5. Татарское нашествие

Николай Костомаров

Кудеяр, в сопровождении двух русских изменников, с отрядом татар тысяч в пять, шел впереди через ногайские степи по Муравскому шляху. Громадные толпы ногаев ехали отовсюду к Муравскому шляху, верхом, с колчанами и луками за плечами, и вели с собою много запасных лошадей. Поход им предстоял тремя путями: одни должны были примкнуть к ханской орде, другие, свернув с Муравского шляха, переправиться через Донец на Изюмской сакме и, достигнув жилых мест, опустошать срединные украинные земли московские, а третьи должны были идти восточнее, через Тихую Сосну, Потудань, к Дону, на рязанские земли.

У них было одинаковое назначение: все должны были сожигать русские селения, портить посевы, убивать людей, а лучше ловить на аркан и вести в плен. Им не было положенного срока пребывать в походе: какие успеют прежде других, награбят, наделают разорений, нахватают пленников и ворочаются, коли хотят, в свои степи. Сам хан Девлет-Гирей, со сто двадцатью тысячами орды, намеревался свернуть с Муравского шляха влево, перейти Оку в ее верховьях, по указанию русских изменников, потом перейти Жиздру, Угру и идти к Москве с запада, в надежде, что царь если и спохватится, то будет ждать его с юга от Москвы, как прежде бывало.

Хан не заботился о продовольствии своих ратных сил; каждый татарин брал себе, что хотел, а не взял, сам виноват, хоть с голоду умирай; только дано было приказание брать с собою побольше ремней, чем вязать пленников. За ханом не ехал обоз; все везли на вьючных лошадях. Хан шел с необычною быстротою, чтобы внезапно напасть на столицу; поэтому за ним хотя и везли шатры, но они почти никогда не разбивались; хан отдыхал под открытым небом, на ковре, разостланном на траве. Только иногда, когда надобно было подолее покормить лошадей, для хана жарили бараний шашлык или какую-нибудь дичь; в другое время, торопя свою орду, он ел только сухую вяленую конину и показывал своим мурзам пример воздержания и сурового образа жизни.

Кудеяр с Лихаревым и Русином, опередившие хана, прибыли к Оке на Злынское поле, находившееся недалеко впадения в Оку реки Ицки. Здесь встретил он уже ожидавших его Окула, Урмана и братьев Юдинковых, а с ними было всего-навсего только десять человек.

Когда разбойники изъявили радость о встрече с Кудеяром, ханский тат-агасы держал себя уже не так, как прежде, и здоровался с ними хоть и с приветливым, однако, вместе с тем и с гордым видом, который шел к его расшитому золотом чекменю. Он важно и покровительственно объявил им от хана великие милости, если они благополучно переведут ханскую орду через реки, и тут же, через своего секретаря, выдал им по нескольку золотых монет. Окул с Урманом хотели было наперерыв рассказать свои приключения, испытанные ими после погрома разбойничьего стана близ озера, но Кудеяр, как будто не желая даже вспоминать о прошлом, прервал их и с важностью сказал:

– Говорите дело: что я у вас спрошу, то мне и говорите. Отчего вас так мало? Где вы были в последнее время?

– Мы были в Брянском лесу, – начал Окул. – Когда мы с Урманом услышали, что хан идет, то стали говорить ватаге, что идти бы нам Кудеяру навстречу и проводить хана через броды и перелазы. Ватага так и заорала: как можно, чтобы христиане бусурманам на христиан помочь давали?

– Я им говорю, – сказал Урман, – да ведь нам, братцы, лишь бы милость была, а теперь будет такой случай, что другого не дождешься. А они на меня: ты сам татарин и своим татарам наговоришь; видно, хочешь в прежнюю веру повернуться и нас туда же тянешь.

