8. Некоторые особенности погребального инвентаря киевской знати

Каргер М.К.

Необходимо остановиться подробнее на некоторых характерных особенностях погребений киевской знати. В ряде срубных погребений встречено [с. 212] деревянное с железными обручами ведерко (погребения 110, 113, 115, 122, 123), а иногда при нем и деревянный ковш с серебряной оковкой (погребения 118, 122). Эта черта погребального обряда известна и в массовых погребениях киевского некрополя: о находках деревянных ведер при раскопках курганов на взгорьях вдоль Кирилловской ул. сообщал В.В.Хвойка [В.В.Хвойка, ук. соч., стр. 54].

Находки деревянных ведер с железными обручами в славянских погребениях очень многочисленны. Обычные размеры их не более 25-30 см в диаметре, хотя иногда встречаются и большие. В черниговском кургане Гульбище ведро достигало почти 40 см в диаметре [Б.А.Рыбаков. Древности Чернигова, стр. 42]. В Черной могиле у изголовья покойника было найдено около полутора десятков деревянных ведер [там же].

Остатки деревянных ведер, окованных обручами, найдены в срубном погребении Х в. в Седневе под Черниговом [Д.Я.Самоквасов. Могилы русской земли, стр. 205], в Шестовицких курганах того же времени [Т.Arne. Scandinavische Holzkammergräber aus der Wikingerzeit in der Ukraine. – Acta archaeologica, II, 3, Kobenhavn, 1931], в курганах Гнездовского могильника [А.Спицын. Гнездовские курганы в раскопках С.И.Сергеева. – ИАК, вып. I, СПб., 1905, стр. 10 (курганы №№ 74, 76, 78)].

Особенно характерны эти предметы для древлянских погребений. Они найдены во многих курганах Житомирского, Искоростеньского, Речицкого и других могильников, раскопанных В.Б.Антоновичем, С.С.Гамченко и В.Я.Яроцким [В.Б.Антонович. Раскопки в стране древлян. MAP, № 11, СПб., 1893, стр. 67- 68 (курганы №№ 3, 5, 6, 8, 13, 16), 74 (курган № 5), 70 (курган № 5), 46; С.С.Гамченко. Житомирский могильник. – Житомир, 1888 (курганы №№ 3, 19, 29); В.Я.Яроцкий. Краткий отчет о раскопках курганов Речицкого могильника. – Труды Общества исследователей Волыни, т. I, Житомир, 1902, стр. 98, 114]. Многочисленны находки этого рода в волынских курганах [В.Б.Антонович Археологическая карта Волынской губернии. – Тр. XI АС в Киеве (1899), т. I, М., 1901, стр. 39; Е.Н.Мельник, ук. соч., стр. 492-493] и курганах дреговичей [В.З.Завитневич. 1) Из археологической экскурсии в Припетском Полесье. – ЧИОНЛ, кн. IV, Киев, 1890, отд. II, стр. 26; 2) Вторая археологическая экскурсия в Припетское Полесье. – ЧИОНЛ, кн. VI, Киев, 1902, отд. II, стр. 28]. В одном из дреговичских курганов (Микуличский могильник) в Речицком уезде было найдено ведерко, которое, по словам исследователя, “по краям было украшено серебряными бляшками, а одна такая же бляшка была прибита на дне внутри ведра” [В.З.Завитневич. Вторая археологическая экскурсия…, стр. 25].

По свидетельству Е.Н.Мельник [Е.Н.Мельник, ук. соч., стр. 493, ср. стр. 546], в одном из раскопанных ею курганов (курган № 7 близ с. Басов Кут) к деревянному ведру, стоявшему возле скелета, серебряными гвоздиками было прикреплено шесть тонких серебряных пластинок, согнутых вдвое и одна такая же медная. [с. 213]

Б.А.Рыбаков, отмечавший аналогичные находки в курганах радимичей, высказывал предположение, что ведерки в могилах предназначались для хмельного меда [Б.А.Рыбакоў. Радзімічы. – Працы Археолёгічнай камісіі, т. III. Менск, 1932, стр. 108; позже в работе “Древности Чернигова” Б.А.Рыбаков высказывал мнение о том, что деревянные ведра Черной могилы и Гульбища служили сосудами для меда, вина, пива (МИА СССР, № 11, 1948, стр. 42)].

