Зауваження до повісті «Чіпка»

Іван Білик

(До першої редакції роману
«Хіба ревуть воли, як ясла повні?»)

Всякое общественное явление, а в том числе и разбойничество, имеет две стороны: внутреннюю – процесс нравственного падения человека – и наружную – общественную. Так, по-моему, эти две стороны и следует развивать.

Рисуя какую-либо типическую личность, следует ее оттенять другими лицами – с начала до конца, оттенять не только в тесном круге деятельности известного типа, но вообще в том широком просторе, который мы называем общественною жизнью. Вещи познаются по сравнению. Типы тоже. Между тем, с Чіпкою автор справился и оттенил его только как розбишаку, упустивши человека.

Так, ты вывел компанию разбойников, его товарищей, которые, при сравнении с Чіпкою, и дают ему тот героически-зверский образ, который ты имел в виду. Но все они разбойники. А мне, нап[ример], интересно бы знать Чіпку человека. Жизнь его в семье ты вывел (хотя и не развил), деятельность его – тоже; но отношений к другим людям, кроме разбоя, я не вижу.

Мало того: я не вижу, как люд относился к разбойнику, – кого он выставил в мирной жизни как прототип труженика, хотя и ограниченного громадянина. Ты, вероятно, задавался мыслью: что создало в Чіпке идею – жить на чужой счет? Ты ее, по мере сил, разъяснял.

Сначала бедность, как основа зависти и недоброжелательства к людям; потом несправедливость сильных (паны – история с дідом), далее – имущественное горе (утрата земли, а особенно Галі); от несправедливости властей повело в шинок, а из шинка в комору, ради дружбы; еще далее – несправедливость власти и панов (крестьянский бунт), – за что невинного Чіпку (в этом, конечно, отношении) выпороли (личная месть).

На себе кара и кривда чувствительнее, чем на дідові. Отсюда идея о лжи перед силою (властью и обществом) и идея о мести людям за их неправду – и мести преимущественно богатым. Сначала месть по отношению к имуществу – кража, грабеж, без убийств, а потом и убийства…

Это внутренний процесс, так сказать, психическая деятельность умного, нервного бедняка Чіпки. Но неужели же такая психическая деятельность – участь всех бедняков? Неужели все они становятся Чіпками? Нет, этого ты не можешь сказать; но об этом ты умалчиваешь. А между тем, выведенный тобою люд, эти болячки общественные, сидят же на организме, который, хотя и болен, но все же существует не средствами Чіпки.

Эта-то заурядная полоса жизни, это примирение с нею во имя чего бы ни было (веры, нравственности, страха, наконец, тупости головы), наконец, идеал жизни людей той полосы, – все это пропущено тобою. А между тем, если ты не с разбойничьей точки, а с общественной посмотришь на Чіпку и его подвиги (с внешней, о которой я сказал выше), то у тебя горизонт расширится. И жизнь цельнее выйдет, и типы жизненнее, ибо они не будут изолированы от общества в узкую сферу своей типической (на этот раз – разбойнической) деятельности.

Прочти еще раз Чіпку (странное заглавие, перемени его в сколько-нибудь определенное, например, Розбишака (Легкий хліб), что ли, а не то – сам придумай), и ты увидишь, что жизнь, выведенная в повести, ужасна. Мужики – пьяницы, дураки (бунтуют, не понимая за что, хотя это и действительная черта их), а протестанты – разбойники. Одни бабы похожи на людей, да разве еще отживающий век – дід.

Но неужели же теперешняя жизнь не представляет ничего, кроме пьянства, глупости, зависти, разбоя, убийства? Нет, к жизни известного народа можно всегда приложить древнее библейское правило, прилагавшееся прежде к городу: если бы в городе не было хоть одного святого, город бы исчез с лица земли! Жизнь в одно и то же время представляет и темные и светлые стороны. Если есть грабители, то есть и живущие трудовою жизнью, если есть грешники, то, для познания их необходимо знать и святых (я говорю, конечно, не о церковных).

