Лекция 7. Парадоксы и противоречия в естественных языках

Пустовит А. В.

Примером семантических трудностей может служить интерпретация пушкинского стихотворения «Роза»:

Где наша роза,

Друзья мои?

Увяла роза,

Дитя зари.

Не говори:

Так вянет младость!

Не говори:

Вот жизни радость!

Цветку скажи:

Прости, жалею!

И на лилею

Нам укажи.

(курсив мой – А. П.)

О чем это стихотворение? Как понимать этот, казалось бы, такой краткий и прозрачный, текст? Каков его смысл? – Есть два варианта ответа. Во-первых, можно сказать, что роза и лилия – это просто два цветка. Роза увяла, а с лилией неизвестно что случилось. Это совершенно правильный ответ, разве что малоинтересный.

Во-вторых, можно предположить, что противопоставленные в тексте роза и лилия (в начале XIX в. произносили «лилея» (ударение на втором слоге)) – символы. Что обозначает роза? Может быть, молодость? Или радость? Или любовь? – Все эти значения возможны, и возможны многие другие. Вот что находим в «Энциклопедии символов»: «Роза – символ завершенности, полноты, совершенства, вечно меняющегося и открывающегося новыми гранями мира, любви, весны, юности, победы… Лилия – символ Благой Вести, света, чистоты, невинности, девственности, милосердия, служения Богу» [10].

Может быть, роза обозначает молодость, а лилия – зрелый возраст, когда тело увядает, а ум созревает (так сказать, роза – девушка, а лилия – бабушка); может быть, роза –тело, а лилия – душа; если вспомнить о том, что лилия – символ Благой Вести, то можно интерпретировать это стихотворение как прекрасный образец христианской духовной поэзии (роза – любовь, лилия – святость); если указать на то, что лилия – это герб французских королей, то можно придать ему политическую окраску (роза – свобода, лилия – власть) (стихотворение написано в 1817 г.; бури Французской революции (1789 – 1794) отбушевали совсем недавно).

Пушкин называет розу «дитя зари»; заря – алая; алый (красный) цвет связан со смехом: «красное – иноформа смеха» [11]; возможно, роза символизирует смех (веселье), лилия – серьезность (слезы).

Правда, поэт как будто возражает против интерпретаций, в соответствии с которыми роза – это молодость (или радость):

Не говори:

Так вянет младость!

Не говори:

Вот жизни радость!

Тем не менее остается еще сколь угодно много возможных интерпретаций.

Итак, во втором случае стихотворение может быть понято (истолковано, интерпретировано) многообразно; его интерпретация зависит от того, какой смысл читатель вложит в символы розы и лилии (см. обширное исследование академика М. П. Алексеева «Споры о стихотворении «Роза». – [13]). Поскольку, вообще говоря, имеется бесконечно много вариантов понимания символа, то можно заключить, что стихотворение содержит в себе бесконечность смысла. Великие поэты, изображая определенное явление, вместе с тем умеют задеть многие струны души; начинают звучать, так сказать, целые аккорды чувств и представлений, и каждое стихотворение становится, по словам Гейне, тесным окошечком в бесконечность.

Многозначность поэзии роднит ее с музыкой (вспомните о том, что музыка – тоже язык). П. А. Флоренский писал о музыке, сопоставляя ее с алгеброй: «… музыкальное произведение оставляет слушателю наибольшую степень свободы и, как алгебра, дает формулы, способные заполняться содержаниями почти беспредельно разнообразными» [14].

Вспоминается одно из положений эстетики старшего современника Пушкина, выдающегося немецкого философа Ф.- В. Шеллинга (1775 – 1854): “Художник вкладывает в свое произведение, помимо того, что явно входило в его замысел, словно повинуясь инстинкту, некую бесконечность, в полноте своего раскрытия недоступную ни для какого конечного рассудка” [15] (курсив мой – А. П.). Позднее, в 1880-е годы Ницше писал в своих набросках: «Один и тот же текст допускает бессчетные истолкования: нет «правильного» истолкования» [16].

