3. Неудача

Николай Костомаров

Не без труда приходилось Кудеяру сдвинуть с места свою ватагу, когда наступила весна и пришло время выступать в поход. Многие запели неприятную для него песню: лучше нам остаться тут на житье да построиться избами и дворами по-людски, лесу здесь довольно; стали бы мы орать да сеять, земля испокон века непаханная, черноземная, урожай большой даст; будем себе мы проживать в добре и холе, никаких даней не платя и тягостей никаких не отбывая; от Москвы далеко, царь про нас не узнает, а хоть бы и прослышал, так не станет на нас посылать рати.

– Нерассудливые вы люди и неразумные речи ваши, – сказал Кудеяр. – Нешто вас так и оставят на покое, как вы себе уповаете? Царю-то, чай, ведомы ваши прежние разбои; прошлый год посылал он Басманова разгонять вас. Теперь, узнавши, что мы ушли к Дону, он беспременно пошлет рать на нас посильнее, чтобы нас добыть и викоренить; жить вам здесь он не даст, будет думать, что, живучи здесь, вы когда-нибудь вздумаете и набежите на его город.

И что, вы думаете, за даль такая? Вот на Дону город Данков построили: это уж недалеко от нас. Вы тут поселитесь, думаючи жить во льготе, а льгот вам и на три года не хватит. Придут ратные; какие из вас побойчее, тех посекут, других батогами и кнутьями побьют да куда-нибудь пошлют, а которых тут на новоселье оставят, тех обложат всякими тяготами.

А что тут за рай такой? Что хлеба много уродится! Да, хорошо, как уродится, а как не уродится, тогда вам плохой будет рай на первый же год! А как мы пойдем на мучителя, да изведем его, да другого царя посадим, так нам не таким счастьем запахнет. И дело наше скорое будет: в каких-нибудь полдня все обработаем; против нас земля за мучителя не встанет; бояре земские того только ждут, чтоб отважные молодцы избавили их от Ивана.

Они нашего умысла ведомы… и чают прихода нашего, и как только мы изведем мучителя, тотчас же с нами станут вместе, и мы все будем им вровню. Вот что нам будет, вот чего добудем своим походом. Что, кажись-то, познатнее вашего урожая.

Ха, ха, ха! На урожай, дурни, надеются. Да я вам теперь же каждому дам столько серебра, сколько бы вы получили за свой хлеб, если бы при большом урожае его собрали с этих полей. Посудите же сами своим мозгом: хлеб надобно посеять, да когда-то он вырастет, а как вырастет, надобно его еще убрать, да смолотить, да провеять, да куда-то еще на продажу отвезти и тогда уже, продавши, деньги взять; а тут вам дают столько же серебра, и вы берете его ни оравши, ни сеявши, ни молотивши, ни на продажу не возивши!

Кудеяр тотчас после такой речи предложил им деньги; серебро своим пленительным видом выбило у них мирные грезы о крестьянской жизни. Однако Кудеяр все-таки сделал уступку не хотевшим и предоставил на волю идти с ним либо оставаться. Набралось человек шестьдесят, которые не пошли и решились обзаводиться крестьянским хозяйством: это были женатые и семейные. Шедшие в поход женатые оставили своих жен на месте.

Снег почти сошел с полей и скрывался только в глубоких оврагах. Молодая трава стала покрывать степи. Разбойники выступили в поход верхом; возов с ними не было; у некоторых были вьючные лошади, но у большинства запасы лежали на тех же лошадях, на которых ехали сами всадники. Кудеяр не велел гнать за ватагою ни скота, ни овец, чтоб не замедлять хода.

– Нам, – говорил он, – скорее бы добраться и покончить дело, а там у нас всего будет вдоволь.

Едучи дорогою, Кудеяр ободрял едущих с ним разбойников, твердил им, что они все скоро станут богатыми и знатными людьми, перестанут скитаться в лесах, будут владеть вотчинами.

