“На связи – Москва”

Владимир Пасько

Утро выдалось достаточно мрачным и сразу напомнило Шеремету Прибалтику, а следовательно — вчерашний визит Юраса. Тот ушел, но не забрал с собой его мятущиеся мысли. Вряд ли он имел что-то особое в виду, тем своим “Пусть вам везет!” Обычная банально-вежливая фраза на прощание. Которую Шеремет и слышал, и сам говорил сотни раз. Но в этот раз она чем-то его зацепила, словно заноза. Что значит — “вам”? Кому конкретно? Очевидно, что не ему одному, по-видимому — всем украинцам, народу, государству. Но какое же здесь счастье, если это государство за тринадцать лет независимости так и не сумело выяснить для себя, чего же оно больше хочет — стать частицей Европы или раствориться в необъятной Евразии. Декларирует одно, в помыслах другое, а делает третье. Точнее, все это делает не само государство, а те, кто его “прихватизировал”. И делают от его имени то, что выгодно лично им, а не собственно государству и украинскому народу. Потому что “своему”, а точнее — “своим” народам, тем, к кому сами себя в душе относят, они как раз делают хорошо. Очень хорошо. За чей счет — вопрос риторический.

“Пусть вам везет” — украинцам, нашему народу? Так он неуклонно и непрестанно вымирает, а живые и здоровые расползаются по миру батраками, проклиная иногда сгоряча само имя родины-матери и то время, когда появились на свете. Те же, кто остался, так же нередко проклинают то, что можно и нельзя, и грызут друг другу глотки. Кто за кусок хлеба, кто — за конверт с “зелеными”, чтобы потолще был. Те же мизерные три-пять процентов населения, которым стало жить во времена независимости в действительности лучше — так те также не благодарны за это своей Родине, не стали любить ее от того больше. Напротив — стесняются, как скороспелый купчик-мещанин своей крестьянки- матери с потрескавшимися руками. И поскорей ищут родни кто среди россиян, кто среди мадьяров-чехов-поляков. Среди кого угодно, только бы не среди своих. И тем гордятся, что отреклись от своего рода-племени, языка и обычаев предков. Став чужими для своих и не будучи признанными родней среди чужих. Хотя их это, очевидно, мало смущает. Потому как чтобы наполнить мелкую душу, разве много нужно? Тут и капли-крохи какой-либо хватит, пусть и чужого, и мнимого — лишь бы только не гнали совсем из “барского дома” или “ господских покоев”. Потому что на подворье к настоящим властителям мира — на ранчо, в замки и дворцы — туда их и близко не подпускают…

Потом, что может значить для его народа и государства в целом это слово — “везет”? Может, это когда люди живут зажиточно? Так для того, чтобы возобновить для “простого украинца” тот уровень жизни, какой он имел в 1990-ом году как “простой советский человек”, нынешней Украине нужно еще, по-видимому, лет пятнадцать-двадцать. Так куда же за это время успеют дойти те же литовцы или поляки с другими западными братьями-славянами? Не говоря уже о настоящих европейцах?

Вспомнился старый, еще горбачевских времен анекдот. Как японской делегации показывали суперсовременный советский завод. Японцы долго ходили, смотрели и все сокрушенно качали головами и причмокивали. Советский правительственный чиновник, который их сопровождал, понял, что дела плохи, однако спросил не без надежды:

— Что, мы отстали, да? Лет на пять?

Японцы лишь сильнее зацокали языками и закрутили головами.

— Что, неужели на десять? — Удивился чиновник. — Реакция у японцев — та же.

— Да вы что? Неужели на пятнадцать? — В отчаянии воскликнул советский функционер.

— Нет, не на пятнадцать, однако. Навсегда. — Вынесли вердикт японцы.

Не касается ли этот анекдот в полной мере нынешней Украины? Ведь практически все заводы высоких технологий были построены еще в советское время и за последние пятнадцать лет не то что не обновлялись и не пополнялись, а преимущественно лишь разворовывались и приходили в упадок. Так где же тогда мы в мировой системе координат? И не призрачны ли наши надежды быть зажиточными и счастливыми? Не являются ли они таким же бредом, как создание материально-технической базы коммунизма до 1980 года? “Нынешнее поколение советских людей будет жить при коммунизме” — так, помнится, обещала юному Шеремету и его ровесникам в свое время “родная КПСС”?

