9. Некоторые вопросы социального развития ремесла

Каргер М.К.

Характеристики многочисленных разновидностей киевского ремесла, изложенные в предыдущих разделах главы, свидетельствуют о высоком уровне киевского ремесла, уже к началу XI в. освоившего ряд сложнейших в техническом отношении производств. Характерной чертой киевского ремесла является непрерывный рост его технической зрелости, усовершенствование старых технических приемов, разработка и освоение новых. Мы убедились, что некоторые разновидности техники, такие, например, как литье в “имитационных” формочках, были введены в практику буквально накануне монгольского нашествия.

Однако изучение ремесла как важнейшего социального фактора в истории древнерусского города отнюдь не может быть ограничено вопросами истории ремесленной техники.

Изучение социальной стороны ремесленного производства не могло не привлекать наше внимание уже при характеристике отдельных разновидностей ремесленной техники. Однако эти вопросы необходимо углубить и обобщить. Социальная организация ремесла в древнерусском городе, роль различных форм ремесленного производства в общей экономике феодального общества, значение ремесла в формировании феодального города – все эти вопросы являются важнейшими проблемами истории древнерусского города вообще и истории Киева – крупнейшего города древней Руси – в частности. Само отделение города от деревни и возникновение противоположности их интересов было итогом “отделения промышленного и торгового труда от труда земледельческого” [К.Маркс и Ф.Энгельс. Немецкая идеология. Соч., т. IV, М., 1933, стр. 12].

“Город в смысле сосредоточения ремесла и торговли, – писал Б.Д.Греков, имея в виду древнерусские города, какого бы происхождения он не был – возникал ли он из “града”-замка, вотчины, крестьянского поселения или крепости – всегда есть результат общественного разделения труда и является поселением с преобладающим населением ремесленного и торгового характера” [Б.Д.Греков. Киевская Русь, стр. 96].

Отделение города от деревни представляет длительный и сложный процесс, К.Маркс считал, что в Германии он происходил в IX-XII вв. [К.Маркс. Письмо к П.В.Анненкову 28.12.1846. В кн.: К.Маркс и Ф.Энгельс, Избр. произведения, т. II, М., 1948, стр. 425]

Изучение социальной основы городского ремесленного производства вызывает необходимость исследовать вопрос о связях городских ремесленников [с. 479] с потребителями их продукции, т.е. коснуться вопроса о формах сбыта ремесленной продукции. Изучение проблемы сбыта требует в первую очередь расчленения ремесленников древнерусского города на две, хотя и не вполне разобщенные, но все же резко отличные по своей социальной природе группы. Мы имеем в виду, с одной стороны, вотчинных ремесленников, входивших в состав княжеских, боярских или монастырских феодальных вотчин, и свободных городских ремесленников, составлявших основное население посада древнерусского города.

Археологические исследования древнего Киева, наиболее широко развернувшиеся на территории, которая с конца Х и вплоть до середины XIII в. была занята главным княжеским двором, с середины XII в. именовавшимся “Большим” или “Ярославовым”, а также “Мстиславовым двором”, и княжескими монастырями, позволили изучить вопросы вотчинного ремесла более полно и разносторонне, чем в каком-либо другом древнерусском городе. Наоборот, в изучении ремесленников городского посада, территория которого стала привлекать внимание археологов лишь в последние годы, сделаны лишь первые шаги.

На территории, либо непосредственно входившей в границы княжого двора, либо в ближайшем окружении последнего раскопками В.В.Хвойки в 1907- 1908 гг., Института археологии АН УССР в 1936-1937 гг. и Киевской экспедиции АН СССР и АН УССР в 1938-1939, 1948-1949 гг. было открыто несколько мастерских, подробно описанных выше. Это были мастерская по обработке строительного камня, мастерская, изготовлявшая поливные плитки, мастерская по изготовлению перегородчатых эмалей и стеклянных браслетов, ювелирная, литейная и костерезная мастерские.