Даже вот что я тебе скажу: не могло бы существовать общество, оно бы немедленно превратилось в диких зверей, если бы держалось одними грешниками. Напротив, оно держится святыми, оно держится человеческою стороною человека, а не зверскою. Зверская сторона – злочинства – только есть протест против скверного устройства человеческой стороны. Хіба рика онагра серед паші? Хіба ревуть воли, як ясла повні? (Іов) [1].

Отсюда у меня вывод: тебе необходимо расширить горизонт и посмотреть на жизнь, как она есть, а не в изолированном фокусе – разбойничестве. Автор должен не с разбойнического притона смотреть на мир, а напрот[ив], – с мировой точки на разбойнический притон. Ты, к моему тоже удивлению, при мягкости характера, смотришь разбойником Чіпкою. У тебя он даровитая натура, не выносящая гнета условий, в которые поставила его веками сложившаяся жизнь. Ну, ему и протест подобает.

Но нужно же знать, что при тех же самых условиях, под влиянием другого мировоззрения, живут люди и дают другим жить. Ты этого знать не хочешь. Сначала я думал, что ты это под конец оставляешь как радужный свет жизни в лужах крови; но конец ничего подобного не представляет. Как же помочь горю? – спросишь ты. Художник (ты отныне – он) – лучший судья.

Наше дело, критика, указать – чего не достает, а советовать фабулу для этого дело трудное. Мне кажется, что ты мог бы это сделать, не отправляя Грицька (підпасача і друга Чіпки) на Дін. И в самом деле. Ты вывел Грицька, очевидно, не за чем другим, как только за тем, чтобы оттенить глубину мировоззрений и крепость нрава мальчика Чіпки, – вывел довольно веселого шалуна, поверхностного мальчика, который то катается на баране (мелкие пакости его удовлетворяют), то дерет и бьет горобенят.

Но он, правду сказать, является у тебя темная фигурка – и ты ее скоро совершенно сводишь со сцены. Между тем, как ты бы им мог воспользоваться для показания – общественного типа, который живет честно, трудится упорно, но ограничен, поверхностен. Не отсылая на Дін или, отославши, возвративши, мог бы сделать его заурядным хозяином, который не попал в компанию кутил-розбишак, а женился на бедной дівчине, наплодил 3 детей.

Забота о завтрашнем дне, о детях, забота посредством мозольного труда его смягчила, хотя и пригнітила, а не подняла в умственном отношении. Но все-таки он – честный, полезный труженик. Можно бы и, на конце, вывести его. Когда Чіпку в каторгу ведут, Грицько подъезжает с возами снопов к своей убогой, но чистой, белой хаточке и видит товарища детства в кандалах…

Так, мне кажется, художник несколькими штрихами должен оттенять широкую область двух идей: идеи богатства на чужой счет и идеи труда с мозольными руками. – Чіпку повели, а люди, возвращаясь с места казни, останавливались возле Грицька и, радуясь, что избавились от ужасного разбойника, заговорили об обычных хозяйственных занятиях, о хлебе, об умолоте…

К Грицьку потом могла бы и Мотря перейти, дітей глядіти й віку доживати, та оплакувати лиху долю сина.

В повести твоей, вообще говоря, много наблюдательности и таланта, но уменья мало. Впрочем – ты сам говоришь, это только черновая тетрадь. Кроме чисто внешней отделки, по-моему не лишнее бы, если признаешь нужным, изменить несколько порядок фабулы рассказа. Так, сначала я бы вывел сцену, положим, с Незнайкою, а вслед за тем другие. Этим хоть с виду и нарушен бы был естественный порядок событий, но зато выигрыш был бы в самом интересе – при чтении.