А может, счастье народа заключается в том, что живет он в свободе и справедливости? Демократия, гласность, прозрачность и т. д., и т. п.? Так оно все с точностью до наоборот. Если бы восстали из гробов советские “генсеки” от Хрущева-Брежнева и до Горбачева со Щербицким в придачу — у них бы от нынешней “демократии” волосы бы дыбом встали, даже у лысого Никиты Сергеевича. И от трактовки нынешними власть предержащими да правительственными чиновниками всех мастей и калибров таких, если и не святых, то по крайней мере весьма почтенных понятий, как “интересы простых советских людей”, интересы государства, национальные интересы. Нынче от тех понятий во многих случаях разве что одна лицемерная оболочка осталась, чтобы удобнее было высокодолжностным проходимцам за ней свои сделки прокручивать да обогащаться за счет народа и государства. Красивые слова “носителем власти является украинский народ” на практике выглядят как откровенная насмешка.

Всевластный, как тогда считалось, первый секретарь обкома КПСС, “хозяин области”, в сравнении по возможностям и реальной власти с нынешним главой облгосадминистрации выглядит, как авто “Волга”, на котором возили “первого”, рядом с “Мерседесом” или “Хаммером”, в которых восседает нынешний “губернатор”. Пишущая братия, правда, это слово в кавычки не заключает, воспринимает на полном серьёзе, “как положено”.

А может, счастье человеческое в том, чтобы общаться с соотечественниками на своём языке, петь свои песни? Относительно этого, они наговорились уже с Юрасом достаточно. Что здесь можно прибавить еще? Недавно ему жаловался один из ведущих украинских литераторов, что украинскую художественную книжку книжные магазины в провинции брать в продажу просто отказываются, даже в таких исконно украинских городах, как Черкассы и Ривно. Потому что власть сделала все для того, чтобы украинская книжка и газета были дороже по цене, а следовательно — неконкурентоспособными сравнительно с российскими. Что тут скажешь? Если те, кто клянется Украиной и правит ею от имени и во имя будто бы украинского народа, в действительности сознательно убивают его душу, денационализируют украинский народ. Вряд ли, чтобы это делалось бессознательно или было предопределено лишь экономическими причинами.

Иосиф Виссарионович Сталин, большой специалист по национальному вопросу, хорошо осознавал, что делал, когда в своем определении нации на первое место поставил именно язык, а затем уже все иное — территорию, экономическую жизнь, психический склад, культуру. Хорошо это осознают и нынешние украинофобы, явные, а еще больше скрытые.

Так что какое уж там у нас, у украинцев, счастье, дорогой друг-литвин, при таком положении вещей, — с горечью молвил про себя Шеремет. Хотя, возможно, он слишком пессимистически воспринимал реальную действительность, и не все с этим соглашались. Потому что из недалеко расположенного то ли клуба, то ли борделя для “новых украинцев” с претензионным названием «Адмирал» вдруг громко разнеслось на всю округу:

«Льются песни, льются вина

И стучат-стучат бокалы в такт:

Щэ нэ вмэрла Украина

Если мы гуляем так!”

Хор нетрезвых голосов вразнобой, но “с чувством” подхватил-повторил, нажимая по сути, на самое для них важное: “Если мы гуляем так!!!”

Шеремет сам смолоду был совсем не против в свободное от работы время хорошо гульнуть в хорошей компании. Правда, такое выпадало не часто, потому что постоянно чего-то не хватало — либо времени, либо денег. Чаще — последнего. Но одно дело — гулять, а совсем другое — жировать. Если в городе во всех подземных переходах и в метро стоят с протянутой рукой убогого вида старые люди, прежние “передовики социалистического соревнования” и “ударники коммунистического труда”, а те, кто их призывал и вел к светлому будущему, дети и внуки этих “кормчих”, так гуляют и ездят в роскошных авто, которых не в каждой зажиточной западной столице столько увидишь — то это уже, по-видимому, “совсем оно не тэе”, как говорил в свое время Тарапунька, любимый юморист нынешних старцев, когда они были еще “о-го-го!”

Точку на грустных размышлениях поставил казацкий марш, который зазвучал из мобильного телефона, извещая, что кто-то как раз своевременно надумал с ним пообщаться. Номер на дисплее был незнаком.