Не только местоположение всех этих мастерских в непосредственном соседстве с каменными княжескими дворцами, но и характерные черты значительной части продукции этих мастерских, связанной с обслуживанием княжеско-боярской верхушки киевского общества, свидетельствуют о дворцовом, вотчинном характере перечисленных выше мастерских. Едва ли можно сомневаться в том, что именно в этих мастерских или им подобных изготовлялись золотые с перегородчатой эмалью или серебряные, украшенные чернью, зернью и филигранью изысканные изделия, сохранившиеся в составе многочисленных киевских кладов, поражающие нас и поныне своим изумительным мастерством.

Но мастера, работавшие на княжом дворе, как показано выше, изготовляли не только драгоценную “кузнь” княжеско-боярского убора. Княжеские мастерские обслуживали разнообразные потребности княжого двора, изготовляя и простую глиняную посуду (напомним о горшках с княжескими знаками на донце), и все виды строительных материалов (напомним о кирпичах и поливных плитках с такими же знаками и мастерскую камнерезов, открытую раскопками В.В.Хвойки), и многое другое.

Выше приводился текст одной из статей Пространной Русской Правды, говорящей о ремесленниках в составе хозяйства княжого двора. Княжеское законодательство приравнивало штраф за убийство ремесленников княжого двора [с. 480] к штрафу за убийство таких представителей княжеской администрации, как сельский иди ратайный тиун, что несомненно свидетельствует о большой ценности ремесленника в системе вотчинного хозяйства.

Приведенные выше археологические материалы, позволившие до некоторой степени реконструировать техническую сторону различных видов ремесла, разумеется, недостаточны для того, чтобы восстановить с желательной полнотой социально-экономический характер вотчинного ремесла на княжом дворе.

Нет никаких оснований согласиться с мнением А.С.Гущина, полагавшего, что мастерские на киевском княжом дворе были основаны на рабском труде:

“Зная о наличии и характере рабовладения в Киевской Руси, – писал названный исследователь, – можем заключить, что и труд работавших в них был трудом подневольным, для раннего же периода вероятнее всего – трудом рабским” [А.С.Гущин. Памятники художественного ремесла…, стр. 25].

“Такими иноземными рабами, – развивал А.С.Гущин свою гипотезу, – были, возможно, вывезенные пленниками из походов на юго-восток первые мастера цветных поливных плиток, рабами или полусвободными могли быть и отдававшиеся им в помощь и выучку местные жители” [там же].

Первыми руководителями этих мастерских и учителями первых русских мастеров А.С.Гущин считал греков:

“В этих мастерских, – писал он, – работали, возможно, и лично свободные иноземные мастера, например греки, знавшие и обучившие местных мастеров технике перегородчатых эмалей на золотых изделиях, так широко распространенной, как местное уже производство, в XI и XII вв., но и они могли быть также рабами из военнопленных, подобно тем рабыням-гречанкам, каких знают наши письменные источники” [там же].

Труд ремесленников княжого двора, как и вотчинных ремесленников вообще, был действительно “трудом подневольным”, но подневольность эта выражалась в интересующую нас эпоху в формах феодальной зависимости, а отнюдь не в форме рабства. Гипотеза А.С.Гущина о вывезенных из походов на юго-восток “рабах-пленниках” и о греческих учителях из рабов-военнопленных, обучивших первых русских ремесленников, не может быть подтверждена какими-либо доказательствами.

Археологические материалы позволяют выяснить ряд особенностей организации ремесла на княжом дворе. Необходимо прежде всего подчеркнуть, что мастера, работавшие на княжом дворе, отнюдь не ограничивали свою деятельность удовлетворением потребностей только самого княжеского хозяйства. При описании остатков ювелирной мастерской на княжом дворе отмечалось, что наряду с изготовлением изысканных золотых изделий с перегородчатой эмалью в той же мастерской изготовлялись обыкновенные стеклянные браслеты, которые несомненно шли на широкий городской рынок. [с. 481]

Княжеские ювелиры наряду с изготовлением по индивидуальному заказу сложнейших серебряных и золотых изделий одновременно выбрасывали на широкий городской рынок свинцовые и оловянные отливки этих же изделий, изготовлявшиеся с помощью новой техники литья в каменных “имитационных” формочках.