– Я говорил им, – сказал Окул, – ведь мы шли же против царя-мучителя с Кудеяром, а теперь Кудеяр хана на того же мучителя ведет и нас просит с собою, – отчего ж нам не идти?.. А они говорят: то иное дело было; мы тогда уповали, что вместо царя-мучителя иной царь христианский будет, а теперь хан-бусурман идет разорять народ. Да тут же стали кричать на нас: долой их с атаманства. Нас с атаманства скинули; атаманами поставили Захарку Мельницу да Митюху Курощупова. А те, как стали на атаманство, тотчас сказали кругу такову речь: пойдемте, братцы, прямо к царю с повинною, а Окулка с Урманком свяжем; авось нас государь-царь помилует за то, что мы не пошли служить крымскому хану. А ватага на это как крикнет: «Да, помилует! как помиловал нашу братью, тех, что близ озера сдались. Вишь ты, говорит, что затеяли рассякие, растакие дети, рубить их, а то они нас выдадут», – да тут же их изрубили. А мы стоим с Урманом, себе смерти дожидаем. Только нет: они нас рубить не стали, только все ругали. «И к царю не пойдем, – кричат, – и к хану не пойдем, а кто скажет еще хоть слово про то, чтоб нам идти либо к хану, либо к царю, тому тотчас смерть». Так мы с Урманом посоветовались, что нам оставаться в стане не мочно, да ночью и убежали.

– А вот эти, что с нами пришли, – сказал Урман, – десять человек, все татары новокрещены; им також не мочно было оставаться, для того что им веры уже не будет, затем что татары; и они бежали с нами, хотячи послужить хану и тебе.

– А мы, – сказал Ждан Юдинков, целуя полу одежды Кудеяра, – твои вечные холопи, твои дети верные; как прежде с тобой неразлучно ездили, так и теперь поедем близ твоего стремени.

– Служите верно светлейшему хану, – сказал Кудеяр, – и получите большие милости.

Он приказал угостить разбойников, но сам не садился с ними.

– Горд, – заметил Окул, – важным человеком стал у хана!

– Нет, он милостив! – сказал Василий Юдинков.

Прибыл хан. Он заблагорассудил разбить себе на Злынском поле шатер и намеревался отдохнуть один день после продолжительного беспрерывного пути. Кудеяр привел к нему русских беглецов. Они целовали руки хана. Урман не утерпел и заплакал: национальное чувство, задушенное в молодости, воскресло при виде государя того племени, к которому принадлежал Урман, государя, говорившего языком, слыханным Урманом в детстве от отца и матери.

– Светлейший хан, – сказал Урман, – я твой прирожденный человек; и эти люди, – он указал на новокрещенов, – все это, как и я, твои люди; все мы прирожденные татары, нас неволею повернули на москвитинов. Ты наш настоящий государь. Все мы хотим тебе служить навек!

Новокрещены клялись в верности хану. Окул и Юдинков молчали, не понимая по-татарски.

– Я рад, – сказал хан, – что наши пришли к нам. Вы – дети мои, я – ваш отец. Московский мучитель набрал вас в мусульманских царствах и насильно отвратил от правой нашей веры. Много вас таких. За вас и за них иду я мстить ему, и вы за себя отомщайте. Послужите мне, так будете У меня ближними людьми. Вот Кудеяр вам скажет, как я умею благодарить и награждать услугу. Кудеяр сделал мне добро – и теперь важный человек в нашем юрте.

При помощи русских изменников, взявшихся быть вожами, хан с ордою перешел Оку на Быстром броде, перешел Жиздру в том месте, где когда-то разбойники ушли от калужан, наконец перешел Угру и повернул к востоку. Татары шли неутомимо, не встречая нигде от русских сопротивления; в этом крае русской рати не было; царь, услышав чрез станичников, что ногаи стали появляться в украинных землях и что за ними хочет быть сам хан, собрал наскоро рать; она стояла под Серпуховом, ожидая татар по дороге к этому городу.

Татары не брали городов, чтоб не тратить времени, и мало разоряли край, оставляя это дело ногаям, а только, проходя через селения, сожигали их, означая тем свою победу. Уже до Москвы оставалось не более семидесяти верст. Окул исчез: его стала мучить совесть, что он служит бусурманину на христиан; он убежал, пробираясь лесами, в Литву.

