Памятники христианства в до-монгольский период

Фомин П.

В до-монгольскую эпоху, в XI-XII вв., христианство проникало в район нынешней Харьковской губернии вместе с славяно-русской колонизацией. Это было тогда явлением неизбежным. Колонизация шла, как мы уже говорили, с северо-запада из соседних княжеств Черниговского и Переяславского, а они в это время были цветущими центрами христианства. Города Переяслав и Чернигов были епископскими кафедрами, и близкий к нашему краю Курск, родина Преп. Феодосия Печерского, в то время был совершенно христианским городом с многими храмами. С северо-востока же направлялось в наш край культурное влияние Суздальского и Рязанского княжеств. В начале XI в. отсюда христианство близко подходит к Придонскому краю также вместе с славяно-русской его колонизацией. Здесь город Воронеж является древнейшим русским городом: в русских летописях он упоминается уже под 1177 г. по Р.Х.

Христианские древности Х-ХІІ вв., открытые в Придонском крае и особенно в Цимлянском городище, не оставляют сомнения в том, что и нижняя часть Дона была просвещена христианством, и по-видимому даже ранее того времени, когда произошло знаменательное событие крещения русского народа при св. кн. Владимире [Христианское чтение 1897 г., Окт., статья священника С. Зверева: «Следы христианства на Дону в до-монгольский период», с. 487]. Мы выше говорили, что через район Северского Донца шел путь сношений Чернигово-Северского княжества и вообще Киевской Руси с Тмутараканским княжеством также христианским в Тмутаракани упоминается, как уже существующая епархия в последней четверти XI в.: здесь были храмы, был и монастырь, основанный Преп. Никоном Киево-Печерским. Таким образом, в ХІ-ХІІ вв. первобытное славяно-русское население нашего края находилось под перекрестными христианскими влияниями.

Существование в эти века христианства среди населения нашего края несомненно. Для нас представляется замечательным факт существования христианства здесь даже в городах по-видимому половецкого характера со смешанным населением. Подтверждением этому может служить то обстоятельство, что жители одного из этих городов, Шаруканя, несомненно находившегося в районе Северского Донца, во время похода русских князей в 1111 году оказались христианами и вышли к ним с пением молитв и хоругвями [По мнению проф. Н.Я. Аристова город Харьков возник на месте древнего Половецкого города Шаруканя. Проф. Д.И. Багалей предполагает, что Шарукань, который сдался русским князьям в 1111 году, должен был находиться где-то в местности нынешних Харькова и Чугуєва. Другие отождествляют Шарукань с Чугуевым. В последнее время некоторые, на основании археологических изысканий в сл. Верхнем Салтове, считают находящееся здесь древнее городище – остатками половецкого Шаруканя.].

Мы остановим свое внимание на вещественных памятниках первобытного христианства в нашем крае.

Почти во всех позднейших исследованиях о Харьковской старине до-монгольского периода упоминается о замечательной находке христианского памятника, сделанной в городе Харькове. История этой находки такова.

В конце июля 1869 года при планировке земли под Харьковский вокзал железной дороги на урочище «Архиерейская левада» под Холодною горою, на глубине одной сажени в затверделом суглинке найдено барельефное головное изображение, вырезанное на плоской глыбе самородного гипса, не обсеченное с задней стороны. Изображение явственно представляет убрус с трех-складчатыми вверху узлами по углам. На нем изсечен лик, украшенный сиянием. В настоящее время эта находка хранится в Музее церковных древностей при Харьковском университете. Н.Д. Борисяк исследовал этот памятник и представил III-му археологическому съезду в Киеве свой доклад, в котором пришел к следующим выводам касательно его древности. Мы приводим их целиком [Труды III археологического съезда в России. Киев. 1878, т. II. Приложения, с. 205-207.].

«Изваяние отличается правильностью рисунка. Ученые духовные лица и художники, к которым я обращался за помощью в определении найденного предмета, подтвердили мою догадку, что изваяние ближе всего представляет изображение иконы Спаса Нерукотворного, что на убрусе. Если остановимся на мысли о христианском значении изваяния, то мы можем отнести его или к времени с XI по XIII вв., когда в данной местности жило христианское население, причислявшееся к населению Переяславского и Черниговского княжеств, или ко времени половины XVII в., когда Слободская Украина, запустевшая после Батыева нашествия, заселилась вновь выходцами из западной, правобережной Украины».