Нередко встречаются в погребениях киевской знати глиняные сосуды, сделанные на гончарном круге (погребения 109, 110, 111, 115), а иногда и какая-то заморская посуда (амфоры в погребениях 73, 107, амфоры и “миска с муравленым дном” в погребении 106), в том числе стеклянная (погребения 107, 118).

О находках кабаньих клыков была уже речь выше. Эти амулеты были, по-видимому, распространены не только в массах городского населения, но и среди знати (погребения 106, 110).

Однажды найдены ножницы (погребение 122). Назначение их в погребении знатной женщины неясно. Несколько раз ножницы были обнаружены в курганах Гнездова. Кроме одного экземпляра, все они, как и киевские, древнего пружинного типа. Лишь в одном кургане были обнаружены ножницы современного шарнирного типа [Д.А.Авдусин. Гнездовские курганы, стр. 16-17]. Ножницы, найденные в погребении богатого дружинника, раскопанном П.И.Смоличевым в Шестовицком могильнике, по-видимому, свидетельствуют о том, что вместе с дружинником была сожжена рабыня.

В погребении знатного дружинника, обнаруженном в 1900 г. при земляных работах на углу Рейтарской и М.Владимирской улиц, были найдены четыре стеклянные игральные “шашки” в виде усеченного конуса с верхом в форме полушара; три из них из темного стекла, одна – из голубовато-зеленого с черной спиралью (табл. XIV). Находчики утверждали, что “шашек” было более десяти штук. Там же была найдена игральная кость в форме удлиненного параллелепипеда размером 3:1.5:1.5 см. Две грани его квадратные, остальные, имеют форму вытянутых прямоугольников (табл. XIV). На гранях выгравированы очки (от 1 до 6) в виде точек, окруженных двумя концентрическими кружками (погребение 108).

В отличие от игры “в бабки”, которая была распространена как в аристократических кругах Киевской Руси (детское погребение киевского некрополя, Черная могила в Чернигове), так и среди народных масс (наборы астрагалов в землянках Боршевского городища), игры, связанные с набором стеклянных “шашек” и игральных костей (с очками), попадающихся только в богатых погребениях, по-видимому, не были народными.

Набор стеклянных “шашек” двух типов, состоящий из 26 двухцветных малых фигур и 2 высоких конусообразной формы с головкой обнаружены в богатом срубном захоронении дружинника с рабыней, раскопанном в Шестовицком [с. 214] могильнике Я.В.Станкевич [Я.В.Станкевич. Шестовицька археологічна експедиція 1946 р. – Археологічні пам’ятки УРСР, I, К., 1949, стр. 54 и рис. 5]. Находки этого рода в Шестовицких курганах были и раньше (раскопки П.Смоличева) [Т.Arne. Scandinavische Holzkammergräber aus der Wikingerzeit in der Ukraine, стр. 285-302]. Стеклянная “шашка” зеленоватого цвета находилась в составе Гнездовского клада 1909 г. [OAK за 1909-1910 гг., СПб., 1913, стр. 203] Большое распространение эта игра имела среди скандинавских дружинников; об этом свидетельствуют весьма многочисленные находки стеклянных “фигур” разного размера и формы в могильнике Бирки [Н.Аrbman, ук. соч., табл. 147-148 (погребения 523, 581, 644, 710, 750)].