Я, впрочем, выдаю это мнение за свой личный вкус, спор о котором должен быть прекращен. В подтверждение же – почему мне кажется подобная фабула интереснее – я могу представить вот что. Обыкновенно рассказывая чью-либо жизнь, люди не говорят о ней – за здорово живешь, что вот, мол, был такой-то, отец у него такой-то, жил так-то etc. А всегда вспоминают жизнь чью-либо и приводят ее в пример – по поводу каких-либо воспоминаний. Так и тут. Впрочем – ты сам тут лучший судья [2].

При описании крестьянского бунта следует вывести, что он явился как результат причины важной – притеснений, несправедливостей, но причина эта не была никем из бунтовщиков осознана, а люди поднялись от слухов – что там-то сделали одни, там-то другие.

Да едва ли бы и явился бунт, если бы не были люди подогреты водкою. Обычная забитость крестьян уступила, под влиянием спирта и свободы речи (водка языки развязывает), естественному чувству – самозащиты. При отношениях крестьян наших к панам самозащита перешла в своеволие, в непризнание законов – от невежества, от грубости нравов. Чувство законное и благородное в невежественном народе облекается в дикие формы – в виде правежа денег, под пьяную руку, перед панским двором, криков, ругани и т. п.

Изображение нашего сельского выборного начальства у тебя вышло тускловато. Это – такие же п’явки людські, как и чиновники, но еще хуже их, ибо мелочнее, грубее и алчнее. История с землею, что отобрали у Чіпки, недостаточно выяснена: нужно бы, если не намекнуть, то дать почувствовать читателю, что племянник Луценків, возвратившийся из Дону за худобою, был вовсе не племянник, а неизвестное беглое лицо – такой же блудяга, как і батько Чіпчин; но гораздо практичнее.

Он, давши волостным взятку, взял Чіпчину землю и немедленно же спустил ее в третьи руки, а сам – снова на Дін. Чіпчин батько человек домовитый, он без семьи жить не мог, – человек-труженик, тем только и преступный, что бродяга да двоеженец; а этот – блудяга практический, знающий, как можно жить на свете.

Отношения Чіпки к Гале – нежность, любовь. Когда она уговаривает его бросить разбойничество – Чіпка уничтожен. Он чувствует – насколько она выше, неизмеримо выше его. Отсюда некоторое рабское послушание Галі, а если не послушание, то боязнь. Чіпка скрывает от Галі свои походы. Вообще боится омрачить ее светлую душу своими темными делами. Словом, хищный волк Чіпка перед кроткою, но нервно-энергическою Галею превращается в ягненка. Хоч в ухо бгай – вот его отношение к Гале, созданное любовью его к ней и ее честным поведением.

Характеристика Чіпки

Хотел бы я еще сказать о Чіпке после его женитьбы, но боюсь явиться профаном в художественном деле. Но так и быть, скажу, – не для указания, как что переделать, а в виде мнения. У тебя довольно хорошо анализирована психическая деятельность, доведшая Чіпку до разбойничества. Мировоззрение его с детства: люди злы, люди богатые несправедливы, власть – одна неправда.

В парубостве он испытал уже это: раз – діда отняли. Жажда мести, но самой мести еще нет и быть не должно; но укрепляется идея, что богатые (паны) имеют богатство не благодаря собственному труду, а благодаря чужим рукам – діду и проч. Отсюда недалеко до заключения: чужими руками заработанное принадлежит не тем, кто им владеет.

Рассказ діда о Чіпчинім батьку создал идею силы, применяемую к людям несправедливо: личная обида Чіпке. Смерть бабы создает идею о божьей несправедливости. Словом – насилие, несправедливость, месть – вот те грозные образы, которыми питается сызмальства Чіпка. Улыбнувшаяся надежда на счастье при встрече с Галею – исчезла.