Я позволяю себе высказать некоторые догадки и предположения относительно этого предмета. Я полагаю, что в новейшую эпоху рассматриваемое изваяние не было сооружено по следующим причинам: наши мастера каменщики никогда не делали изваяний из самородного гипса, породы и несуществующей в окрестностях Харькова. Образ найден на глубине сажени под слоем отвердевшего суглинка, на образование которого потребно значительно продолжительное время. Мне не случалось встречать между уцелевшими остатками церковной старинной утвари, а также между вынесенными переселенцами из-за Днепра предметами религиозного почитания изображений святых, изваянных на камне. Трудно предположить, чтобы найденное изображение служило барельефом наружной части храма или надгробного памятника, такие украшения в храмах наших не употреблялись и трудно допустить, чтобы они приделывались к стенам церквей, возведенных из дерева.

Кладбища в местности, где найден образ, не существовало и при планировке следов кладбища никаких не обнаружено; при том же материалом для мавзолеев служили у нас первоначально: кирпич, песчаниковый камень и чугун. Украшения памятников вырезаются обыкновенно на монолите, из которого сделан сам памятник, или же подобно как в храмах и часовнях лепные а не резные. Затем, значение барельефного украшения опровергается и отсутствием на изваянии малейших следов прикрепления.

Рассматривавший описываемое изображение художник Волошинов выразился о нем следующим образом: «по контуру и экспрессии найденное барельефное изображение принадлежит к произведениям древнегреческого стиля. И я не сомневаюсь, что оно служило принадлежность скита пустынножительства». Нельзя отрицать возможности подобного предположения, тем более, что по наблюдениям над характером нашей местности, не подлежит сомнению, что прежде в ней на значительных пространствах существовали вековые леса, представлявшие требуемые для пустынножительства условия.

Может быть, в найденном предмете мы встречаем след тех давних, неведомых историй, подвижников, которые дали название «Святой Горе» на Донце (упоминаемой московскими летописями XVI ст.), которые основали Святогорскую обитель (по мнению Преосвященного Филарета существовавшую уже до XIV в.) и которые ископали пещеры в Донецкой скале, может быть подражая преп. Феодосию и Антонию».

Находка столь древнего изваяния и притом в городе Харькове – чрезвычайно удивительна. Н.Д. Борисяк, в докладе Киевскому Археологическому Съезду не представил подробного тщательного описания изваяния, а свои выводы относительно древности его не достаточно обосновал, может быть по не имению для этого фактических и документальных данных. А между тем, исключительно на основании его выводов, другие исследователи нашей старины называют это изваяние памятником домонгольского времени и отсюда заключают о существовании христианского населения в городище на месте нынешнего Харькова еще в то отдаленное, до-монгольское время. Серьезность таких выводов и на первый взгляд загадочность этой находки побуждает нас дать здесь более подробное и всестороннее описание этого изваяния.

Найденный памятник представляет собой доску в 28 см. высоты, 23 ½ см. ширины и 4 ½ см. толщины из мраморовидного камня белого цвета. Камень определяют как белый известняк – самородный гипс. Лицевая поверхность сероватая и шероховатая. Задняя сторона грубо обрублена без всяких следов какого либо прикрепления цементом или железом. Все четыре образа доски по толщине также не имеют никаких следов прикрепления, причем образы похожи на обсеки, подобно грубому обсеку задней стороны. Нельзя не заметить, что ребра нижних краев сильно обтерты как бы от долгого держания руками. Во всю плоскость доски сделано изображение. В двух верхних углах вытесаны узлы, каждый в три складки.

Изображение представляет собою лик в отдельном виде без шеи и плеч. Лик челом и носом сильно выдающийся из плоскости доски на 3 см. Вокруг лика сияние (нимб) 2 см. ширины. Лик от конца брады до верха головы 22 см., расстояние между ушами 15 см. Лик продолговатый благородного и строго стиля. Линия бровей – прямая, глаза большие, открытые (без зрачков). В изваянии строго и правильно сделаны глаза, нос, усы, губы, уши и брада, хотя без мелких детальных линий: все изображение – в виде общего контура. На челе и браде имеются пять поперечных небольших линий, очевидно, случайно сделанных заступом при откапывании его, также случайно отбит кончик носа. Особенно характерны в этом изваянии нос и уши. Нос заметно продолговатый в 5 см. длины, очень прямой, без всякой горбинки и средней толщины или скорее: тонкий. Ясно сделаны ноздри и между небольшими, как бы намеченными только усами, продольная ямка по верхней губе.

