когда замужняя женщина обличена в преступлении против обязанностей супружеских, её зарывают в землю живую по горло, и оставляют в таком положении умереть от голода и жажды. Эта казнь употреблялась прежде и в Великороссии, но ныне не существует.

Этого не к чему отвергать. У нас с тех пор как постои завелись по сёлам, то и другое преступления стали часты, но ни того ни другого наказания встречать мне не случалось. Я полагаю, что эта мысль пришла Шереру в голову при виде Иоанна Многострадального, в киевских пещерах стоящего в земле по пояс, о котором говорят, что когда он скроется с головою, то даже и следа города не останется.

Следующие четыре строчки я пропущу.

Если казак имел злость убить казака с намерением (хотя впрочем нельзя иметь злость без намерения), то его клали под труп убитого, и их зарывали обоих вместе.

Здесь сам Шерер оговаривается, что обыкновение это не существует более в Малороссии.

В Малороссии возле каждой церкви без исключения есть род больницы или госпиталь, в котором истинные нищие и не могущие добывать пропитания содержатся на счёт церкви по мере её возможностей.

Уважение и почитание к старикам есть первый урок молодым людям: неоспоримое доказательство, что это правление происходит от правления патриархального.

Гостеприимство в обычае по всей Малороссии, и странник там путешествует без издержек на квартиру и пищу.

Первое примечание справедливо. Не знаю, с каких пор заведение такое учредилось, но польза его заставляет и теперь его поддерживать, хотя впрочем не везде.

Что касается уважения к старикам, я сам был свидетелем строгого исполнения такого правила не один раз. В спорах, в тяжбах крестьянских почти всегда старикам предоставляют решение. В Киевской губернии, недалеко от Канева, в селе Мошнах и теперь ещё три старика, избранные народом, творят суд и расправу всенародно на площади, и в одном их таких случаев я переездом присутствовал.

Одно чего не знаю: точно ли это есть доказательство, что в Малороссии было прежде правление патриархальное. Римляне имели к старикам тоже уважение; я думаю, что это скорее принадлежность республиканского и непременно демократического правления.

Гостеприимство также есть принадлежность народа богатого на произведения земли и бедного на деньги; не зная цены денег и имея с излишеством хлеб и скотоводство, они уделяют путешественнику, ибо накормить пару лошадей и одного-двух человек в Украине нетрудно. Это также добродетель народов мало посещаемых. Коль скоро чаще становятся проезды, для крестьянина делаются тяжелее угощения.

Теперешние большие дороги и постои ослабили эту добродетель. Последние вообще вредны для жителей: люди холостые, которым однако ж невыгодно жениться, развращают женщин; сбор людей, из которых многие отданы помещиками за воровство, за буйство и за пьянство, поселяет склонность к этим порокам и общую недоверчивость.

Наконец неугомонность гостя уничтожает коренную добродетель – гостеприимство. С удовольствием могу сказать, что хотя оно теперь существует у нас не в столь сильном градусе, но осталось ещё от прошлого поколения. В 1827 году я ехал в Киев с моим одним приятелем. В селе Басани я начал было расчёт за корм лошадей и слуг наших, так же как и за наш ночлег и ужин.

– На что мне деньги? – отвечал хозяин, – разве мне бог дал дом и хлеб для того, чтоб я спал и ел один, ни с кем не делившись? Мне денег не нужно.

Несмотря на мою настойчивость, я уехал не расплатившись, и уже не возвратом пути привёз старику толстого синего сукна, а его дочери лент в подарок.

У запорожцев курени были всегда открыты. Путешественник или иностранец мог взойти и найти съестное, хотя бы в курене никого не нашёл. Если бы он всё съел, ему даже попрёка за то не было бы. Но унести с собою он не мог ничего, не подвергнувшись величайшим наказаниям, ибо считали священным законом правило, чтоб в курене всё было в безопасности.

Шерер справедлив, поставив всё это в прошедшем времени. И в следующем он справедлив также, с небольшими только изменениями.

От сего начала, строго исполняемого, проистекал такой обычай, что кто найдёт потерянное в Сечи, должен привязать найденное к высокому столбу на три дня. Если в три дня никто не объявит вещи своею, она принадлежит тому, кто нашёл.