Вырастает образ богатства, без которого плохо на свете. Доказательство несправедливости – землю отобрали. Что делать Чіпке? Надежда на личное счастье лопнула – лопнула вместе с богатством (землею), которое у других чужими руками надбане. – Чем помочь горю? – Наш мужик редко ему помогает, он не возвышается, правду сказать, до идеи: богатство можно заработать. Он робить, бо не робить не можна – во 1-х, потому, что бог велел робити, а во 2-х, потому, что иначе їсти нічого.

Хотя идеал у него – честный зароботок, но до идеала подымается редко кто. При хороших условиях мужик работает и багатіє, а при худых – другого средства нема – он идет в шинок топить свое горе. И Чіпка пошел в шинок и встретил компанию дворовых – воришек. Пропивши худобу, он, ради дружбы, под пьяную руку, готов полезть и в комору до пана.

В голове у него даже оправдание своего поступка могло бы быть: пан не сам заробив, чому у його не взять? Первый шаг – удача. В чорній создалась жажда мести властям, которые оступаются за панів. На волі – пьянство, грабеж из мести. За бунт, причиною которого была панская несправедливость, а распойство Чіпкою людей было только поводом, Чіпка наказан. Месть личная в соединении с общественной.

Идея грабежа неправильно нажитого добра. Как умный ч[елове]к, он умеет организовать компанию. Грабеж панов и жидов сначала, грабеж без убийства. Первый луч надежды на личное счастье – встреча Москаля в числе своих. Тут уже Чіпка должен был служить делу, которое делало его счастливым. Все это естественно.

Личная месть, соединенная с общественною, из-за личной выгоды – подслужиться Москалю, чтобы выдал дочку. Но когда счастье его говорит ему: или ты оставь те средства, которыми меня достичь желаешь, или я тебя оставлю, – что тогда следовало Чіпке сделать? Естественно, добившись того, за что сделался злым, сделаться порядочным человеком. Так и поступает Чіпка сначала, женившись на Гале.

Он сделался промышленником, прервал все связи с товарищами, даже тестю не видно, чтобы помогал. Жизнь в их хате – рай да и только. Так продолжается до смерти тестя (у тебя она случайное явление, – тогда как москаль Сидір мог пойматься на воровстве, где ему спину перебили, так что едва вырвался), когда Явдоха перешла к ним жить. Результатом естественным этого перехода были, конечно, ссоры двух матерей, из которых одна богачка – всегда правая, другая – бедная – всегда виновная.

Но у тебя является и второй результат ее перехода к Чіпке, а именно: возобновление старого товариства с Лушнею, Матнею и Пацюком (у тебя это последнее лицо мало обрисовано – что оно), а вместе с товариством и возобновление промыслов – убийств и т. п. По-моему, такая метаморфоза с Чіпкою неестественна. Из-за чего же теперь он мог заниматься разбоями, когда он был человек богатый, человек промышленный (полотенщик).

Разве влияние Явдохи или товарищей могло на него подействовать? Но Чіпка не из тех, чтобы перед кем-нибудь пассивно склонять голову; напротив, он натура крутая, с сильною волею, натура, подчиняющая себе других. Что же, какой психический мотив заставил его взяться за нож? Разве привычка? Разве кара – неимение детей? Словом, для меня неясно и непонятно: как из героически-порядочного Чіпки, даже при несчастьи, вдруг сделался ужасный злодей, достигши всего, из-за чего грешил.

Чувствую, что если ты так переделаешь, то много соли пропадет, то есть: наше село для гениальных личностей не представляет другого дела общественного, кроме преступности. По-моему, гораздо больший трагизм был бы не в ужасной сцене резни на хуторе, а в том, как порядочного человека, раскаявшегося под влиянием женитьбы, исторгают из его семьи, заковывают в кандалы, засылают в каторгу из-за того, что он 5 лет назад, под влиянием несчастья, созданного скверным общественным строем, был преступником. В этом, mon cher, трагизм истинный!