Изучение этого изваяния убеждает, что сделано оно хорошим мастером, отлично и быстро умеющим высекать в общих контурах лицо человеческое. Длина бороды от нижней губы 8 см., ширина ее 10 см. Борода в нижней своей части имеет совершенное явственное и ровное раздвоение. Вдоль бороды, начиная от ушей, идут вниз волосы, причем расширяющиеся к плечам локоны высечены контуром в виде двух треугольников в 12 см. длины и 7 см. ширины у основания, спускающиеся гораздо ниже брады. Весьма характерны волоса на голове. От чела они шириной в 3 см., над серединой чела они разделены и, немного расширяясь вокруг верхней части головы, сильно суживаются к ушам. Уши небольшие, тонкие и несколько выдающиеся своими оконечностями вперед.

Изваяние не оставляет сомнения в том, что это – изображение священного убруса, Нерукотворного образа Христа Спасителя. Правильность и благородство очертаний его чрезвычайны. Следов каких либо надписей и букв нет никаких. Судя по шероховатой и серой поверхности это изваяние очень древнее. Кажется, что поверхность его была долговременно обветриваема, выставленная наружу, тогда как задняя его сторона, белая, как бы со свежими следами обсека, была закрыта. По бокам и на задней стороне явны следы обтески, лицевая же сторона сглажена, и ни в одной линии не заметно следов резца.

В определении древности и происхождения этого изваяния характер и стиль сделанного на нем. Нерукотворного Образа должны играть первостепенную роль. Какого же иконописного типа это изображение? Как видно из доклада Н.Д. Борисяка, художник Волошинов определил его общею фразою: «изображение принадлежит к произведениям древнегреческого стиля» (первохристианского или византийского?). Мы не находим в нем элементов сходства с древне-византийским типом, а тем более первохристианским.

По словам академика Н. Кондакова, древнехристианское искусство знало мужественный образ Спасителя, но он не был Его историческим типом с чертами Лика, установленного преданиями. Исторический портретный Лик Спасителя выработан уже иконописью века Контантина и мы находим этот тип в живописи римских катакомб только во время IV—VI веков. Так, фресковое погрудное изображение Спасителя с Евангелием в левой руке и благословляющей десницей, в катакомб Св. Генерозы, относится к таким историческим типам: Спаситель имеет длинные назорейские волосы, легкую, опушающую овал лица, бороду, глубоко-посаженые глаза, покойный и твердый взгляд, покойно и ровно очерченную дугу бровей, тонкие и правильные черты лица. Изображение относится к 680 году. В конце VI уже остановился тип Христа, излюбленный восточною мозаикою: фигура широкая, монументальная, даже тяжелая, голова квадратная, густая борода, могучий характер в крупных чертах лица, величавый оклад головы и волос [Лицевой иконописный подлинник. Том. I: иконография Господа Бога и Спаса нашего Иисуса Христа. СПБ: 1905 г., с. 12.].

В ближайшее затем время в этот византийский тип Спасителя привносится изображение больших круглых глаз, пышных волос, спадающих за плечи, и суживающейся брады без раздвоения. Еще позднее, как в мозаиках византийского типа в римских и равеннских церквах, так и в византийских изображениях Убруса Христова Х-ХІ вв., к чертам Лика Спасителя присоединяются пышные локоны волос, спадающих на плечи и раздвоенная брада. В близкое к этому времени появляются и в древнерусской иконописи изображения «Нерукотворного Лика Спасителя» этого последнего типа, к которому очень близко подходит найденное в Харькове каменное изваяние.

Нельзя не принять во внимание здесь то, что позднее, в XIV-XVII вв., русские типы Нерукотворного Спаса претерпевают значительные видоизменения, к которым совершенно не подходит наш памятник. Так, в них резко обозначаются по три или два локона волос, спадающих на плечи, отдельная космочка волос, спадающая на верх чела из раздвоения головных волос и особенно характерное разделение брады на несколько прядей в виде «крохотных завитков», как это мы видим на лучших образцах таких икон: в Никольском Единоверческом Монастыре в Москве, в резнице Св. Троицкой Сергиевой Лавры, в Московском Успенском Соборе XVI в. (без завитков брады), в Ново-Спасском монастыре в Москве [Лицевой иконописный подлинник. Т. 1, приложения.].