Если же он завладел ею не выявляя, и откроют такой поступок, то его самого на площади к столбу привяжут и положат кучу прутьев возле него. Проходящий должен взять прут и дать ему три удара. Если б и первый удар был смертельным (я не понимаю, как первый удар прута может быть смертельным), то никто слова не скажет, а только рукоплескают. После ударов подают наказанному стакан водки, который держат возле, и приговаривают: Бей враже син, то есть пей, собачий сын.

Хорош перевод и хорош текст. Это «пый, вражий сыне!» – наше, перевода для русских не нужно.

Если запорожец оставлял курень без возврата, он терял имя запорожца, а получал имя пайдамак т. е. разбойник.

Для меня чрезвычайно странно ослиное упрямство многих иностранцев в коверкании слов русских. Кзарович несравненно труднее царевича; пайдамак ни мало не легче гайдамака; коньяк, пибрак, тильяк, трутру – могут ли быть гнуснее звуки? И французы произносят их. Почему не произнести русского слова как должно? Как бы они ни было неблагозвучно, варварство звуков никогда не дойдёт до трутру.

В предостережение от вшей запорожцы варили рыбу, называемую сетрина (осетрина), которая очень жирна; коль скоро жир начинал всплывать, тот, кто варил рыбу, обмакивал рубаху новую и оставлял пока не наполнится жиром, потом надевал её и не скидывал до тех пор, пока не износится.

Это только делают чумаки, т. е. ходящие за рыбой на Дон и в Крым за солью, ибо не будучи в состоянии много брать белья, они должны были взять предосторожности как от болезней, так и от неопрятности, а потому иные обмакивают бельё в рыбий жир, другие – в воду, остающуюся после варения дёгтя. А есть которые не имея ни того ни другого, обмакивают в чистый дёготь и тогда уже отправляются в эту продолжительную дорогу.

Запорожцы и украинские казаки имеют обычай насыпать курганы или холмы, и погребать там отличившихся. Если же кто умер, сражаясь за отечество, ему возвышали такой же памятник, хотя бы тело его не было найдено. Ещё и теперь видно множество курганов в Очаковских и Крымских степях (где не жили малороссияне). Турки и татары сохранили этот обычай, а поляки его бросили.

Такие курганы большею частью остались от шведских побоищ, от крымских набегов, иные же можно полагать остатками Батыя и даже печенегов. Возле Переяслава, едучи от Прилуки, над дорогою по обеим сторонам вы видите бесчисленное множество холмов, очевидных остатков великого нашествия татар. В иных находят стремена, шпоры, удила, клинки оружия, яшмовые рукояти кинжалов; те ясно показывают своё происхождение. В других находят кувшины и фляги. Это доказывает, что и Шерер отчасти прав. И в старину было такое обыкновение, что у головы мертвеца ставили сосуд с напитком.

Таким образом ещё недавно найден был небольшой сосуд стеклянный в могиле, возле волос не истлевших. В сосуде, крепко закупоренном, была простая хлебная водка, но усилившаяся и пожелтевшая от времени. Тут же нашли и надпись, которая начиналась сими словами: «Здесь лежит Попа», далее стёрто.

Иные курганы суть остатки укреплений, другие – остатки валов, отделявших малороссийские полки и разрытых хлебопашеством. Один таковой, в целости сохранившийся, можно видеть недалеко от Переяслава, не доезжая до курганов.

Никакой народ не знает такой умеренности в ссорах, как малороссияне; там тяжущиеся спокойно ложатся на одну телегу, пьют, едят и спят вместе, хотя бы им было 300 вёрст пути к судье. Когда же приедут к нему, каждый представляет причины ссоры и начинают тяжбу. Такое поведение по справедливости доказывает их уважение к законам, равным образом неподкупность и правоту судей.

Тоска о золотом веке заставляет доброго Шерера перенести золотой век к нам в Малороссию. Дружба и товарищество тяжущихся, уверенность в неподкупности судей, а более всего такая даль от всего того, что нас судит и рядит, тасуя по воле благодетельные постановления правительства, – это неслыханное счастье.

Как жаль, что мы им не пользуемся! У нас господа судьи не далее 50 вёрст то каждого, а заседатели ещё ближе, и я не знаю ничего столь жадного к деньгам, столь продажного, столь крючкотворного, как эти существа. Никакие благонамеренные и строжайшие меры, принимаемые ежедневно правительством, никакая гроза законов не удерживает их от этого стремления – стащить полушку с живого и с мёртвого.