Игральные кости (с очками) также встречаются преимущественно в богатых курганах дружинной знати. Находки их известны в Черной могиле [Д.Я.Самоквасов. Могильные древности Северянской Черниговщины, стр. 33- 35; Б.А.Рыбаков. Древности Чернигова, стр. 43], в курганах Гнездова [А.А.Спицын. Гнездовские курганы в раскопках С.Сергеева, рис. 76; В.Н.Сизов. Курганы Смоленской губернии, вып. I. Гнездовский могильник близ Смоленска. – MAP, № 28, СПб., 1902, стр. 58, 97, табл. VI, 14; XIII, 12]. В последние годы такие же кости найдены в культурных слоях Новгорода [А.В.Арциховский. Раскопки восточной части Дворища в Новгороде. – МИА СССР, № 11, М.-Л., 1948, стр. 172. В отличие от всех известных ранее новгородская кость представляет не параллелепипед, а кубик] и Пскова [С.А.Тараканова. Раскопки древнего Пскова (1945-1947 гг.). – КСИИМК, XXVII, 1949, стр. 106 и рис. 38]. Судя по находкам аналогичных костей в дружинных курганах Скандинавии [Н.Arbman, ук. соч., табл. 147-148], эта игра имела распространение и за пределами Руси.

В составе погребального инвентаря киевского некрополя необходимо отметить ряд вещей, привезенных в Киев издалека, свидетельствующих о многообразных внешних связях социальной верхушки киевского общества в IX- Х вв.

Вопреки распространенному мнению о давних связях Киевской Руси с Византией и о большой роли последней в сложении древнерусской культуры, необходимо отметить, что в погребальном инвентаре киевского некрополя вещей византийского и, в частности, херсонесского происхождения почти нет, если не считать четырех византийских монет Х в., найденных в трех погребениях (94, 121, 124), одного местного (может быть, русского) подражания византийской монете IX в. (погребение 122) и херсонесского ключика (погребение 112). Ничтожное количество отдельных случайных находок византийских монет IX-Х вв. отмечалось и при рассмотрении нумизматических кладов IX-Х вв., найденных на территории Киева.

Связи с Халифатом отражены в инвентаре киевского некрополя не только довольно многочисленными диргемами Х в., превращенными в подвески, но [с. 215] и рядом других находок. К их числу в первую очередь следует отнести многочисленные пастовые (“глазчатые”) бусы, в огромном количестве вывозившиеся из Средней азии не только в Восточную Европу, но и в Скандинавию и на Запад. Несомненно восточного происхождения бронзовая курильница, найденная в погребении с сожжением на Софийском дворе (погребение 119).

По неясному описанию И.Хойновского трудно с уверенностью установить у что представляла собой “миска с вычурно муравленым дном”, на дне которой по белому полю “нарисована” розетка зеленого и красного цвета (погребение 106), но все же восточное происхождение этой вещи весьма вероятно.

Связи с Халифатом отчетливо отражены и в рассмотренных выше материалах нумизматических и вещевых кладов. Уместно подчеркнуть, что погребальный инвентарь киевского некрополя подтвердил высказанное на основе изучения кладов наблюдение об установлении прочных связей Киева с арабским Востоком не в IX и тем более не в VIII, а лишь в середине Х в.

Особого внимания заслуживает вопрос о связях Киева с северо-восточными районами Восточной Европы.

В погребении под огромным курганом, раскопанном в 1899 г. на Верхней Юрковице, среди немногочисленных сохранившихся вещей некогда очень богатого погребального инвентаря было найдено кресало с фигурной бронзовой ручкой в виде двух хищных птиц (орлов?), клюющих в голову человека, изображенного по пояс (погребение 118, рис. 39, 1-2).

Это необычное для киевского художественного ремесла изделие является несомненно привозной вещью, попавшей в Киев издалека. Близкие аналогии этой вещи имеются среди древностей Прикамья: одно кресало (рис. 39, 3) происходит из с.Редикор Чердынского у. Пермской губ. [А.А.Спицын. Древности Камской чуди по коллекции Теплоуховых. – MAP, №. 26, СПб., 1902, табл. XXII, 3], другое (рис. 39, 4) – из того же уезда [OAK за 1894 г., СПб., 1896, стр. 28, рис. 21].