— Владимир Васильевич, дорогой, здравствуй! На связи Сергей Кравцов, столица нашей родины Москва. — Голос был русским с едва заметным украинским акцентом, по интонации под Левитана, всенародно известного диктора всесоюзного когда-то радио. — Володя! Я из Шереметьева звоню, вылетаю к вам в Киев. Обмен делегациями по линии нашего министерства. Хотелось бы свидеться. Как ты завтра во второй половине, часов с шестнадцати-семнадцати?

— Сергей Федорович, рад тебя слышать, а еще больше — видеть. Тебя встречают? — Получив утвердительный ответ, продолжил: — Предложение принимается, свяжемся утром, когда уточнишь свой распорядок работы. Будь здоров, до встречи в Киеве. “Конец связи!” — шутя закончил в тон собеседнику привычным военным термином.

Сергей Кравцов… Этот также был из его молодости. Познакомились они, правда поверхностно, еще за несколько лет перед тем, как подружились по-настоящему. А произошло это в далеком Ташкенте. Когда он, тогда еще майором, прибыл из Северной Пальмиры, как эрудиты любили называть Питер-Ленинград, в этот по-восточному колоритный город, чтобы отсюда проторять путь дальше на юг. “За речку”, как здесь говорили, то есть — за Пяндж, пограничную реку, которая разделяла мирную жизнь и войну, СССР и Афганистан. Сергей тогда служил в штабе Туркестанского военного округа и сразу, без просьб, подставил свое плечо малознакомому новичку, который по собственной воле пустился в такое достаточно опасное путешествие. Ведь “Восток — дело тонкое…”, это было хорошо известно всем в СССР благодаря почти легендарному фильму “Белое солнце пустыни”. Его, этот фильм, советские космонавты даже в космос с собой брали ради морально-психологической разрядки…

Потом Сергей приезжал к нему в дивизию уже как представитель старшего командования с проверкой и был несколько озадачен подчеркнутой официальностью Шеремета: “так точно, никак нет”, только каблуки щелкают. Улучив минуту, когда они остались наедине, смущенно спросил: “Володя, что произошло? С чего это ты вдруг таким официальным стал? Я тебя чем-то обидел?” Шеремет, озабоченный делами, в ответ лишь рассмеялся: “Ты что, Сергей! Я тебе искренне благодарен, друг, за все хорошее и за то, что приехал. Просто это я на своих, на подчиненных, немного страха нагоняю твоей солидной фигурой, чтобы знали, что это я не самодурством занимаюсь, а должность моя того требует — вынуждать их службу как следует править. Так что, прошу тебя очень, напускай на себя как можно более суровый вид, а я — виновато-покорный, и все будет, как надо”.

Вечером очень хотелось посидеть вдвоем, поговорить, но в медбатальон приехали в гости афганские офицеры, был как раз какой-то небольшой праздник, а они это дело очень любили — ездить к “шурави” в гости. Шеремету все эти восточные церемонии, если по-правде, давно поднадоели. Хорошие они ребята, но как выпьют нашего “ликера-шасси”, то есть спирта, слегка разведенного фантой или кока-колой, — так сразу начинают клянчить, чтобы их в женское общежитие повели. “Девочек поздравить, дорогой рафик, познакомиться. У афганцев с шурави дружба”. С чем поздравить — это не суть важно, как и то, что дома у каждого по две-три жены с кучей детворы. Главное — что “девочки” и “познакомиться”. А что дальше — они знают по собственному опыту, еще с тех времен, когда учились в Советском Союзе. Заданием “принимающей стороны”, то есть советских хозяев было оттянуть время посещения женского модуля до двадцати часов. Тогда бравые афганские вояки, как бы ни были на то время пьяны, в момент приходили в сознание, быстренько садились по машинам и мчались по домам. Потому что с этого часа и до утра власть в гарнизоне, за пределами воинских частей, переходила к “духам”. Так наши сокращенно называли душманов, что значит по-афгански — врагов, бойцов отрядов оппозиции. А “духи”, не осмеливаясь нападать на “шурави” в их осином гнезде, вымещали злобу на своих “предателях”. Обычно тихо, без выстрелов… Трагическое и смешное на войне нередко ходят рядом.