При составлении нашего изваяния с древне-русскими изображениями Свящ. Убруса мы поражаемся близким его сходством с подобными изображениями в двух замечательных древнерусских храмах: Спаса Нередицы в окрестности Новгорода (построенного в XI в.) и Георгиевского Собора г. Юрьева Польского. В Нередицкой церкви на пояс купольного барабана помещены два Нерукотворных образа: один воспроизводит известный образ Авгаря, бывший на полотне, другой же воспроизводит, по-видимому, знамя или лабарум, судя по жемчужным окаймлением и надписи IС. XC. НІ. КА. Первый имеет следующие черты особенно сходные с нашим изваянием: продолговатый овальный лик, волосы широко окружающие главу, и к ушам суживающиеся и ниспадающие ниже брады двумя длинными расширяющимися локонами, среднего размера брада с явным раздвоением, продолговатый тонкий и прямой нос, линия бровей ровная, глаза большие, взгляд спокойный, уши не закрытые волосами. Это изображение в церкви Спаса-Нередицы сохранилось от конца XII в. По своему характеру вполне соответствует установившемуся в то время русско-византийскому типу Образа Христова.

Вообще же наше изваяние по своей каменной конструкции представляется схожим с каменными изваяниями, так называемыми «прилепами», двух замечательных древнерусских храмов XII и нач. XIII вв.: Георгиевского в Юрьеве Польском и Дмитриевского во Владимире. Всякий, знакомый с наружными барельефными украшениями этих двух храмов, невольно вспомнить о них при взгляде на наше изваяние. Самородный гипс, годный для барельефных изваяний, в обилии находится в Уральских горах. Древние булгары, обитавшие по рекам Каме и Волге, пользовались им для каменных своих построек. Отсюда этот материал доставлялся в Суздальское княжество для сооружения и украшения церквей.

Дмитриевский и Юрьевский соборы сложены из белого известняка, доставленного из Булгарии, с заполнением полой внутренности, между двух сложенных стен, бутом из булыжника, щебня и обломком того же известняка, и известкового раствора. Крепость этого последнего и отношение к этой сердцевине самой кладки стен, как своего рода облицовки, указывает на обычаи греко-восточных построек и составляет немаловажное обстоятельство для понимания роли самых скульптурных плит или «прилепов». Владимир, в эпоху этих сооружений (XII и нач. XIII вв.), был наполнен, по летописи, хитрыми купцами, рукодельниками (художниками) и разными ремесленниками, и все это пришлое население новых «пригородов» из «холопей каменщиков», скоро смешавшееся с туземным (финским), явилось первыми ремесленниками.

В сооружения Владимиро-Суздальские явственно было внесено этими мастерами западное (романское) влияние, но в рамках византийских традиций и восточных вкусов (звериная орнаментация Дмитриевского и Юрьевского соборов). Замечательны пути, по которым мастера этой эпохи заносили свое влияние во Владимиро-Суздальское зодчество. Основным условием культуры Суздальской области в то время было ее посредничество в торговле Востока с Западном, тогда покинувшей южные степи и поднявшей на севере. Для Суздальской области уже во времена Боголюбского установились связи, естественные и в географическом отношении «с Приднепровьем, Волынью и Галичем: путь из Киева подымался по Днепру и его притокам, переходил на Москву реку или же на верховья Оки и на Клязьму. Таким, конечно, путем из Киева и родственного Галича шли мастера и каменщики в Суздаль» [Русские древности в памятниках искусства, изд. Графа И. Толстым и Н. Кондаковым. Вып. IV. С-Пб. 1899 г., с. 37].

Известняковый материал нашего изваяния и контурность мастерской его обработки, очевидно, рассчитанной на вид издали, естественно сближают его с «прилепами» Владимиро-Суздальских храмов. Возможность занесения его в наш край может быть допустима ввиду близости его к тому пути, по которому шло каменное мастерство из Киево-Волыни и Галича в суздальскую область. Предположения этого рода нам кажутся вполне естественными. И это тем более, что подобное изваяние имеется между «прилепами» Георгиевского собора. Северная стена этого храма богата рельефами: здесь с угла сохранился даже пилястр с капителью и личинами, по пилястру размещены медальоны с бюстами, затем отдельные фигуры святых, образ Спаса Нерукотворного, опять медальоны со святыми, херувимы, иногда в кусках, и все это наверху, где стена переложена из архитектурных элементов какого-то другого здания и украшен правильным рисунком разводов. В этой части храма, как есть посредине, выше окна, помещен образ Нерукотворного Спаса совершенно отдельный от соседних фигур, вытесанный на цельной известняковой плите. Складок Убруса здесь не видно. Лик окружен нимбом и такого же типа, как на нашем изваянии. Особенно характерную черту этого образа составляют весьма длинные волнистые локоны волос, спускающиеся ниже брады [Русские древности в памятниках искусства, ibid, с. 46, рисунок № 83-й].