– Почему интерпретация стихотворения во втором случае неоднозначна? – Потому, что когда мы утверждаем «роза – это девушка», или «роза – это свобода», – мы впадаем в противоречие. Приверженец строгой логики мог бы сказать: «Утверждать, что роза – это девушка, – абсурдно; всем известно, что девушки – люди, а розы – цветы. Цветок не может быть человеком, а человек – цветком». Замечание совершенно справедливое с точки зрения строгой науки (основанной, как уже было сказано, на классической логике), но не выдерживающее критики в области поэзии, так как поэзия основана на метафоре [17].

А что есть метафора? – Это своего рода противоречие, возникающее тогда, когда слово или выражение употребляют в переносном значении, основанном на сходстве или сравнении. Итак, поэтические (метафорические) тексты заключают в себе противоречие, строго запрещаемое классической логикой.

Вот что Ю. М. Лотман пишет об особенностях поэтической речи:

«Поэтическая речь представляет собой структуру большой сложности. Она значительно усложнена по отношению к естественному языку…усложненная художественная структура, создаваемая из материала языка, позволяет передавать такой объем информации, который совершенно недоступен для передачи средствами элементарной собственно языковой структуры. Из этого вытекает, что данная информация (содержание) не может ни существовать, ни быть передана вне данной структуры. Пересказывая стихотворение обычной речью, мы разрушаем структуру и, следовательно, доносим до воспринимающего совсем не тот объем информации, который содержался в нем… вне структуры художественная идея немыслима. Дуализм формы и содержания должен быть заменен понятием идеи, реализующей себя в адекватной структуре и не существующей вне этой структуры.

Измененная структура донесет до читателя или зрителя иную идею. Из этого следует, что в стихотворении нет «формальных элементов» в том смысле, который обычно вкладывается в это понятие. Художественный текст – сложно построенный смысл. Все его элементы суть элементы смысловые» [25] (курсив мой – А. П.).

Итак, пересказывая стихотворение прозой, мы разрушаем его смысл. Перевод с одного языка на другой тоже разрушает, – или, по крайней мере, деформирует, – смысл поэтического текста, ведь передать музыку (фонику) стиха средствами иного языка решительно невозможно. «Стихотворение – растянутое колебание между звуком и смыслом», – утверждает Поль Валери.

Следовательно, поэзия, вообще говоря, непереводима. Если теперь вспомнить, что в логике «смысл … определяется как то, что остается неизменным при переводе на другие языки» [Ивин А. А. Логика], то придется заключить, что поэтические тексты (в той мере, в какой они поэтичны), – с точки зрения классической логики, – смысла не имеют.

Этот вывод вполне согласуется с положением о противоречивости метафоры. Ведь другое имя логического противоречия – абсурд, нонсенс. Только осмысленные тексты могут быть истинными или ложными. Следовательно, противоречивый поэтический текст, – с логической точки зрения, – не является ни истинным, ни ложным. Он существует как бы в ином измерении по отношению к формальной логике с ее четко разграниченными понятиями истины и лжи.

Указание на символическую, многозначную природу искусства можно встретить уже у древнегреческого философа Гераклита Эфесского, современника Пифагора:

«Владыка, чье прорицалище в Дельфах [В Дельфах находился храм Аполлона, а ведь Аполлон – бог искусства], и не говорит, и не утаивает, а подает знаки» [Фрагменты ранних греческих философов. Часть I. От эпических теокосмогоний до возникновения атомистики. – М., 1989, с. 193].

Стихотворение и является таким знаком. Оно не является молчанием : нечто сказано. Но как следует понимать сказанное?, – вот основная проблема герменевтики [основателем этой науки явился немецкий философ Ф. Д. Э. Шлейермахер (1768 – 1834). В ХХ в. большой вклад в развитие герменевтики внесли Г. Г. Гадамер и П. Рикер], науки об интерпретации текста.