Если бы ты на это посмотрел не с разбойничьей, а с общественной точки зрения, – тогда бы тебе не пришлось и жаловаться, что Чіпка у тебя вышел не тот, каким ты его желал изобразить. Ты думал его преступность вывести из бедности и несправедливости, как протест, а у тебя Чіпка вышел героический зверь, жадный до резни, во имя чего – ты не объяснил. Последние две главы у тебя вышли не общественно-гуманные, а разбойничьи. Режет, льет кровь прежде порядочный человек – из-за наживания на чужой счет, несмотря на то, что сам восставал против подобного наживания.

По-моему, ты не справился только под конец с Чіпкою. И опять-таки потому не справился, что рисовал его в узкой сфере разбойничьей, а не посмотрел общественным оком. У тебя Чіпка под конец становится омерзительным, а не симпатичным, что, я думаю, ты имел в виду. Если ты зверскою сценою убийства хотел показать, что делает с обществом болячка на его организме, до чего доводит скверное устройство общества, – то этого ты вовсе не доказал. У тебя зверски-корыстная сцена – и больше ничего; действующие в ней лица – злодеи.

А между тем, наш народ смотрит на преступников скорее, как на людей несчастных: он им во многом сочувствует. Что же за причина тому? Причина одна: он инстинктивно, бессознательно понимает, что преступники – люди протеста против известных порядков, часто вредных и для мирных громадян, и гуманизм народа часто снисходительно относится к преступности. Он карает преступников, как и закон, но он гораздо шире закона понимает те причины, которые создают преступника. В этом и вопрос преступности: что одному можно, то другому – зась. Так, пану награбить чужими руками можно; волостным (начальству) оббирать народ – можно; а Чіпке с товарищами – нельзя. Но что же делать Чіпке, при невежестве его, но гениальности, в затхлой сфере?

Как же переделать? – спросишь, наверное, ты, – чтобы из Чіпки-зверя сделать Чіпку-человека, достойного сожаления, чтобы кара его преступности наводила на мысль о причинах ее, о скверном общественном устройстве, а не вызывала бы, как теперь, фразу: «так ему и нужно!» Устранить подобный безотрадный приговор можно только тем, что под конец [Еще лучше вывести, что Чіпке, при его гениальности, при его уме, делать было нечего общественно, а личное счастье его не было полно – детей не было. Да едва ли бы он и удовлетворился одним личным счастьем? Это удел Грицька и т. п. – И. Б.] вывести женившегося Чіпку порядочным человеком, сторонящимся своих товарищей, которых (вот тут соль) крепостничество и солдатчина сделали для жизни в обществе неспособными.

Тут уместна будет и биография Лушні, которого еще мать учила красть. Можно вывести, что окончательно с товарищами Чіпка отношений прервать не мог – они заходили к нему и требовали водки и попрекали его за то, что он отстал от их дела (тут и рассказы их о походах). Когда они удалялись, Мотря напускалась на сына: зачем он водится с такими, а Явдоха, напр[имер], упрекала его в бездельничестве и напускалась на Мотрю. Сцены двух матерей у тебя хорошо выведены. Чіпка между двух огней: с одной стороны мать и Галя, с другой – Явдоха и товарищи. Смерть Явдохи немного развязала руки Чіпке. Он мог, при упорстве, порвать с товарищами всякие связи.

Раз товарищи ночью ворвались к Чіпке с посторонними москалями и приглашали ехать на ловлю. Чіпка отказывался. Москаль загрызся с Чіпкою – Чіпка в шею вытолкал. Преступность взбудоражилась: все товарищи поссорились с Чіпкою, упрекали его за прошлое, – а тепер, як став багатир, так ми й сякі, й такі, поклялись отомстить…

Выехали от Чіпки. Куда идти? Поехали на хутор. А Чіпка дома – не спит. Борьба начал: чувства нравственности и порядочности с чувством преступной дружбы, которую теперь прервал. Горечь от упреков матери и жены, которые советовали и уговаривали давно порвать эту дружбу. (Насмешки товарищей над матерью усиливали горечь Мотри, которая то и дело выбивала сыну очи этою дружбою.)