Сергею Кравцову их афганская жизнь была в диковинку. Привлекать прикомандированных к участию в боевых действиях категорически запрещалось, поэтому пришлось развлекать гостя тем, что было в их немудреном арсенале. И конечно, продемонстрировать и такую неформальную сторону их здешнего бытия как практическое воплощение советско-афганской дружбы. Сергей быстро стал душой компании, сыпал ташкентскими анекдотами, в которых местное население, узбеки, выглядели косноязычными и непутевыми. Они превыше всего боялись войны, танки называли “шайтан арба” и молили своего Аллаха, чтобы на полях хорошо рос “хлёпик”, то есть — хлопок. Советские офицеры были славянами, афганские — воинственными пуштунами, потому все вместе дружно смеялись над мирными робкими узбеками. Только много лет спустя Шеремет осознал, что то “шайтан арба” было для узбеков таким же обидным, как для украинцев что-то наподобие “железяку на пузяку.” Но тогда им было весело и никому даже в страшном сне не могло привидеться, что до черных для славян времен в Узбекистане осталось меньше, чем десять лет.

Этот же вечер закончился тем, что растроганные их гостеприимством афганцы назавтра пригласили Сергея к себе, с ответным визитом, так сказать. Тот, несколько захмелевший, охотно согласился, невзирая на предостерегающие знаки Шеремета. Оставалась слабая надежда, что до утра все обо всем забудут, поскольку выпито было за боевое братство и дружбу афганского и советского народов чуть ли не ведро. Однако на утро, часов в десять, афганский подполковник прислал своего лейтенанта напомнить о приглашении на обед. Понятно, с плавным переходом в ужин. Это был именно тот случай, когда принимать приглашение было крайне нежелательно, а отказаться — невозможно. Поскольку, как известно, “Восток — дело тонкое…”

Пришлось без лишней огласки разработать целую военную операцию. Сергея вооружили трофейным пистолетом, поскольку своего оружия у него не было, двое солдат и Шеремет взяли автоматы и гранаты. Дежурный части был поставлен в известность о контрольном времени возвращения и проинструктирован, как действовать, если они не прибудут вовремя. Приехав на место, машину развернули так, чтобы можно было в случае надобности быстро выскочить на дорогу. Водителя и охранников строго предупредили, чтобы в случае столкновения или стрельбы в доме немедленно удирали и ехали в комендатуру за помощью. Потому как им помочь все равно ничем не смогут, лишь погибнут за компанию.

На их счастье, в действительности все оказалось значительно лучшим и даже приятным. Афганские повара-солдаты стопроцентно утерли нос нашим квалифицированным вольнонаемным женщинам-поварихам, не говоря уже о солдатах-выпускниках окружной школы военных поваров. Плов был рассыпчатым и душистым, контрабандная водка — холодной, анекдоты Сергея — остроумными настолько, что хозяин долго не хотел их отпускать, а напоследок предложил продлить пирушку у каких-то то ли “ханум”, то ли “духтар”, словом — у женщин-девушек нетрадиционного как для мусульманок поведения. Это могло быть либо проявлением высшего доверия и уважения, либо замаскированной ловушкой. Проверять на себе в роли живца, какая из версий соответствует действительности, они как-то не рискнули. Правда, отделаться от гостеприимного хозяина было нелегко.

Эту встречу в Афганистане они не раз вспоминали уже потом, в Союзе. Тем более что виделись достаточно часто, поскольку служили в родственных учреждениях, только Шеремет в Ленинграде, а Кравцов — в Москве. Служба у обоих шла вполне успешно. Сергей был для Шеремета олицетворением лучшего представителя русского народа: крепкого телосложения, высокий и симпатичный, умный и остроумный, рьяный и находчивый по нраву, словом — “настоящий русский офицер”. Потому был несколько удивлен, узнав, что корни приятеля — в Украине, родился и вырос в Днепропетровске. Считается русским, но мать — украинка, отцова мать — также украинка, поэтому сколько там в нем того русского в действительности — тяжело сказать. Даже язык украинский не забыл, в отличие от многих нынешних своих земляков, которые запорожскими казаками себя называют…

По возвращении Шеремета в Украину, они стали видеться реже. Оба дослужились до генеральских званий и во время встреч с удовольствием разглядывали фотографию, на которой были изображены еще майорами — молодыми, стройными, чубастыми… Поэтому завтрашняя встреча обещала быть и интересной, и приятной.