«Подает знаки» по-гречески сэмайнэй. От этого глагола и происходит название науки – семантика. Еще одним примером семантических и прагматических трудностей могут служить прорицания дельфийских жрецов. Историк Геродот рассказывает, как лидийский царь Крез вопрошал оракула в Дельфах, начинать ли ему войну с Персией, и получил ответ: «Если царь пойдет войной на персов, то сокрушится великое царство». Крез понял это предсказание как обещание победы, напал на Персию, но был разгромлен и попал в плен к персам. Когда он упрекнул дельфийских жрецов в обмане, те заявили, что в войне действительно сокрушено великое царство, но не Персидское, а Лидийское [Ивин, с. 66].

Из этих примеров следует, что естественные языки не очень пригодны для целей науки хотя бы потому, что в них существуют многозначные слова и метафоры : из-за этого текст становится противоречивым и многозначным.

Еще одним доказательством противоречивости естественных языков является существование парадоксов. Греческое слово парадокс происходит от слов пара – против и докса – мнение. Таким образом, дословно его можно было бы перевести как противомнение. Парадокс – это ситуация, когда в данной теории доказываются два взаимоисключающих суждения, причем каждое из этих суждений выведено убедительными с точки зрения данной теории средствами. Парадокс – высказывание, которое равным образом может быть доказано и как истина, и как ложь [Нестеренко Ю. и др. Лучшие задачи на смекалку. – М., 1999, с. 52].

Примером может служить знаменитый парадокс «Лжец», сформулированный древнегреческим мыслителем Евбулидом из Милета. В простейшем варианте этого парадокса человек произносит всего одну фразу: «Я лгу». Или говорит: «Высказывание, которое я сейчас произношу, является ложным». Или: «Это высказывание ложно». Требуется решить, является ли это высказывание истинным, или оно является ложным. Рассмотрим обе возможности. Если высказывание ложно, то говорящий сказал правду и, значит, сказанное им не является ложью. Если же высказывание не является ложным, а говорящий утверждает, что он солгал, то это его высказывание ложно. Оказывается, таким образом, что, если говорящий лжет, то он говорит правду, и наоборот [Ивин, с. 310].

Почему парадоксы необходимо устранить из языка науки, или, иначе говоря. почему существование парадокса свидетельствует о недостатках теории, о ее внутренней противоречивости? – Потому, что наука основана на разграничении и противопоставлении истины и лжи, а парадокс стирает эту границу. Парадокс – это противоречие, а противоречие, как было показано, разрушает содержательную теорию (см. начало Лекции 4).

Следовательно, естественный язык, вообще говоря, не может быть языком науки. Каждый естественный язык является внутренне противоречивым. Поэтому ученые иногда вынуждены создавать искусственные языки, свободные от противоречий.

Парадокс лжеца можно устранить способом, который указал польский логик и математик Альфред Тарский (1902 – 1984). Надо расслоить естественный язык на два уровня – предметный (объектный) язык и метаязык. Первый используется для того, чтобы рассуждать о мире (о реальности). Второй – для того, чтобы рассуждать об объектном языке. Например, высказывание «Эта роза – красная» относится к объектному языку, а высказывание «Верно (истинно), что эта роза красная» – к метаязыку. Объектный язык – предмет анализа, метаязык – средство такого анализа. Например, можно условиться говорить о реальности на русском языке, а о свойствах русского языка – на английском. В этом случае русский язык является объектным языком, а английский – метаязыком. В этом случае утверждение «Корова – это существительное» выглядело бы так: «Корова is a noun».