Проехали степь. Стали появляться признаки оседлого житья, вспаханные нивы, и на них работники набегали и прятались, завидя неведомых всадников; по сторонам виднелись деревни и селения, хотя нечастые. Уже до места, где надобно было Кудеяру сходиться с Жихарем, оставалось недалеко. Кудеяр отправил Окула и Урмана с отрядом разбойников и с запасом вьючных лошадей в дворцовую волость и приказал захватить там, что случится, съестного для ватаги, чтобы стало ей в походе до вешнего Николы. Кудеяр велел им приказчика и его приказных людей в дворцовой волости побить до смерти и царские запасы себе забрать, а крестьян не трогать и не грабить; а коли чего недостанет из царских запасов, то у крестьян все купить, а даром не брать, только при том сказать крестьянам, чтоб они о приезде их знать никому не давали до времени, а сами бы то знали, что, согласно воле всей земли русской, Иван за свои мучительства царем больше не будет, а станет царем-государем князь Владимир Андреевич. Все награбленное в дворцовой волости Окул с Урманом должны были привезти на то место, где Кудеяр уговорился съехаться с Жихарем; а чтоб Окул с Урманом попали прямо на то место, Кудеяр послал с ними братьев Юдинковых, потому что они с ним были в то время, как он уговаривался с Жихарем.

Ватага дошла до назначенного места близ озера. Озеро было в разливе. Разбойники расположились на берегу его, развьючили лошадей, спутали им ноги и пустили щипать молодую луговую траву, а сами стали разводить огни и варить себе кашу. Многие бросились удить рыбу в озере. Солнце тогда склонялось к западу.

Вдруг из-за леса, который окаймлял озеро на противоположной стороне, начинают выезжать конные.

– Наши, наши! – кричали разбойники, вскакивая с мест, где уселись.

Конные, которых увидали разбойники, не ехали прямо к ним, а остановились, делая полукруг, и вслед за ними, с другого бока, также из-за леса, показался отряд конных и ехал на соединение с выехавшими прежде.

– Что это? – говорили разбойники. – Две ватаги к нам едут!

– Это Жихарь, должно быть, привел ватагу из Мурома, как обещал мне, – сказал Кудеяр.

– Хорошо-то, хорошо, – заметил Худяк, – да корма-то станет ли у них на себя и на лошадей, а нам их харчить нечем будет при таком множестве.

Конные, на которых глядели разбойники, и по соединении двух отрядов не ехали прямо к ватаге, а стояли полукругом, отрезывая у разбойников выход в поле; затем мимо выстроившихся конных, из-за того же леса, откуда они появились, вывезли на двухколесках пушки, числом десять, двинули их вперед и направили на разбойничий стан пушечные горла; при пушках стояли пушкари и держали в руках фитили.

Стан заволновался, раздались отчаянные крики:

– Это не наши! это не наши! Это царская рать! У них пушки. Садитесь на коней! Бежать, бежать!

Но в это время конные, стоявшие против разбойничьего стана, стали выскакивать вперед, захватывали разбойничьих лошадей и убивали их, чтоб не дать разбойникам овладеть ими.

Кудеяр смекнул не только то, что в глазах его делалось, но и то, что должно было после этого делаться; он подбежал к озеру, кинулся в воду и сильным движением рук быстро разбивал волны, направляясь на противоположный берег. Он плыл в одежде, в обуви, с оружием; у него за плечами был колчан, лук и ружье.

Смятение в разбойничьем стане было так сильно, что не многие заметили отплытие Кудеяра. Он благополучно добрался до берега и скрылся в лесу. Между тем из рати, осадившей разбойников, выехал сын предводителя Алексея Басманова, Федор Басманов, и кричал:

– Удалые! Вы в осаде, вам выхода нет и не будет! Вы храбры и бойки, да с нами не сладите, потому что у нас есть пушки, а у вас одни ружья да луки, а пушек нет. Примемся на вас стрелять из пушек и всех вас положим до последнего! Высылайте-ка скорее ваших атаманов к нам на разговор! Ждать мы не хотим. Не явятся скоро атаманы – велим ударить из пушек!

Атаманы кинулись было искать своих лошадей, чтобы выехать на разговор, но лошади их были отогнаны. Они все пятеро пошли пешком навстречу предводителю, Алексею Басманову, который после речи, произнесенной его сыном, выезжал уже вперед с отрядом. Худяк шел бодро, как человек, которому во всякое время смерть близка и самая жизнь не дорога; Лисицу всего передергивало из стороны в сторону: он говорил сам с собою несвязные слова; Муха прикладывал пальцы ко лбу, разводил руками и тряс головою; Толченой шел мрачно и не говорил ни слова; а Белый едва волочил ноги, и когда все подошли к Басманову, то первый бросился на землю и растянулся у ног царского воеводы.