В определении древности происхождения нашего изваяния большое значение также имеют характер и история местности, в районе которой оно было найдено. Н.Д. Борисяк в своем докладе о находке не сообщает никаких данных об этой местности. А между тем здесь мы также наталкиваемся на указания в пользу глубокой древности находки. Тот участок земли, где был из глубины 1 сажени вырыт наш памятник, и где теперь находится Харьковский вокзал южных железных дорог, представляет собой собственность Харьковского Покровского монастыря (архиерейского дома) и носил название «Архиерейской левады». Раньше это всегда было пустынное место, луговое и озерное.

Так, в XVIII в., ближе к началу нынешней улицы Большой Панасовки эта левада переходила в несколько мелких озер с кочками и порослями. Левада вплотную подходила к городской дороге, которая по линии нынешней Екатеринославской улицы шла от Триумфальной арки (в конце XVIII в.) у Дмитриевской церкви на Холодную гору и далее в направлении к Куряжу на Ахтырку. По другую сторону этой дороги (в районе нынешних Большой и Малой Гончаровки) простирались сперва огороды, за ними подгородняя сл. Долганевка, а под самой Холодной горой кирпичные заводы. Архиерейская Левада поднималась немного вверх по склону Холодной горы: здесь были монастырские огороды, а выше вишневый сад и два деревянных домика для монастырских служащих [См. план г. Харькова 1787 г. в «Истории г. Харькова» Д.И. Багалея и Д.П. Миллера. Харьков 1905 г. т. 1, с. 76-я]. Холодная гора в то время была необитаема, покрыта остатками древнего леса, переходившего у нынешней Основы в густой бор. На самой вершине Холодной горы был в то время курган, в котором найдены человеческие кости, уголь и черепки, представлявшие, вероятно, следы языческого погребения [Ibid, с. 25.].

Архиерейская левада была во владении Покровского (ранее училищного, Коллегиумского), монастыря со времени первой половины XVIII в. Ранее же она была частной собственностью. Владел ею подпрапорный Харьковского полка Григорий Степанович Дробицкий. В 1735 году он отдал Коллегиумскому монастырю свои земли: а) два огорода под Холодной горой, б) леваду под Холодной горой при большой дороге из Харькова и в) луку здесь же с вишневым садом. В фамильной летописи Г. Квиток, замечено, что Григорий Дробицкий, двоюродный брат, по матери, полковника Ивана Григорьевича Квитки, пострижен в монашество 5 Апр. 1730 года ректором Платоном Малиновским «в обитель Новопечерскую Змиевскую, в доме его в Харькове», и что он назван Геннадием [Преосвященного Филарет: «Историко-Статистическое описание Харьковской епархии», отд. I, с. 274.].

Следовательно, Архиерейская левада и до 1735 года была таким же пустырем, как и в 1869 году. Несомненно, что ранее 1735 года она попала в частное владение в виде «заимки», занятой также, как занимались тогда свободно вокруг Харькова окрестные урочища, луга, озера и леса первыми поселенцами «черкасами». Нет никаких поэтому, данных предполагать, что до XVIII в. это левада была кем либо обитаема, и что здесь могли быть какие либо постройки. Эта левада была озерным лугом под Холодногорским лесом и, конечно, не представляла собою подходящего места для поселения и жилищ. Мы совершенно вправе считать ее пустынным и не обитаемым местом издревле. При нахождении каменного изваяния не было обнаружено никаких следов бывшего здесь строения или погребения. Изваяние найдено в чистом и плотном суглинке на глубине 1 сажени. Этот саженный слой напластования над изваянием образовался естественно, и поэтому медленно. Слой, на котором лежало изваяние, был уровнем всей этой левады много столетий тому назад, в глубокой древности. Проходившая через леваду дорога на Ахтырку была также очень древнею. Все эти условия местности, в которой найдено изваяние, заставляют предполагать в нем древний памятник еще в до-монгольское время почему либо здесь обороненный возле дороги из Харьковского городища.

Предположение г. Борисяка и г. Волошинова о принадлежности этого изваяния скиту иноков, здесь некогда подвизавшихся, нам представляется совершенно проблематичным. Ни в самом изваянии, ни в обстановке его нахождения, ни в характере данной местности нет никаких данных для этого предположения.