Чіпка истомился, заснул, одна Мотря не спала. Загуркотало під вікном. Вышла – девочка. – Чего? – Всех порезали. – Хто? – Люди. Злоба Мотри не выдержала, – она отправилась вместе с девочкою у волость. Волосні бросились к Гершку, где, по слухам, был главный притон всего – и застали всех разбойников, в крови умывались, палили одежу, даже пили за здоровье Гершка. Забрали всех и Гершка. Привезли. Все признались, – а москаль указал на Чіпку, что он убил три года назад кацапа вместе с ними, у него и гаман от грошей. Пацюк подтвердил.

Чіпка тільки що вийшов з хати, а за ним волосні. Арестовали и Чіпку, отыскали гаман. Галя с ума сошла – и повесилась. Мать плакала, посивіла, зісохла… Молилась богу, щоб її бог простив, що вона донесла на свого сина. Через півроку всіх на каторгу, одного Гершка випустили. Всі прощались, плакали, – один Чіпка хмурий був – і хвалився, что так как ему на земле нет больше дела, то он скоро порешит с собою.

Когда вели Чіпку на каторгу, люди выбегали и жаль им его было и страшно. А Грицько в то время привез ко двору воз жита с поля. Покивал головою. Люди остановились – и пошли обычные разговоры о труде, об урожае и т. п. (представители труда). Мотря покинула будинок и перебралась до Грицька віку доживати. Отаке-то скоїлось у Пісках etc.

Но весьма может быть, что и я несправедлив к твоему концу. Из твоего конца вовсе не видно, чтобы Чіпка наполнил свою жизнь счастьем. Галя личность оказалась не сильная, – она на него не имела влияния; детей у них не было. Значит, личное счастье удовлетворено не было. Да едва ли такая натура, как Чіпка, и мог удовлетвориться одним личным счастьем. Но где он и какую деятельность мог найти общественную? (Впрочем, у тебя Чіпка, при счастьи, все-таки страшным эгоистом является: ты даже нигде не обмолвился словом, чтобы Чіпка кому-нибудь из бедняков помог хоть чем-нибудь.) Такой деятельности мирной не было.

Чіпка, очевидно, мог костенеть в своем зверстве; но у тебя то именно и не выведено – какие причины этого костенения. Я понимаю, что для таких натур нет еще деятельности у нас в селе, но нужно же это и вывести. А то – они явятся, подобно Чіпке, под конец закоренелыми злодеями, не понимающими, за что они льют кровь. Положим, сами они, по невежеству, могли бы и не сознавать, но дело художника осветить, раскрыть эту причину.

Ведь у Чіпки два главные момента в жизни. Первый – когда он первый раз полез в комору, а второй – когда он, не удовлетворившись личным счастьем, у душі заліз. Первый у тебя вышел порядочно, второй, по-моему, вовсе не выяснен. Сего для и обращаю преимущественно твое художественное внимание на это объяснение. (У тебя совершенно не видно, какие отношения Чіпки к Гале-жене, и, напротив, удачно, по-моему, выведены отношения к Гале-дівчині.) Вообще – конец дело венчает, а у тебя конец очевидно писался на скорую руку.

Вообще говоря, повесть твоя в малор[усской] литературе явление необыкновенное. Ты, довготелеса гитаро, серьезно талантливо бренчишь – и мотивы, самые существенные, схватываешь верно, хотя у тебя не выработана: во-1-х, группировка, а во-2-х – и преимущественно – техника. Впрочем, это ведь черновая, да еще такая, за которую я тебя не раз, читая и не разбирая, предавал проклятиям. Отсюда следует:

1-е) группировку фактов (вроде, например], бунта и т. п.) обдумать хорошенько и разместить в соответственных местах, так чтобы факт каждый не торчал сам по себе, а служил бы необходимою связью событий;