В мастерских на княжом дворе, по-видимому, изготовляли на городской рынок также простые медные литые кресты, украшенные одноцветной выемчатой эмалью. Более того, при описании клейм на массовой гончарной посуде мы отмечали немалое количество простых глиняных сосудов разных типов, найденных весьма далеко от территории княжого двора и тем не менее имевших на донцах клеймо в виде княжеского знака, что свидетельствует об изготовлении их в княжеских мастерских.

Все эти факты говорят, по образному выражению Б.А.Рыбакова, о том, что

“стены древнего Владимирова города, внутри которых располагались дома княжеских ремесленников, не препятствовали им совмещать работу по заказу своего господина с работой на рынок” [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 497].

Связь между мастерскими княжого двора и городскими ремесленниками, по мнению названного исследователя, выражалась также и в том, что

“ремесленники городского посада стремились подражать княжеским мастерам и при помощи упрощенных технических приемов воспроизводить тонкости их ювелирного искусства для широких слоев городского населения” [там же, стр. 498].

Эту мысль можно принять лишь с той поправкой, о которой была речь при описании техники литья в “имитационных” формочках. Воспроизведением изысканных ювелирных изделий при помощи упрощенных технических приемов занимались не только ремесленники городского посада, но в первую очередь и сами княжеские мастерские, применявшие с середины XII в. обе эти техники. В этом отношении не они “подражали посадским ремесленникам Флоровой горы”, как утверждает Б.А.Рыбаков, а ремесленники Флоровой горы подхватили новую технику, примененную на княжом дворе с целью овладеть широким городским рынком.

Весьма важно выяснить время, когда княжеские мастерские наряду с удовлетворением потребностей самого княжеского двора перешли к работе на рынок. Известные нам факты говорят в основном о периоде, непосредственно предшествующем татаро-монгольскому нашествию. К этой именно поре, как показано выше, относятся все мастерские, расположенные в усадьбе Петровского.

Изготовление стеклянных браслетов на княжом дворе, которое Б.А.Рыбаков отнес к XI в. [там же], в действительности оказывается бесспорно зарегистрированным лишь для середины XIII в. К этой же поре должно быть отнесено, как это установлено выше, и широкое внедрение техники отливки свинцовых и оловянных изделий в “имитационных” формочках. [с. 482]

Известные доныне клейма в виде княжеских знаков на глиняной посуде, найденной за пределами княжого двора, но характеру знаков могут быть отнесены как к XII в., так отчасти и к более раннему времени. Если это наблюдение удалось бы подтвердить новыми находками, можно было бы прийти к заключению о том, что продукция керамических мастерских княжого двора раньше, чем продукция других мастерских, вышла на городской рынок.

Б.А.Рыбаков пытался поставить еще один очень важный вопрос, для решения которого мы, к сожалению, не располагаем какими-либо данными.

“По отношению к стеклянным браслетам, производство которых с самого начала носило массовый характер, – по мысли Б.А.Рыбакова, – может быть, следует поставить вопрос не о самостоятельной работе стеклодела на рынок, а об особой организации княжеского хозяйства, использовавшего своих дворовых мастеров для производства ходкого товара, собственником которого мог быть сам владелец двора” [там же].

Едва ли производство стеклянных браслетов в отношении сбыта представляло какое-то исключение. Метя свою посуду княжеским знаком, т.е. тем самым подчеркивая несамостоятельный характер своего производства, гончар с княжого двора едва ли мог распоряжаться своей продукцией как ее собственник.