Басманов сказал им:

– Государь-царь и великий князь всея Руси Иван Васильевич велел вам говорити: по вашим лихим и беззаконным и богомерзким делам довелись вы жестокой, лютой казни, но ведомо ему, государю, и то, что вы на такое богопротивное дело, чтобы подняться бунтом на своего государя, пустились не по измышлению своему, а по своей дурости, слушаясь пущих заводчиков всякому злу; того ради царь-государь для вашей мужичьей простоты, милосердуя о вас, прощает вас: какие есть промеж вас дети боярские и другие служилые люди, те будут помещены, где государь укажет, а которые из вас есть бывшие боярские люди и беглые крестьяне, и тех государь велит записать в свои дворцовые волости, а ваши прежние вины вперед вспомянуты не будут; и такая великая милость вам дается на том, чтобы вы тотчас без малейшей волокиты связали и привезли к нам живого Юрку Кудеяра, изменника и ко всякому злу заводчика и первого нашего великого государя лиходея.

А приведши сюда к нам Кудеяра, побросайте всякое оружие, какое у вас есть, заберите с собой лошадей, у кого целы остались, возьмите свои все животы и ступайте за нами. А вашей разбойничей рухляди разбору не будет для того, что по царскому милосердию всему погреб и вам за все ваши прежние худые дела прощение сталось. А буде кто из вас оружие всего не отдаст и не положит и потом у кого сыщется хоть один малый нож, и такой человек из вас повинен будет смертной казни безо всякой пощады. Вот вам царская воля объявлена. Ступайте и приведите сюда Кудеяра, а я буду здесь ждать.

Атаманы ушли в стан и ударили в бубен, который достался Кудеяру при разгроме каравана на Муравском шляху.

Собрался круг.

Васька Белый, который перед Басмановым не смел пошевелить языком, теперь стал громче всех говорить:

– Согрешили мы тяжко перед Богом и перед царем-государем, пустились на дурные и богомерзкие дела, людей многих грабили и убивали, а наипаче согрешили мы тем, что поддались на лесть еретика, ведуна, изменника Кудеяра и учинили мятеж против государя. Я думаю, братцы, все то сталось его еретическим ведовством, что он напустил на всех наших оману и неразумие и оттого мы ему стали послушны и к его умыслу лукавому пристали. Ино видите: каков милостивец наш царь-государь! Чего только мы достойны по нашим винам, а он нам за все прощает, и не токмо что прощает, а еще и землями обещает пожаловать, только требует и велит, чтобы мы тотчас же без всякой волокиты выдали изменника Кудеяра его царского величества воеводе.

– Боже, спаси царя! – закричала толпа. – Чего тут думать! Отдать Кудеяра, собачьего сына! Берите, вяжите его, ведите к воеводе!

– Да где он? – закричали другие.

– Давича кинулся в озеро и уплыл на ту сторону, – сказали третьи.

– А вы чего глазели? – раздались крики. – Что вам, буркулы вылезли, что ли? Зачем не подняли тревоги, зачем не бросились за ним в воду и не схватили его? Вот мы вас, сяких-таких детей, перебьем самих за это!

– Перебить, перебить! – кричали разбойники хором. – Зачем они, видевши, не закричали… Стало быть, они ему помогли уйти!

Как бешеные кинулись одни на других…

– Стойте, стойте! – кричали те, на которых нападали. – Мы-то чем виноваты? Мы не видали! Что вы на нас? Вы, может быть, сами его спровадили! Нет, брешете, собачьи сыны, вы! Нет, вы!..

Пошли в дело сабли, копья; дрались сами не зная с кем… Уже несколько человек лежало не земле, обливаясь кровью.

Басманов с сыном и толпою ратных въехал уже прямо в разбойничью ставку и кричал:

– Что за драка? Из-за чего? Дураки! Опомнитесь, отдавайте скорее Кудеяра!.. Где он? Отдавайте, а то я прикажу помирить вас пушками.

Драка стала утихать. Атаманы вышли к Басманову, упали на землю и вопили о пощаде.

– Кудеяр ушел не по нашей вине, без нашего согласия. Вон там злодеи видели, как он уплыл по озеру… Их-то стали бить! – так говорили атаманы один перед другим, стараясь понравиться Басманову шлепанием о землю. Только Толченой не порывался показывать воеводе свою покорность.