Киевское кресало точно повторяет второе из указанных выше кресал и отличается лишь в некоторых деталях от первого. А.А.Спицын относил кресало из Редикора к IX-Х вв. [А.А.Спицын. Древности Камской чуди…, стр. 33] Недавно опубликовано еще одно кресало, представляющее близкую аналогию киевскому. Оно происходит из Плеховского могильника на Каме и представляет бронзовое изделие с рельефным изображением двух хищных птиц, клюющих в голову человека, находящегося между ними. Опубликовавший это кресало В.В.Оборин, не понял изображения (он утверждает, что изображены три птицы, одна из которых, средняя, впрямь, а две другие в профиль, “образуя над первой арку”) [В.В.Оборин. Плеховский могильник на Каме. – КСИИМК, XXXVI, 1951, стр. 200-201, рис. 62]. В.В.Оборин полагает, что вещь представляет “основу шумящей подвески” [там же]. Вещи из Плеховского могиль[с. 216]ника имеют много аналогий среди материалов прикамских могильников и городищ родановского времени (X-XIV вв.) [там же, стр. 201]. По-видимому, кресало одновременно с киевским. Приведенные три аналогии позволяют с уверенностью считать киевское кресало, столь необычное для южнорусских изделий, привозным из Прикамья.

К числу изделий, ввозившихся из Западной Европы, по-видимому, следует отнести франкские мечи, найденные в некоторых погребениях киевского некрополя (погребения 105, 108, 114, 116, 117); из них до нашего времени сохранились лишь два (погребения 108, 114; табл. XIII, XXV, 1, 2). Оба они детально описаны при характеристике погребальных комплексов, в которых они были найдены.

В Киевском историческом музее хранится еще несколько мечей, найденных на территории Киева, происходящих, по-видимому, из разрушенных древних погребений. Один из них найден при постройке в 1905 г. Реального училища [Карточный инвентарь музея, составленный в 1938-1939 гг., инв №068146 (Арх музей, № 10451)], другой при каком-то случайно обнаруженном погребении [КИМ, инв. № С. 20757-13349 (поступил от Б.Ханенко)]. Третий меч (рис. 46) найден на Подоле, вблизи Иорданской церкви у подошвы горы при постройке здания пивоваренного завода, в могиле, заключавшей в себе около 2000 скелетов [КИМ, инв. № 67192-1497; см. также Инвентарную книгу Университетского музея в Киеве, хранящуюся в Киевском историческом музее]. Из числа найденных в Киеве мечей – это наиболее архаичный, относящийся несомненно к IX-X вв., хотя найден он среди вещей значительно более поздних.

С преувеличенным вниманием буржуазные археологи издавна интересовались вещами скандинавского происхождения, нередко причисляя к этой кате[с. 217]гории и такие находки, которые не имели к ней ни малейшего отношения. Мираж “норманизма”, в плену у которого находились многие буржуазные историки и археологи, приводил к искаженной трактовке археологических памятников, добытых многолетними исследованиями.

В составе погребального инвентаря киевского некрополя нельзя не заметить ряд вещей несомненно скандинавского происхождения. К их числу относятся прежде всего скорлупообразные фибулы, найденные в погребених 124, 125 (рис. 45 и табл. XXIX). Предметы эти были очень широко распространены на Руси и известны в десятках экземпляров в более или менее богатых погребениях южного Приладожья [Н.Е.Бранденбург. Курганы южного Приладожья, табл. I, 1-3; W.Raudonikas, ук. соч., рис. 29, 48, 58, 70-72, 78, 86, 88, 90, 92а], Верхней Волги [Я.В.Станкевич. К вопросу об этническом составе населения Ярославского Поволжья в IX-Х ст., рис. 9, табл. IV, 1-4], Владимиро-Суздальской земли [А.А.Спицын. Владимирские курганы. – ИАК, вып. 15, СПб., 1905, стр. 129, рис.8, 15], в Гнездовском могильнике [В.И.Сизов, ук. соч., табл. I, 1, 2; V, 20; XII, 3]. В южнорусских курганах скорлупообразные фибулы встречаются реже, несколько экземпляров обнаружены недавно в погребениях Шестовицкого могильника [раскопки Д.И.Блифельда. Материал не опубликован].