Кудеяр призвал к себе новокрещенов, передавшихся к хану с Урманом, а с ними Урмана, и сказал:

– Вот вы почуяли, что вы не русские, а татары. Противно вам стало, что вы служите чужому государю, московскому, прирожденному заклятому врагу всего вашего татарского племени. Вы увидели вашего истинного праведного государя татарского, и сердце ваше затрепетало. Сослужите же ему великую службу. Наш государь наградит вас, и вы будете у него – как первые мурзы. Служба вам будет нелегкая, зато и милость немалая. Ступайте в Москву: все вы по-русски умеете, и вас признают за русских; теперь же всякого народа много туда бежит. Как мы придем к Москве и увидите наших людей и лошадей – зажгите Москву в разных местах. Вот вам деньги, чтобы обойтись там. Ступайте, хан велит.

Они получили деньги и уехали.

Потом призвал Кудеяр Юдинковых и сказал:

– Вы мои верные, любезные дети. Нет у меня людей на свете вас милее, вы нарекли меня своим батьком; я вам поручу такое важное дело, которого другим поручить побоюсь. Ступайте в Москву, а как мы подойдем к ней, зажгите ее в двух местах. Смотрите, не попадайтесь, а то мне без вас тяжело будет.

– Зачем попадаться, – сказал Ждан, – на то идем, чтоб дело сделать, а не попадаться.

– Да никому, никому не говорите! – сказал Кудеяр.

Орда сделала к следующему дню тридцать верст. Кудеяр призвал Лихарева и Русина.

– Братцы! – сказал он. – Все ваши утекли куда-то, вы одни остались. На вас надежда вся. Хотите или не хотите служить хану? Мы вас не держим. Не хотите – уходите, как сделали вожи ваши. А хотите служить хану – учините нужное дело.

– Куда нам идти! – сказал Русин. – Нешто к Ивану, чтоб шкуру содрал? Нет, оно больно.

– Все можем сделать! – сказал Лихарев. – Что хан прикажет? Хоть жар-птицу достать велит, так и ту поедем доставать.

– Не доставать жар-птицу, а пустить ее посылает вас хан, – сказал Кудеяр. – Ступайте в Москву, и как мы подойдем к ней с ордою, вы зажгите ее в двух местах.

– В двух? – сказал Лихарев. – Я один в десяти местах зажгу. Всю сожжем дотла: коли Лихаря на то пошлют, так уж Москве целой не быть.

– А то… – промямлил Русин… Он целовал полу Кудеяровой одежды. – Таково дело важное сделаем, – продолжал он, – твоя милость, не оставь нас, чтоб светлейший хан пожаловал нам поместьишко у себя в Крыму.

– Делайте ваше дело, – сказал Кудеяр, – а нагорода вам будет.

– Что нагорода? – сказал Лихарев. – Лихарь ради одной славы черт знает чего наделает.

– Вот вам деньги, – сказал Кудеяр, – да никому о сем не говорите. Может быть, вожи наши в Москву ушли изменою, так коли встретитесь, не говорите с ними и сторонитесь от них.

– Я себе начерню бороду, – сказал Русин.

– Я желтой глиной намажу, – сказал Лихарев, – да еще горб на спине примощу.

– А я себе и рожу напятнаю, – сказал Русин.

Они уехали. Кудеяр, узнавши, что татары наловили русских пленников с женами и детьми, призвал четырех таких пленников и сказал:

– Что вам дороже: жены и дети ваши или Москва?

– Вестимо, свои дороже! – отвечали ему.

– Идите в Москву и зажгите ее в четырех местах, когда мы подступим к столице. Вам за то будет нагорода великая. А не захотите того исполнить, велю казнить жен и детей ваших лютыми муками.

Пленники поневоле согласились.

Потом Кудеяр призвал еще троих и говорил им то же, что и первым; потом призвал еще троих и говорил то же, что вторым. Все согласились, но не все решились исполнить такое приказание. Кудеяр поступал таким образом для того, что если бы кто-нибудь открыл замысел или попался русским по неосторожности, то, не зная всех соучастников, не мог бы показать на них.

Сделали еще двадцать верст и остановились. Вечерело. Кудеяру привели четырех схваченных татарами ратных московских людей.

– Кто вы? Опричные или земские? – допрашивал их Кудеяр.

– Мы земские, – отвечал один из пленных.

– Куда вы пробирались?

– Нас послали проведать, где татары и скоро ли прибудут.

– Где царь?

– Убежал.

– Куда?