– Вы все пятеро не виноваты, – сказал Басманов, – а тех злодеев, что с ним были в единой думе при его побеге, мы разыщем. Кудеяр не может спрятаться от нас в лесу. Там поставлена наша пехота; он как только побежит, так на них наткнется. Бросайте все оружие, какое у вас есть, и ступайте за наш стан. Скорее! без мотчанья!

Разбойники один за другими бросили оружие, ратные забрали его, а другие с презрительными приговорками стали гнать обезоруженных разбойников за стан.

– Боярин, позволь лошадей взять! Позволь животы свои забрать. Ты сам обещал, – говорили разбойники.

– Ничего не дозволю брать, – кричал им в ответ Басманов, – коли б вы отдали Кудеяра, так взяли бы все свое, а не отдали Кудеяра, так теперь так, безо всего идите. Будет вам розыск, а коли по розыску доведется, кто видел, как Кудеяр бросился в озеро и не хотел его удержать, того велю казнить.

Разбойников пригнали на место; Басманов ехал за их толпой. Потом ратные стали разбойников вязать.

– Как же так! – роптали разбойники. – Нам обещали царское прощение, а теперь вяжут.

– А вы зачем Кудеяра не выдали? – кричал им Басманов. – Будете связаны, пока не найдется изменник, говорил я вам: учинен будет розыск; тем, кто не явится виноват в его побеге, будет помилование, так было обещано.

Обезоруженные разбойники, в виду пушек, окруженные ратными, дали себя вязать безотпорно.

Басманов отправил ратных в лес на помощь пехоте, поставленной там заранее, и приказал искать Кудеяра. Но скоро наступила ночь. Басманов, не дождавшись известий о Кудеяре, послал приказание ратным воротиться, а пехоте велел оставаться всю ночь в лесу, не спать, прислушиваться, как будет пробираться Кудеяр, и схватить его.

С рассветом Басманов сам отправился в лес, разъезжал там с трудом между зарослями до вечера. Весь тот лес был шириною верст шесть, не более, ратные изъездили его по всем направлениям, но Кудеяра не отыскали.

Басманов сердился на пехоту.

– Эки разини, сякие-такие дети! – говорил он. – Прозевали, проспали добычу!.. Шкуру бы с вас снять за это. Только я так не оставлю этого дела! Разбивать шатры! Станем здесь станом и будем стоять, пока найдется Кудеяр. Без него как явиться к царю-государю!

По приказанию Басманова разбиты шатры. Он посадил в своем шатре подьячего и велел ему строчить в нескольких списках грамоту ко всем людям соседних сел, чтобы все покинули свои работы и шли ловить великого царского лиходея; потом написали другую грамоту губным старостам, чтоб они поднимали всех уездных людей, чей кто ни буди, на поимку того же лиходея, и приметы его были в грамоте прописаны. С этими списками отправились ратные люди в разные стороны. Грамоты велено было честь в церквах; всякому, кто укроет и пропустит заведомо Кудеяра, угрожали жестокою смертною казнью; а тому, кто его поймает и приведет живого, обещалась от царя такая награда что и помыслить невозможно; позволялось даже в нужде, когда нельзя будет добыть злодея живьем, принести его голову; но за нее обещалась награда простая, а не недомыслимая.

По всей земле древнего Рязанского княжения, а также и в близких украинных городах началась суетня; все искали Кудеяра; все говорили только о Кудеяре; иных прельщала царская награда за приведение преступника, но больше было таких, что боялись царского гнева, который может постигнуть без разбора и правого и виноватого, когда Кудеяр не будет отыскан.

Двадцать дней стоял Басманов с станом близ озера. Каждый день ждал он – вот-вот приведут Кудеяра или, по крайней мере, принесут его голову. Но Кудеяра не приводили, головы не приносили, и вести об нем не было.

– Что же это такое! – говорил Басманов. – Да не упал ли он на дно, в озеро, когда поплыл?

И он велел поделать лодки, плавать по озеру и щупать баграми дно: не найдется ли где человеческое тело. Ничего не нашли.

Близко исходил целый месяц со времени прибытия Басманова к озеру.

– Нечего делать! – сказал Басманов. – Надобно отправляться назад. Вестимо, Кудеяр ведун, и нечистая сила ему помогает. Пусть государь-царь судит нас, как Бог ему известит.