Шеремет взглянул на часы: спать пока еще рановато, потом будешь страдать от бессонницы. Включил телевизора, поскакал по программам. Внимание привлек нероссийской внешности, но “новорусского” вида человек, который рассказывал как раз что-то об Азовском море, острове Тузла, Керченском проливе. Владимир не любил этой темы, потому ни слушать, ни смотреть не хотел. Дело прошлое, но национальное унижение является унижением, в какие бы дипломатические одеяния его не наряжали. Если более сильный сосед хочет решить какой-то вопрос с более слабым по справедливости и миром, то он не начинает с того, что рушит общий забор, а затем “миром” и “по справедливости” устанавливает его там, где ему заблагорассудится. Вынуждая при том более слабого соседа угодливо-утвердительно кивать головой: да-да, это мы вместе, я добровольно… Шеремету вдруг вспомнилась по этому случаю “хулиганская” песенка времен его юности. Не очень, конечно, приличная, однако теперь еще и не такое в эфире услышишь:

«Я иду по Уругваю

Ночь хоть выколи глаза.

Слышны крики: “Раздевают”,

— «Ой, не надо, я сама.”

Не так ли и у нас с той Тузлой вышло? Да и в других многих случаях. Но о чем это он там еще картавит, этот рыжебородый? Из комментариев ведущего Шеремет понял, что это был какой-то Альфред Кох, российский бывший министр, а в настоящее время — один из ведущих российских предпринимателей. Владимир прислушался внимательнее. А тот, не стесняясь, рубил правду-матку прямо в глаза: “Следует подчеркнуть, что интересы России не ограничиваются островом Коса Тузла, ей должны принадлежать и Крым, и Херсон, и Николаев, и Одесса”… Владимир был вне себя от услышанного — настолько было оно нагло-грубым и провокационным, полностью отрицало не только официально подписанные межгосударственные, а также общеевропейского и мирового уровня документы, но и противоречило элементарной логике международного добрососедства. Что же это за канал такое демонстрирует: да это же НТР — “Народное телевидение России”, который идет на все Содружество Независимых Государств, если не на весь мир. Похоже, что “независимых” наступило уже время в кавычки заключать? По крайней мере, что касается Украины?

А “новый русский” все распалялся и распалялся, экзальтированно подергивая козлиной бородкой и воинственно поблескивая стекляшками тонких очков: “будет ли там развеваться украинский флаг или российский триколор, меня откровенно говоря, не очень интересует, важно, чтобы по факту это были российские земли, которые учитывали бы наши интересы, и чтобы там присутствовал российский капитал, российские люди, российские интересы. Для этого, мне кажется, дипломатические каналы уже исчерпаны. Мне кажется, поезд ушел, и получить де-юре эти территории невозможно. Остается один-единственный путь — это экономическая экспансия, это фактически скупка этих земель, скупка этой недвижимости, скупка этих заводов, скупка инфраструктуры и так далее, и так далее”…

Шеремету хотелось себя ущипнуть. Все это смахивало на какой-то бред: Украина, независимое государство, и вдруг часть ее территории — “по факту… российские земли”. К тому же оказывается, что те украинские земли должны служить не украинским, а чьим-то другим интересам. И чтобы там был присутствующим “российский капитал, российские люди, российские интересы”. Простите, а украинским людям со своими интересами куда с той своей-не-своей украинской земли идти? Куда глаза глядят? Или в наем к “российским людям”? А украинским национальным интересам где же реализовываться, как не на своей земле? Не выглядит ли это, как в широкоизвестной русской пословице: “жену отдай дяде, а сам иди к…” — к другой женщине, скажем так?

Призыв к экономической экспансии, а фактически — к экономическому порабощению, к экономической оккупации Украины, который так беспардонно прозвучал из уст глашатая российских олигархов, поразил Шеремета до глубины души. Точнее, не столько сам призыв и его нахальное содержание, сколько беззубая позиция наших украинских олигархов. Ведь если в Украине будет властвовать “российский капитал, российские интересы, российские люди” — то где и кем тогда они видят себя, наши “новые украинцы”? Для Шеремета лично это практического значения не имело, поскольку офицер, даже высший — человек скромного достатка по определению. И никаких акций или доли в каких-либо предприятиях он не имел, да и не стремился, если по-правде. Просто, интересно было поразмышлять.