Кроме фибул из упомянутых двух погребений, известны также случайные находки их на территории города. Три скорлупообразные фибулы (табл. XXX) были найдены на территории Владимирова города: две в 1936 г. неподалеку от так называемого “Боричева взвоза” [фибулы хранились в ИА АН УССР], третья – на углу Владимирской и Б. Житомирской улиц. Непроверенное известие связывает последнюю фибулу с какой-то “братской могилой”, случайно открытой при земляных работах [КИМ, инв. № С. 68156 (1231, 16491). Поступила в музей от Б.В.Тимофеевича]. Все фибулы относятся к Х в.

К кругу привозных ювелирных изделий северного происхождения несомненно относятся две кольцевых фибулы с длинной иглой, одна из которых найдена в срубном погребении дружинника с рабыней и конем, раскопанном в 1936 г. неподалеку от Десятинной церкви (погребение 112; табл. XXII), вторая происходит, по-видимому, из погребения дружинника с рабыней и конем, случайно открытого в 1900 г. на углу М.Владимирской и Рейтарской улиц (погребение 108; табл. XV). Обе эти фибулы принадлежат к типу сравнительно редких находок, хотя может быть указан и третий экземпляр такой фибулы, найденный также на древнерусской территории. Эта третья фибула, близкая по типу к двум киевским, находилась в составе огромного нумизматического клада вместе с арабскими и англо-саксонскими монетами IX-XI вв., найденного в 1891 г. близ дер. Демшино Псковской губ. [OAK за 1891 г., СПб., 1893, стр. 131 и 182-183; Обозрение некоторых губерний н областей России в археологическом отношении, VII. Псковская губ. – ЗРАО, т. IX, вып. 1-2, СПб., 1897, стр. 255. См. также: Архив ИИМК АН СССР, ф. АК, д. 147/1891 г.] Псковская фибула [с. 218] представляет собой кольцо из толстого гладкого дрота с несомкнутыми концами, на которое насажены две серебряные литые бусины, покрытые плетеным орнаментом, исполненным чернью и филигранью; третья бусина составляет основание иглы фибулы. Т.Арне, опубликовавший впервые эту находку, считал фибулу британским изделием и сравнивал ее с аналогичной фибулой, найденной в Эстонии. Арне полагал, что обе фибулы попали сюда через Готланд [Т.Arne. La Suède et l’Orient, стр. 44-45, 60, 227, рис. 368; ср.: G.Hansen. Die Sammlungen inländischen Alterthümer und anderen auf die baltischen Provinzen bezüglichen Gegenstände des Estländischen Provinzial-Museums. – Reval, 1875, стр. 25 и табл, VI, 12]. А.А.Спицын считал псковскую находку скандинавской [Обозрение некоторых губерний…, стр. 255]. Все три фибулы несомненно относятся к Х в.

К тому же кругу скандинавского импорта следует отнести две круглых серебряных фибулы, украшенных филигранью и зернью, найденные в погребениях 122 и 124 (табл. XXVI, XXVIII). Небезынтересно отметить, что первая из них была использована в женском уборе уже не как фибула, а как подвеска-медальон, для чего к ней с тыльной стороны было приклепано проволочное кольцо (табл. XXVI). Фибулы, найденные в погребениях 122 и 124, имеют многочисленные аналогии среди вещей скандинавского происхождения [А.А.Спицын. Владимирские курганы, стр. 130, рис. 22, 23, 25; Т.Arne. La Suède et l’Orient, стр. 29, рис. 9; Р. du Сhaillu. The viking Age, II. – London, 1899, стр. 328, рис. 1262; стр. 331, рис. 1271; О.Montelius. Les temps préhistorique en Suède et dans les autres pays scandinaves. – Paris, 1895, стр. 248, рис. 334].