То же самое следует сказать и об отливках в “имитационных” формочках. На широкий городской рынок во всех случаях выходил со своей продукцией не ремесленник, являвшийся человеком социально зависимым, а само феодальное хозяйство. Вывод этот, разумеется, следует рассматривать лишь как предварительную гипотезу, нуждающуюся в подкреплении новыми фактами.

Вотчинное ремесло в Киеве, как и в других городских центрах, выступает не только как ремесло, развивавшееся на княжом дворе. От вотчинного ремесла княжого двора ремесло крупных боярских или монастырских вотчин отличалось, по-видимому, лишь в количественном отношении.

О дворах киевских бояр, представлявших порой весьма крупные хозяйственные организмы, мы знаем преимущественно по летописным сказаниям, нередко упоминающим о дворах киевской знати в связи о различными событиями политической истории. Письменные источники, с исчерпывающей полнотой собранные и проанализированные в одной из предыдущих глав, не дают почти ничего для характеристики хозяйственной жизни этих дворов.

Несколько интереснейших мастерских на территории Михайловского Златоверхого монастыря, раскопанных в 1938, 1948 и 1949 гг., могут служить прекрасным материалом для характеристики вотчинного монастырского ремесла, ибо можно с уверенностью связать эти мастерские с хозяйственной жизнью Михайловского монастыря Изяславичей.

О хозяйственной жизни митрополичьего двора до недавнего времени не было известно ничего. Открытая в 1946 г. внутри каменных стен митрополичьего двора [с. 483] кирпичеобжигательная печь не столько характеризует нормальную хозяйственную деятельность митрополичьего двора, сколько один из важных этапов строительной истории храма Софии.

Трудно сказать, к составу какого хозяйства принадлежала открытая в 1948 г. за стеной митрополичьего двора керамическая печь. По-видимому, она находилась на территории монастыря Георгия – фамильного монастыря Ярослава Мудрого.

О вотчинном ремесле крупнейшего монастыря свидетельствуют не только ряд сказаний Печерского патерика, но и открытые в 1950 г. у монастырской стены развалины стекловарных горнов, описанные выше.

Материалы для характеристики свободного городского ремесла в Киеве весьма неполны и отрывочны. Раскопки в тех районах древнего города, который в основном были заселены посадскими ремесленниками, крайне затруднены условиями жизни современного города. Раскопки Института археологии на Подоле (1950 г.), кроме того, показали, что по сохранности древних слоев этот район значительно уступает Верхнему городу.

Важнейшей проблемой истории городского ремесла является вопрос о сбыте продукции. Сколь широкий рынок обслуживало городское ремесленное производство, каков был характер связей городских мастеров с потребителями их продукции – на эти вопросы археологи могут дать ответ, изучив районы распространения различных видов продукции городского ремесла. Весьма интересные попытки в этом отношении были сделаны Б.А.Рыбаковым, разработавшим особую методику, основы которой сводились к тому,

“чтобы во всей массе продукции русских ремесленников Х-XIII вв., сохраненной нам в городищах, курганах, кладах и монастырских ризницах, уловить вещи, изготовленные одним мастером или в одной мастерской” [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 435].

Результаты этих тщательных наблюдений, требовавших нередко десятков тысяч сопоставлений, наносились автором на карту, которая затем подвергалась историко-географическому пересмотру, чтобы исключить из нее элемент случайности, относящийся ж явлениям не экономического порядка [там же].

Применение этой методики к массовому материалу деревенских курганных древностей позволило автору установить ряд бесспорных положений для характеристики деревенского ремесла древней Руси. Однако пользование этой методикой в отношении продукции городских мастеров в силу ряда особенностей этого вида археологических материалов и прежде всего ввиду отсутствия устойчивого статистического фундамента для наблюдений связано с большими трудностями и не всегда обеспечивает те выводы, которые удавалось сделать в отношении деревенского ремесла.

Наиболее массовой продукцией городского ремесла несомненно была глиняная посуда. Об этом свидетельствует не только огромное количество остатков [с. 484] ее, находимых во всех районах древнего Киева, но и отмеченная выше стандартность форм разных типов посуды.