Если наши “крутые” видят будущее свое и своих детей в Украине, то должны были бы осознавать, что здесь для них место с собственным приличным бизнесом при таких условиях вряд ли отыщется. “Экономическая экспансия” предусматривает прежде всего передел: то украинское, что вчера “было ваше — стало наше”, сегодня российское. Это даже мелкий бандит Попандопуло еще сто лет назад понимал. При таком раскладе для большинства наших “крутых” остается разве что крутое снижение статуса — от самостоятельных владельцев до всего-навсего управляющих при чужом добре. Как бы красиво оно не называлось — хоть “топ-менеджер”, хоть не “топ”, а просто. Потому что “топами” российский капитал возьмет своих “российских людей”. Войти в долю с российскими ушкуйниками по принципу “я не халявщик, я партнёр” — вряд ли, чтобы у кого-то вышло. По крайней мере, на долгосрочную перспективу.

Кто не верит — пусть почитает историю казацкой старшины, от времен гетмана Богдана вплоть до “красного передела” в 1917-ом году. Украинец — и “помещик” или “солидный предприниматель” — слова эти тогда были почти несовместимы. А мизерные исключения лишь подтверждали правило. Помещики в основном считали себя русскими или поляками. Предпринимателями были они же плюс и главным образом евреи.

На что надеялись те “новые украинцы”, которые видели свою счастливую будущность за пределами родной земли, для Шеремета было совсем непонятно. Особенно, если вспомнить слова великого британца Винстона Черчилля, что добыть деньги — это храбрость, сохранить их — мудрость, а преумножить — искусство. В отваге тех своих земляков, которые, не останавливаясь ни перед чем, зубами раскромсали и загребущими руками присвоили общенародное добро, он не сомневался. Что же касается мудрости, а тем паче искусства — то тут, как говорится… Да еще и без админресурса. И дело не в том, что наши “крутые” слабее умом, чем литовцы или поляки. Хотя сам факт сдачи своих позиций в бизнесе у себя дома практически без боя каким-то пришлым “конкистадорам” является фактом достаточно красноречивым и в комментариях вряд ли нуждается. Просто храбрость, мудрость и искусство редко уживаются вместе в одной натуре. Для того, чтобы они притерлись, стали органической триадой, нужна смена не одного поколения. А наши пока что — все в первом поколении и по духу ближе к шакалам, чем ко львам. Они душой пока еще на уровне отваги взбунтовавшихся рабов или, в лучшем случае, незабываемого Остапа Бендера с Шурой Балагановым вместе. А чем эти легендарные персонажи закончили — пересказывать не нужно. Некоторые из преуспевающих украинцев, правда, теперь уже успехи в прошлом, лишь повторили тореный путь. Отличие лишь в том, что теперь уже на современном и более высоком уровне, и по тюрьмам других государств.

Однако черт с ними, с теми “крутыми” и “олигархами”. Они и сами между собой как-то разберутся, есть в природе такие продукты, которые не тонут… А вот как завтра быть ему самому? В свете всего того, о чем только что передумал? Ведь они с Сергеем теперь — граждане разных государств, соответственно и служат — один Украине, другой — России. Шеремету не хотелось даже думать, о том, что это может как-то повлиять на их личные отношения. Хотя и Тузла, и много чего другого бередило душу. Хотелось крикнуть изо всех сил, чтобы все же услышали: дорогие братья-россияне, будьте же вы действительно братьями, имейте же к нам хотя бы малость того уважения и любви, какие мы к вам имеем. Не унижайте нас перед самими собой и всем миром, обращайтесь с нами так, чтобы у нас не возникало аналогий с прошлым веком: относительно взаимоотношений поляков и украинцев в Западной Украине, немцев и чехов да поляков в Австро-Венгрии, сербов и хорватов с боснийцами, словенцами и Черногорией в придачу. Поскольку там везде не было добра, не было судьбы-счастья для простых людей хоть с одной, хоть с другой стороны. Шеремету хотелось верить, что все это, большое и сложное, которое лежит далеко за пределами их с Сергеем возможностей, а нередко и самого понимания, — что оно не повлияет на их личные отношения, укорененные в такой давности — свыше четверти века. Потому ожидал встречи с московским другом с надеждой и нетерпением.