2-е) избегать повторений одних и тех же фактов, сопровождаемых одними и теми же обстоятельствами, а если их избегнуть нельзя, то разнообразить (вроде вторичного изгнания матери из дому);

3-е) события рисовать таким образом, чтобы они являлись достаточно ясными, со всеми мотивами, их произведшими. Но не нужно и передавать кутьи меду, т. е. не нужно размазывать и без того ясных фактов, а, напротив, изображать их живо, рельефно, но без утрировки, как, напр[имер], у тебя ужасная сцена резни. Помни, таинственность привлекает внимание, а внимание читателя – это твоя награда;

4-е) у тебя часто образы общие – небо ясне, голубе, зорі блискучі и т. п. Картины следует, по-моему, рисовать широкою кистью (тоже без утрировки и растянутости, свойственной даже Тургеневу), но так, чтобы и картина имела значение и отношение к событию (связь природы внешней и влияние ее на внутреннее состояние человека);

5-е) вообще говоря, у тебя плавность рассказа не обделана: он у тебя, помимо иногда неправильной группировки, весь чего-то коштрубатый. Я говорю о языке. Язык у художника непременно должен быть образный, и образы должно употреблять не в одном только роде, сравнении, как почти везде у тебя, а во всех: метафорах и проч.

(Если ты читал «Вешние воды» Тургенева, то ты вероятно помнишь – как он рисует сцену страсти героини и Санина. Они ехали верхом, у нее кобыла, у него жеребец; жеребец бесился, ярился, а ездоки не замечали этого, хотя – автор дает почувствовать – и сами ярились, ибо раскраснелись… Тонко и политично!)

Кроме этих 3 листов, набросанных мною, как видишь, в ужасном беспорядке, за один присест, ты найдешь много замечаний и в середине повести. Те я делал по мере чтения, а потому не удивляйся, если где встретишь и противоречия: чоловік не дослухався кінця, а давай делать замечания. Но много и из тех замечаний прими к сведению. А когда все это писание разберешь, сведи воедино замечания и приложи их к переделке Чіпки.

Но заклинаю – не будь Плюшкиным – и пиши на белой бумаге. А когда перепишешь снова (ты только не вздумай сызнова все переделывать – убьешь все дело), пришли. А тем временем вступай в объяснения и полемику со мною по поводу моих замечаний. Что-нибудь да выяснится же при этом, если не для тебя как художника, то для меня как критика, а может и наоборот.

Перебери мысленно не только поступки – слова каждого действующего лица – тогда, может быть, ты увидишь, где что следует подправить. Каждое лицо, помни, живет собственною жизнью и жизнью обстоятельств. Следует, чтобы каждое было и себе верно и гармонировало со всем строем повести.

А когда мы твоего Чіпку таким образом проштудируем вдвоем да пошлем еще и в Италию [4] для той же цели, тогда можно будет, поблагословивши, пустить его и в люди. Раз – та гаразд! Ты, повторяю, в малорусской литературе] явление новое – не по приемам, а по мотивам. У тебя социальные мотивы, которых дондеже мы не хотели и не умели изображать. Пильчиков [5] не ошибается: у тебя вкус французский. Те тоже любят криминальные сюжеты облекать в романы. У нас тоже есть такой романист – Достоевский.

Ты часто путаешь имена действующих лиц. Так у тебя Пацюк – и Петро и Грицько, а на конце уже Притика. Москаль-Махмед-Сидір – и Сидір и Максим. Это недосмотры важные.

Вот список действующих лиц по мере появления их на сцене:

Остап Хрущ – он же Иван Вареник – отец Чіпки. Беглый на Дон крестьянин, впоследствии москаль, Притика.

Мотря – мати Чіпчина – замужня вдова.

Оришка – баба Чіпчина.

Чіпка – москальчук-розбишака.

Дід Улас – чабан.

Грицько – підпасач, товариш Чіпчин.