Я говорю не о всех, я не генерализирую, я только говорю о большей части. Стихотворения нашего соотечественника Акима Нахимова достаточны, чтобы дать полное понятие об этом классе народа, без которого, к несчастию, ни в какой стране нельзя обойтиться как без пьявок.

В старину в Малороссии не знали лекарей. Их место занимали старухи, которые столь сильны были в ботанике и в знании качеств каждого растения, что излечивали всякого рода болезни простыми средствами и с величайшим успехом. Но они же, столь полезные своим искусством, иногда его употребляли на вред тому, кого не взлюбили.

Я был почти свидетелем подобного происшествия: одна старуха, но не по ненависти, а по неосторожности, задушила одного ребёнка в бочке посредством фумигации.

Когда казаки в лихорадке, они употребляют пол-заряда пороха, распущенного в хлебном вине; выпив эту смесь, они ложатся, засыпают и встают здоровыми. Другие употребляют золу вместо пороха.

А все употребляют соль и селитру вместо золы и пороха.

Когда казак ранен и далеко от пособий, он возьмёт земли, положит на ладонь, поплюёт, разотрёт и к ране приложит.

Представляю Медико-хирургической академии узнать, хорошо ли казак делает.

Когда малороссияне дерутся, то это всегда кулаками, а не острым оружием.

Тут Шерер рассказывает о докладе Теплова и Елагина, для нас постороннем.

Когда казаки в пути, они обставляют себя телегами и столь бывают сильны за этим подвижным ретраншементом, называемым табор, и необходимым в пустынях, где бывают всегда набеги татар, – что 1000 казаков устаивают против 6000 неверных, которые, не сходя с лошадей, останавливаемы рвом или малейшею преградою. Это трудно было бы во всякой другой стране, чтоб войско шло посреди телег своих таким образом, – но эта страна, которой ровнее нет в мире.

Таким образом и теперь мы ещё не ограждены от татар! Таким образом пишут историю и характеристику целого народа! И мы должны её читать, ибо она полнее прочих, которых всего две или три.

Я помню одного путешественника, который нашёл лошадей особенной русской породы под именем Cognac, т. е. коняка. Я принуждённым нашёлся выписать эту статью, чтобы в то же время, в своих к ней примечаниях, выказать несколько нравы и обычаи малороссийских жителей. Мелодии, я думаю, будут успешнее в этом деле.

Первые цитаты Шерер почти дословно переписал из «» Г. Л. Боплана (1648).

Страницы 98-й я не переведу – а там написано вот что:

У цих людей досі існує своєрідний шлюбний звичай. Коли настає час вести молоду до шлюбного ліжка, її родички затримують дівчину і перед тим, як покласти у ліжко, дбайливо її оглядають, щоб не допустити ніякого обману у таїнстві, яке має відбутися. Як тільки молоді вляжуться, усі гості танцюючи заходять до їхньої кімнати.

Якщо молода зітхає, танці вибухають з новою силою і батьки виявляють своє задоволення. Коли ж молода мовчить, танці припиняються і всіх огортає смуток. Після цього присутнім показують шлюбну сорочку, що має свідчити про честь або безчестя дівчини. Якщо на ній є знаки дівоцтва, у вікні вивішують червоний прапорець, а друзі та сусіди вітають молоду і, якщо вона бідна, наділяють її подарунками.

Та коли її погана поведінка або які-небудь вади в будові тіла не дозволили побачити бажані знаки, тоді вивішують прорване простирадло і кожен має право принижувати її докорами. Але насамперед ці дорікання висловлюють її матері.

Під час шлюбу батько молодої дає їй кілька стусанів, приказуючи: «Якщо надалі ти не будеш слухняна, то тепер уже твій чоловік тебе каратиме».

Дальше опять цитаты из Боплана, фрагмент главы «Як відбувається весілля».

Доходит дело до кувшинов воды – «Обливаний понеділок». Этот обычай и сейчас, в начале 21-го века, живёт в Украине.

Следующие четыре строчки я пропущу – там написано вот что:

Оскільки запорозькі козаки не допускають жінок у свої курені, вони йдуть у Польщу або на кордони Великоросії, щоб викрадати там дівчат.

По изданию: Маркевич Н. А. Украинские мелодии. – М.: 1831 г., кн. 3, с. 93 – 109.