Утверждение «Я лгу» в этом случае не может быть сформулировано в объектном языке (т. е. в русском). Оно говорит о ложности того, что сказано на русском, относится к метаязыку и, следовательно, должно быть сформулировано на английском: «Everything spoken in Russian is false» («Все сказанное по-русски ложно»). В этом английском утверждении ничего не говорится о нем самом, и никакого парадокса не возникает. Многие искусственные, формализованные языки допускают ясное подразделение на язык и метаязык [Ивин. Логика, с.312 – 313].

В науке парадоксы иногда появляются как промежуточный этап, в частности, тогда, когда старые понятия входят в противоречие с вновь открытой реальностью (таков, напр., корпускулярно-волновой дуализм: волны и частицы – это термины, которые возникли в ньютоновской физике и соответствуют реальности макроскопического мира (камень, брошенный под углом к горизонту; волны на поверхности пруда); но микрочастицы обладают особыми свойствами, и когда мы пытаемся рассказать об этих свойствах на языке классической (ньютоновской) физики, то возникают парадоксы: нам приходится утверждать, например, что фотон – это и волна, и частица; но это чисто терминологическая трудность; математический аппарат квантовой механики свободен от противоречий). В науке парадокс – это часто несовпадение экспериментальных фактов с утвердившимися теоретическими представлениями. Парадокс ставит ученых перед необходимостью давать новые объяснения, а значит совершенствовать или вовсе отбрасывать уже утвердившиеся представления, он стимулирует развитие науки. Как только найдено новое объяснение, как только теория сделала новый шаг, парадокс в науке перестает быть парадоксом. Каждое освобождение науки от парадокса знаменует ее движение вперед, ее новый успех. История естествознания – история обнаружения парадоксов и их снятия.

В искусстве, которому, как было показано на примере поэзии, вообще свойственно воплощать противоречие, парадокс играет иную роль. Ставя под сомнение плоскую истину здравого смысла, он позволяет намекнуть на иную, более глубокую истину. Приведем в качестве примера несколько парадоксов О. Уайльда:

– В нашей жизни возможны только две трагедии. Одна – это когда не получаешь того, что хочешь, другая – когда получаешь.

– Ничего не делать – самый тяжкий труд.

– Лучшее средство избавиться от искушения – поддаться ему [цит. по: Лук А. Н. Юмор. Остроумие. Творчество. – М., 1977, с. 100].

Первый парадокс отличается удивительным глубокомыслием. Он может служить введением в философию буддизма: страдания человека обусловлены существованием желаний, блаженство (нирвана) достигается благодаря отказу от желаний.

Одним из воплощений парадокса в области искусства является ирония:

“Ирония возникает тогда, когда я, желая сказать “нет”, говорю “да”, и в то же время это “да” я говорю исключительно для выражения и выявления моего искреннего “нет”. Представим себе, что тут есть только первое: я говорю “да”, а на самом деле думаю про себя “нет”. Естественно, что это будет только обманом, ложью. Сущность же иронии заключается в том, что я, говоря “да”, не скрываю своего “нет”, а именно выражаю, выявляю его. Мое “нет” не остается самостоятельным фактом, но оно зависит от выраженного “да”, нуждается в нем, утверждает себя в нем и без него не имеет никакого значения.” [Лосев А. Ф., Шестаков В. Н. История эстетических категорий. – М., 1965, с.326-327] (примеры см. в Части 2).

В искусстве парадоксы неустранимы, ему они органически присущи [Борисовский Г. Б. Парадоксальность искусства и точные методы его исследования. – Искусство и точные науки. – М., 1979. с. 88 – 113]. «Гений, парадоксов друг», – эта пушкинская формула относится скорее к великому поэту, нежели к великому ученому. Ученые – враги парадоксов, они стремятся к ясности и однозначности.

Наука исключает (запрещает) противоречия (парадоксы); искусство, религия. философия воплощают их.

Практическое задание

Самостоятельно найдите и прокомментируйте примеры воплощения противоречия в художественных текстах (парадоксы, оксюмороны, ирония).