Важнейшим материалом для установления количества мастерских, изготовлявших эту посуду, для выяснения производственных возможностей этих мастерских и, наконец, для изучения района сбыта продукции этих мастерских являются многочисленные клейма гончаров. Однако при характеристике этого материала уже отмечалось, что среди почти двух сотен зарегистрированных на киевской керамике клейм не обнаружено и двух, вполне совпадающих, т.е. клейм одного мастера (или мастерской). Даже учитывая неполноту и случайность находок, все же приходится сделать заключение о том, что при огромном количестве керамических мастерских продукция каждой из них была, по-видимому, незначительна.

Стандартность ряда типов глиняной посуды, найденной не только в Киеве, но и на многих городищах Киевской земли (Вышгород, Белгород, Сахновка, Княжа гора, Райки), отнюдь не свидетельствует, разумеется, в пользу киевского (городского) производства этой посуды. Причина этой стандартности лежит в том, что гончары названных городов Киевской земли выпускали точно такую же посуду, как и их столичные собратья по ремеслу. Тем самым задача выяснения района распространения продукции киевских гончаров становится весьма затруднительной.

Киевские гончары выпускали на очень широкий рынок некоторые виды продукции, составлявшие, по-видимому, их производственный секрет: писанки киевского типа, терракотовые статуэтки, может быть, светильники и расписную керамику. Следует оговориться, что гончары отдельных городских центров Среднего Поднепровья, возможно, пытались изготовлять ту же продукцию.

По массовости продукции городским гончарам немного уступали стекловары, изготовлявшие браслеты. До тех пор пока единственным центром их производства признавался Киев, находки стеклянных браслетов служили, казалось бы, убедительным доказательством того, что “от Дрогичина до Мурома и от Ладоги до Белой Вежи и Тмуторокани” простирался огромный “район сбыта” киевской мастерской, что в свою очередь свидетельствовало об огромном “производственном размахе” этой мастерской [там же, стр. 459-460].

Однако выше приведены факты, заставляющие усомниться в убедительности этой картины. Киевские мастерские стеклянных браслетов, как показывают новые археологические открытия, отнюдь не являлись единственными поставщиками этих изделий во все древнерусские города. Если не только в Новгороде, но и в таком маленьком пограничном городке, как Колодяжин, или в далекой Костроме в XII-XIII вв. были свои мастерские, производившие браслеты, район сбыта киевских мастерских следует, по-видимому, значительно сузить.

Несомненный приоритет киевских мастеров в применении свинцовых или оловянных отливок в “имитационых” формочках позволяет, казалось бы, уста[с. 485]новить район сбыта этих мастерских. Однако, как показано выше, при обилии самих формочек находки изделий этого рода пока единичны. К тому же находки их на Княжой горе не обязательно следует связывать с Киевом, ибо само городище на Княжой горе было, по-видимому, крупным ремесленным центром, в частности и по производству различных ювелирных изделий.

Следует учесть также, что отливками в “имитационных” формочках, как выяснено выше, занимались не только ремесленники киевского посада, но и в весьма значительных размерах ювелиры княжого двора.

Б.А.Рыбаков и Г.Ф.Корзухина исследовали вопрос о сбыте массовой продукции киевских литейщиков, выпускавших медные кресты различных типов, змеевики, иконки и т.п. Количество киевских изделий этого вида поистине огромно. В.А.Рыбаков упоминает о 342 исследованных им энколпионах [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 454 сл.], различные медные кресты, энколпионы и иконки, исследованные Г.Ф.Корзухиной, исчисляются тысячами. Для некоторых видов этой продукции удалось установить и дату выпуска и, с известной степенью вероятности, мастерскую [там же].