К числу вещей скандинавского происхождения относится, по-видимому, фибула из коллекции И.Хойновского, найденная в Киеве. По описанию И.Хойновского, находка представляла собой

“медную кольцеобразную фибулу с отвороченными вверх кольцами в виде рогов лося. На ней длинная игла для застегивания. Диаметр кольца 3 см. Наружность кольца с нарезками, подражающими витому кольцу из проволоки” [Указатель выставки Киевского общества древностей и искусств 1897 г. Киев, 1897, стр. 15-16].

В собрании КИМ есть полностью соответствующая этому описанию фибула, происходящая, по-видимому, с городища Княжа гора (по инвентарной книге музея – из с.Пекари) [КИМ, инв. № С. 66418-8980. Указанием на эту фибулу и ее аналогии я обязан Г.Ф.Корзухиной]. Ближайшие аналогии фибул из Киева и Княжой горы имеются среди находок в Эстонии [В.Nerman. Die Verbindungen zwischen Scandinavien und dem Ostbalticuin in der jüngeren Eisenzeit. – Stockholm, 1929, рис. 151] и на о.Готланде [там же, рис. 152].

Среди вещей несомненно скандинавского происхождения следует, наконец, упомянуть великолепную бронзовую позолоченную фибулу с длинной иглой из погребения 116 [ср.: Н.Arbman, ук. соч., табл. 43, 7]. [с. 219]

Перечисленные с возможной полнотой вещи скандинавского происхождения, найденные в погребальных комплексах киевского некрополя, с учетом всех случайных находок на территории города, убедительно свидетельствуют о том, сколь незначительно их место даже в жизни социальных верхов киевского общества IX-Х вв., не говоря уже о массах городского населения, в культурном облике которого пет ни одной черты, обязанной пресловутому норманскому влиянию. Это обстоятельство не мог не заметить даже такой убежденный норманист, как французский археолог барон де Бай, опубликовавший первые сведения о погребении знатной киевлянки Х в. (погребение 124), которую он, несмотря на наличие нескольких вещей иноземного происхождения, счел все же местной жительницей [Baron de Baye, ук. соч., стр. 6]. Наоборот, Т.Арне безоговорочно объявил ее шведкой [Т.Arne. La Suède et l’Orient, стр. 56-57].

За норманистами-иностранцами некритически следовали и их продолжатели из числа русских буржуазных ученых. Напомним лишенную каких-либо оснований версию о варяжско-христианском характере некрополя у Десятинной церкви.

Запоздалыми продолжателями этих буржуазных теорий выступили в недавнее время некоторые украинские археологи, безоговорочно отнесшие раскопанное в 1936 г. возле Десятинной церкви погребение дружинника с рабыней и конем (погребение 112) к числу “варяжских” [М.Ячменьов и Ф.Молчанівський. Нові археологічні розкопки у Києві, стр. 59]. Более того, те же авторы склонны были считать “варяжским” весь могильник на Андреевской горе. По их мнению, “варяжское погребение”, открытое в 1936 г.,

“дает важные материалы для изучения конкретных условий и форм появления классового общества в Поднепровье, выясняет роль и место скандинавских элементов в общественных отношениях того времени, иллюстрирует идеологию, технику и искусство” [там же].

Исчерпывающе охарактеризованные выше находки отдельных вещей скандинавского происхождения в Киеве наряду с характерным славянским обликом всех основных элементов погребального обряда и многочисленного разнообразного инвентаря убедительно свидетельствует о ничтожной роли скандинавского влияния в сложении культуры Киевской Руси.