Галя – дочь москалева, Гудзя.

Сидір Гудзь – москаль (Махмед Сидір в юности).

Явдоха – жінка його, московка – не наша.

Лушня Тимофій – байстрюк панський.

Матня – Яким, Пацюк – Петро – товариші – крепостные.

Москаль Максим, что Галя была засватана.

Орися Кнурівна – дівчина.

Баба повитуха – в которой жила Мотря.

Годі, хай ще в листі – іншим часом.

N. В. Я хотел проверить хронологию событии и сделал это тут же. Може здасться:

Розбишака

I. Замужня вдова. Літ за 20 до кріп[ацької] волі – 1840 г. весною – появление в Пісках Остапа Хруща. 1841 год – женился на Мотре. Жил 2 года (1841 – 42), а потом ушел. В 1843 г. открылась история о его происхождении. Отдача в солдаты. В 1844 г. на масляной (февраль, март) родился Чіпка.

II. Дитячі годи (1844 – 1856).

III. Підпасач с 1856 [года] (12 лет).

IV. Свій хліб, в 15 лет, в 1859 году, баба умерла. Волю объявили в 1861 году – 17 лет Чіпке. Чіпка предлагает услуги в 1862 г. (18 лет) пасти овцы. Хазяйнує с 1862 (весны) года.

V. Незнайка. Встреча летом 1863 года – 19 лет.

VI. Нема землі! – осенью 1863 г. – почти 20 лет, поздняя осень 1863 г. – изгнание матери из дому.

VII. З шинку до комори. Первое нравственное падение осенью 1863 г. (20 лет).

VIII. У чорній – осень 1863 г.

IX. На волі – осень 1863 г. Різдво перед 1864 годом. Пьянство. Бунт. Высекли в 1864 г. в январе.

X. Нишком та тишком. 1864 г. (20 лет Чіпке) с весны до осени.

XI. Невзначай свої – осенью 1864 г.

XII. Спізнались – осень 1864 г., 20 л. Чіпке.

XIII. Умова (осень 1864 г.).

XIV. На своїм добрі (осінь 1864 г.). Женился 1865 г. – построил будинок, 1866 г. – снова товарищи.

XV. Душі залізли – 1867 г., зима.

Да не молодым ли ты очень изображаешь Чіпку-розбишаку? Всего ведь 23 – 24 года!

Примітки

Вперше з пропусками та невірно прочитаними словами надруковано у книзі М. Марковського «Як утворивсь роман «Хіба ревуть воли, як ясла повні?» П. Мирного та І. Білика» (К., 1925, стор. 88 – 89).

Зауваження написані олівцем у кінці та на полях автографа повісті «Чіпка» (ф. 5, № 57), яка була надіслана Івану Білику для ознайомлення.

Дати під зауваженнями нема. Датується орієнтовно 1872 роком, оскільки повість була закінчена і надіслана Івану Білику восени цього року.

Подається за автографом (ф. 5, № 57).

1. Іов – біблійний пророк.

2. В автографі Білик перекреслив текст від слів «В повести твоей…», а збоку дописав: «Это написал, но и зачеркиваю, как могущее повредить цельности рассказа». – Ред.

4….пошлем еще и в Италию… – Йдеться про намір І. Білика надіслати повість «Чіпка» відомому українському критикові та вченому М. П. Драгоманову, який у той час перебував у науковому відрядженні в Італії.

5. Пильчиков Дмитро Павлович (1821 – 1898) – викладач Полтавського кадетського корпусу, близький знайомий братів Рудченків; колишній член Кирило-Мефодіївського братства, у 1860-х роках очолював Полтавську громаду. Д. П. Пильчиков підтримував зв’язки з М. П. Драгомановим.

Подається за виданням: Панас Мирний (П. Я. Рудченко) Зібрання творів у 7 томах. – К.: Наукова думка, 1969 р., т. 2, с. 373 – 386.