Басманов повернул назад. Разбойников, связанных вместе цепями, гнали как стадо, кормили одним хлебом. Проезжая через Коломну, Басманов оставил половину их шайки в подземных тюрьмах, а другую половину, вместе с пятью атаманами, погнал за собою в Александровскую слободу. Когда Басманов явился к царю и доложил ему, что все разбойники переиманы, а Кудеяр ушел, Иван Васильевич пришел в такую ярость, что чуть было не убил собственноручно своим жезлом Басманова. Жалкий вид лежащего у ног властелина Басманова возбудил в сердце Ивана если не жалость, то ощущение того презрения, которому невольно уступает место зверская жестокость. Иван Васильевич только поколотил Басманова ногою в зубы до крови и дал по спине жезлом два удара, от которых Басманов пролежал недели две. Но уже с тех пор Басманов перестал быть в числе любимцев, царь не хотел смотреть на него и не велел допускать к себе ни его, ни его сына.

Царь приказал с разбойников снять показания. Они рассказали все, что им наговорил Кудеяр о том, будто многие земские бояре с ним были в соумышлении, чтобы извести царя Ивана и возвести на престол Владимира Андреевича; разбойники не могли назвать этих бояр по именам и оставляли плодовитой фантазии царя создавать различные предположения и догадки. После допросов царь сорвал на разбойников свою досаду о том, что Кудеяр ушел от его рук. Всех, как оставленных Басмановым в Коломне, так и привезенных в слободу и содержавшихся в тюрьмах дворца, царь велел побить палицами и отдать на съедение собакам. Погода была летняя, теплая; смрад от портившихся трупов и вой терзавших их собак, приносясь в окна царских хором, приятно щекотали обоняние и слух Ивана.

Событие с Кудеяром усилило в царе свирепость до крайних пределов, и время, казалось, не охлаждало ее, а развивало. Царь увидал, что не одни бояре могут составлять против него заговоры, – и простой народ способен к мятежу, и с прямою целью свергнуть его с престола и посадить иного царя. Он увидал, кроме того, что от заговоров и козней врагов его не спасает опричнина, в которой он думал изобрести для себя опору, – люди, близкие к нему, люди, избранные им для охранения его особы, люди, вознесенные им, обласканные его милостью, эти люди делают ему вред. Кудеяр, посягнувший на жизнь царя и самим царем осужденный на голодную смерть в дворце, освобожден опричником, – да еще каким? Шурином царя!

Давно уже злился царь Иван на своего родственника, князя Владимира Андреевича, давно подозревал в нем желание взойти на престол… Злоба царя к Владимиру Андреевичу не находила себе явного оправдания; теперь мятеж Кудеяра, поставившего своим знаменем князя Владимира, давал Ивану предлог выдумать такое оправдание. В голове его утвердилась уверенность, что Кудеяр действовал не без желания и не без ведома самого князя Владимира. Участь последнего была решена.

В то время как Кудеяр собирал разбойников и приводил их на службу Владимира Андреевича, сам князь Владимир Андреевич, ничего о том не ведая, готовил войско в Нижнем с целью оберегать юго-восточные пределы от турок и татар, ополчавшихся на Астрахань. Услыхавши от Жихаря, что в пользу князя Владимира Кудеяр готовит заговор, царь Иван не смел тотчас же тронуть этого князя, он даже боялся его, хотя князь Владимир по своему уму и нравственным качествам столько же мало был способен спасать отечество от царя-мучителя, сколько и защищать его от внешних врагов.

Когда замысел Кудеяра не удался, но разбойники были перехвачены и казнены, царь Иван Васильевич не стал уже церемониться с двоюродным братом: он ласково зазвал его к себе, и умертвил разом с женою, и затем приказал утопить мать его и еще, неизвестно по какому поводу, невестку свою, именно вдову брата своего Юрия, живших в монастыре на Шексне. Но избиение родных не удовольствовало злобы царя. Ему казалось, что заговор, с целью возвести на престол Владимира, прорвавшийся наружу в замысле Кудеяра, глубоко и широко пустил свои корни. Ему хотелось выкоренить измену так, чтоб она на будущее время не пускала ростков.

Предприятие Кудеяра, набравшего себе ватагу из людей незнатных, простых, обратило злобу царя на простой народ. В конце 1569 года Иван свирепствовал над народом в Клину; в Торжке его опричники били всякого чину людей ни за что, ни про что; но подозрение Ивана пало более всего на древние народоправные земли – на Новгород и Псков: они были виноваты перед самодержавием московским уже тем, что на их почве некогда процветала народная вольность. Новгород ненавистен был для Ивана еще и потому, что напоминал ему Сильвестра, который из Новгорода пришел в Москву, чтобы овладеть волею царя на несколько лет сряду.