– Не знаем. Нас собрали под Серпухов. Царь был с опричниной. Ждал хана к Серпухову и послали за Оку проведывать вестей, а посланные, приехав, сказали, что не видали и не знают, где хан. А тут пришла весть, что хан перешел Оку у верховьев, а потом уже перешел и Угру и идет к Москве. Тогда царь с опричниною ночью убежал, покиня всю земскую рать.

– Хорош царь ваш, – сказал Кудеяр, – он, видно, отважен только над своими дураками, которые, как овцы или свиньи, подставляют ему свои морды под нож. А кто у вас воеводы?

– Князь Бельский старшой, а под ним князь Мстиславский, а у них князь Воротынский, да Шуйский Иван Петрович, да с ними бояре.

– Какой это Воротынский – Михайло? – спросил Кудеяр.

– Да.

– Это хоробрый человек. Он хотел когда-то с нами, крымцами, биться, Крым наш думал завоевать. Что же ваши воеводы хотят чинить?

– У них разлад. Воротынский и Шуйский хотели идти прямо на вас и учинить бой, а Вельский и Мстиславский не захотели, стали говорить, что надобно идти в Москву и в Москве борониться. Сегодня они пришли все в Москву.

– А ратной силы много у них?

– Было у нас тысяч боле ста, только, чай, половина разошлась после того, как царь ушел с опричными.

– Одного оставить, а прочим порубить головы! – закричал Кудеяр татарам.

– Да за что же? Помилуй! подари животом! ради Христа помилуй! – кричали пленные.

– Что с вами возиться? – сказал Кудеяр. – Порубить им головы! – повторил он татарам, а сам отправился к хану.

– Светлейший хан! Нам, – сказал он, – идти бы скорее к Москве; языки сказали, что воеводы с своею ратью придут сегодня в город, хотят отсиживаться, так нам не допустить их установиться и к утру бы поспеть к Москве. А я послал вперед, чтоб Москву зажгли, как мы придем.

– Пусть так будет! – сказал хан. – Благодарю, мой тат-агасы.

При всех свойствах, присущих предводителю хищнического полчища, Девлет-Гирей имел в себе что-то рыцарское; в его душе, склонной к поэтическому созерцанию, было уважение к благородному и честному, несмотря на то, что его собственные поступки шли часто вразрез с этим уважением. Девлет-Гирею в первое его знакомство с Кудеяром понравилось то, что Кудеяр не прельстился выгодами и обещаниями, остался верен христианской вере и русскому царю. Тогда Девлет-Гирей всем сердцем полюбил Кудеяра. Но теперь, когда Кудеяр, принявши ислам, лез, как говорится, из кожи, чтобы казаться татарином, и старался услуживать хану назло русскому народу, хан, хотя ценил услуги своего тат-агасы, хоть благодарил его и хвалил, но уже не питал к нему прежней сердечной привязанности.

Кудеяр стал расспрашивать оставленного в живых пленника о Москве, откуда можно лучше глядеть на нее, и, узнавши, что паче других мест пригодны к тому Воробьевы горы, велел ему вести хана с мурзами и телохранителями на эти горы, обещая за то пленника отпустить на волю. Вож этот, москвич, сын боярский Орлов, поневоле исполнил приказание. Утром, на следующий день, 24 мая, орда явилась у Москвы и растянулась кругом Замоскворечья и до самого Коломенского села, а сам хан с мурзами и с Кудеяром взъехал на Воробьевы горы. Кудеяр отпустил Орлова, приказавши татарам не трогать его.

Хан поместился в царском дворце, том дворце, из которого некогда царь Иван глядел на московский пожар, где, устрашенный народным возмущением, отдался в волю попа Сильвестра. С переходов этого самого дворца крымский хан готовился смотреть на другой пожар Москвы. Его мурзам стали разбивать шатры. И Кудеяру разбили шатер на самом спуске с горы и внесли в шатер его вещи.

Примітки

Бельский, князь – Бельський Іван Дмитрович (? – 1571) – воєначальник, учасник Лівонської війни (1558 – 1583), кримських походів; перший боярин в земщині.

Коломенское – село під Москвою, де знаходилася царська садиба; вперше згадується 1339 р. Нині – державний історико-архітектурний музей-заповідник «».

Подається за виданням: Костомаров М.І. Твори в двох томах. – К.: Дніпро, 1990 р., т. 2, с. 335 – 342.