Производством этих изделий занимались ремесленники княжого двора (там найдены каменные литейные формочки некоторых типов крестов) [Б.А.Рыбаков (там же, стр. 455 сл.) ошибочно считает, что одна из этих формочек служила для отливки весьма распространенного типа энколпионов, найденных в ряде хорошо датированных комплексов предмонгольской поры. В действительности эта формочка не имеет никакого отношения к энколпионам этого типа (см. по этому вопросу: Г.Ф.Корзухина. Киевские ювелиры…, стр. 219, прим. 2)], и, судя по находкам формочек для отливки крестов на Флоровой горе и в других районах города, ремесленники городского посада. Весьма вероятно активное участие в производстве этих изделий монастырских ремесленников.

Широкий ареал распространения изделий этого рода объясняется крупнейшей ролью Киева как центра религиозной и церковной жизни страны. Наряду с многочисленными находками их в городских центрах Киевской земли и в других древнерусских городах установлено, что значительная часть изделий (например, крестики с желтой эмалью) шла в деревню, проникая в самые глухие уголки различных русских княжеств [Б.А.Рыбаков. Там же, стр. 459].

Широкий сбыт не только на киевском городском рынке имели многие изделия городских кузнецов. Особенно далеко шла слава о трубчатых замках со сложным механизмом, которые изготовляли киевские кузнецы. Изделия эти встречаются не только на любом городище Киевской земли, но и далеко за ее пределами.

Значительный интерес для изучения свободного городского ремесла представляют немногочисленные известия письменных источников о киевских строителях. О деятельности артели “древоделей” XI в., возглавлявшейся “старейшиной”, была уже речь выше. В сказании об освящении храма Георгия, зане[с. 486]сенном в некоторые списки славяно-русского Пролога, имеется чрезвычайно интересное известие о городских строителях каменных построек. При постройке церкви выяснилось, что “не бе многа делатель у нея”, в результате чего постройка шла слишком медленно. Князь Ярослав, призвав тиуна, очевидно ведавшего постройкой, спросил его: “Почто не много у церкве стражющих”, на что тиун ответил: “понеже дело властелское боятся люди труд подимше найма лишени будут”. Князь приказал “куны возити на телегах в комары Златых врат”, а на торгу возвестили, что за работу будут платить по ногате в день, “и бысть множество делающих” [М.А.Максимович. О построении и освящении киевской церкви св. Георгия. – Киевлянин, кн. III, М., 1850, стр. 66-67]. Перед нами свободные посадские ремесленники-строители, выполняющие работу по найму.

Дореволюционные исследователи при изучении русских древностей нередко рассматривали изделия бесспорно русского происхождения как предметы импорта, явно недооценивая собственные возможности древнерусского ремесла. Понятно, что в свете этих представлений никому не приходила мысль искать произведения русского ремесла в составе древнерусского экспорта, который обычно рассматривался лишь как вывоз рабов иди меда и мехов.

Попытка Б.А.Рыбакова изучить экспорт изделий русских мастеров в IX- XIII вв. воочию показала, что целый ряд изделий киевского ремесла имел достаточно широкий сбыт за пределами Древнерусского государства. В числе этих предметов, оказавшихся далеко за пределами Руси, и изделия из серебра с чернью, известные по находкам в Волжской Болгарии, и русские кольчуги, попадавшие к кочевникам южнорусских степей, и изящные поливные киевские писанки, находки которых на территории Польши и Швеции отмечались выше, и железные замки, называвшиеся в Чехии в XIV в. “русскими замками”, и разнообразные киевские ювелирные изделия, обнаруженные западнославянскими учеными среди археологических материалов в Чехии и Польше [Б.А.Рыбаков. Ремесло древней Руси, стр. 471 сл.].

Находки киевских литых крестов и энколпионов в жилых кварталах Херсонеса и Мангупа известны давно, но лишь недавно они получили правильное истолкование.

Экспорт изделий киевского ремесла имел, разумеется, немаловажное значение для дальнейшего развития и укрепления самого ремесла. Вместе с тем замечательные русские изделия, попадавшие в страны Востока, Запада, Севера и Юга, далеко за пределы Руси распространяли славу русских “хитрецов” и “умельцев”. [с. 487]