Царь в начале 1570 года приехал в Новгород, и тут-то совершились варварства изумительные… «Была у мучителя некая хитрость огненная», – как говорили современники; он называл ее поджар; это было изобретение Бомелия: избитым палками новгородцам натирали спину этим составом; он причинял невыразимое мучение, а их привязывали к саням и везли с Городища топить в Новгород; к саням привязаны были истерзанные женщины; руки у них привязывались сзади к ногам, а к узлу, соединявшему руки и ноги, прицепляли младенцев их.

Иван ехал с этим поездом и тешился воплем страдальцев. Волхов был запружен телами человеческими и с тех пор, как гласит предание, перестал замерзать в самые трескучие морозы, чтобы люди, глядя на него, не забывали, как некогда грозный царь велел прорубить на нем лед и наполнил его волны новгородскими трупами. Оставшимся в живых было хуже, чем утопленным.

Христолюбивый и благочестивый царь приказал истребить все запасы хлеба, хранившиеся в Новгороде, а между тем уже в предшествовавший год был худой урожай, в следующем году тоже, а вдобавок повторилось бедствие, уже постигавшее Русь: полчища мышей снова истребляли хлеб и по полям, и по гумнам, и по амбарам, – все вместе было поводом того, что в 1570 году цены на хлеб возросли до невероятных размеров. Бедные люди мерли с голоду, а царь не переставал искать вокруг себя измены, Бомелий не переставал быть.

Вдруг приходит царю весть от Афанасия Нагого, из Крыма, что Кудеяр находится в Крыму при дворе хана Девлет-Гирея, пользуется его милостью и возбуждает его против Москвы.

Иван Васильевич не взвидел света от ярости, когда к нему пришла такая весть. Ему так хотелось замучить этого врага, что он готов был помиловать многих, которых он казнил, если бы только Кудеяр прежде попался в его руки: много казней совершено было им с досады, что нельзя было казнить Кудеяра. И что же? При всем самодержавии Ивана, при всем могуществе его – Кудеяр ему не давался, два раза, как змея, выскользнул из его когтей и теперь прохлаждается на воле и смеется над бессилием московского самодержца. В досаде Иван Васильевич приказал призвать к себе Басманова с сыном: это было первый раз после того, как государь собственноручно отколотил его за недоставку Кудеяра.

– Алешка, – сказал ему царь, постукивая своим остроконечным посохом, – сколько ты рублев взял с Кудеяра, чтобы его выпустить?

– Царь-государь! – вопил Басманов, валяясь у ног царя. – Бог-сердцеведец видит невинность души моей!

– Лжешь, пес! – кричал царь. – Лжешь! Ты вместе с другими такими же псами мирволил и добра хотел брату Владимиру; ты хотел нас с престола сместить, а его посадить; ты, хамское отродье, выпустил Кудеяра, боячись, что он, если ты приведешь его, под пыткою, не стерпя мук, все про вас откроет. Я послал тебя привести ко мне Кудеяра, а ты привел шайку воров, которые ничего не знали и годны были только на то, чтобы ими собак кормить. Мог же ты привести с собою сотни три такой сволочи, а одного не мог. Отчего? Оттого, что те три сотни ничего про вас сказать не знали, а тот один сказал бы про вас всю правду! Не все ли вы присягали, как поступали в опричнину: присягали отца родного не жалеть за нашу царскую честь и за наше государское здоровье. Федька! и ты присягал на том! А! Присягал? Ха, ха, ха! Покажи же теперь, что хранишь присягу не устами точию, но и делом. Твой отец изменник царю, заколи его!

– Бей, Федор, коли царь велит, – не ослушайся государской воли! – сказал Алексей Басманов.

Федор ударил отца ножом в сердце.

Примітки

Клин – місто, відоме з 1234 р.; нині – райцентр Московської обл. РРФСР.

Торжок – місто на р. Тверца, відоме з 1139 р.; нині – райцентр в Калінінській обл. РРФСР.

Данков – місто на р. Дон, засноване у 1571 р.; нині райцентр у Липецькій обл. РРФСР.

Оскол – річка, ліва притока Сіверського Дінця.

Подається за виданням: Костомаров М.І. Твори в двох томах. – К.: Дніпро, 1990 р., т. 2, с. 310 – 321.