Все вышеизложенные соображения и сопоставления касательно найденного в Харькове изваяния нами представлены в дополнение к докладу Борисяка в целях более широкого обоснования до-монгольской древности его происхождения.

Замечательные христианские находки были сделаны во время раскопок Ницахского городища, Ахтырского уезда. Различные предметы здесь были находимы как при раскопках древних жилищ обитавшего в городище славяно-русского населения, так и в обширном могильнике окружавшем городище. В обнаруженных погребениях явно славянского типа вместе с костяками находилось оружие, остатки одежды, предметы украшений, домашняя глиняная посуда, и, наконец, многочисленные кресты и иконы. Все эти находки составили богатую коллекцию Ницахских древностей, ныне помещающихся в Харьковском Университетском Музее. Коллекция распределена группами вещей соответственно отдельным раскопкам проф. Д.И. Багалея и E.H. Мельника.

Среди христианских находок в Ницах первое место по количеству и ясно выраженному типу занимают кресты. Носимы они были обитателями Ницахского городища на шее в ожерельях. Ожерелья составлены из мелких разноцветно-стекляных и глиняных бус и раковинок. К ожерельям привешены бронзовые «лунницы», опрокинутые вниз, – это очень распространенное украшение у древних славян Х-ХII вв. Посредине этих ожерелий привешены бронзовые прорезные медальоны с крестами в середине. На каждом ожерелье таких крестов имеется по одному, по два, по три. Найдены некоторые ожерелья с одними крестами без «лунниц». Все кресты не больше 1,7 см. в диаметре: они равноконечны, при чем концы перекрестий расширяются в виде трилистника. Ободок каждого медальона имеет вид жемчужной нити. Найденные здесь также ожерелья с простыми крестами, не заключенными в медальоны, напр. в 15-м и 33-м курганах.

Эти крестики также равноконечные, но концы перекрестий расширены в виде закруглений, причем крест из 15-го кургана имеет сквозные отверстия в закруглениях перекрестий. XII Археологический съезд признал эти крестовидные предметы подлинными христианскими символами, крестами. Подобные кресты были находимы в могильниках других мест, особенно Северянских Х-ХІІ вв.: относятся они, очевидно к эпохе первоначального распространения в Киево-Черниговской области православного христианства. По своей форме эти кресты Ницахского городища несомненно взяты из византийских монет Льва VI Мудрого (886-912 г.), Романа II (959-963) и Иоанна Цимисхия (969-976 г.), на обороте которых они изображены на подножии, но с такими же закруглениями перекрестий, как в Ницахских [А. Орешников. Херсоно-византийекие монеты, Москва, 1905 г., с. 10-16.].

Кресты типа Ницахских находок 33 кургана изображаются в миниатюрных размерах на лицевой стороне монеты Св. Владимира II, III и IV типов, а также на монетах Ярослава [Русские древности, вып. IV, с. 168-169.]. Ницахские кресты – не русского происхождения: они по своей форме – корсунские и производства они несомненно корсунского. В первые века распространения христианства на Руси, Х-ХII ст., разнообразные предметы христианского культа здесь распространялись из знаменитого в то время Херсонеса Таврического, летописного Корсуня. Многие дошедшие до нас священные предметы корсунского происхождения сохранили за собою техническое название «корсунских», напр. иконы, кресты, металлические иконостасные врата и священные сосуды. Всем известны «корсунские складные кресты-тельники, находимые доселе в Херсонесе, Феодосии, Орианде, Судаке, Керчи и в Киеве.

По времени можем считать все эти кресты изделиями VIII-XII столетий. Множество простых тельных крестиков этой эпохи, встречаемых в кладах, и в могильниках, ризницах и собраниях, из различных яшм, серпентина, халцедона, в золотой сканной оправе, также, наверно, происходят из Корсуня, почему мы можем зазывать их «курсунскими тельниками». В самом Херсонесе встречены также тельные кресты обычного курсунского типа складней с надписями славяно-русскими: находка эта вызывала предположение, что кресты эти должны были принадлежать русским, поселившимся в Корсунки. Конечно, там были русские в составе населения, однако, подобные находки говорят нам о другом факте, а именно, что кресты изготовлялись для вызова в Россию, но так как греков в ХII-ХIII вв. было немало, а русских много, и торговля крестами с Русью шла шибко, то изделий для нее изготовлялось с излишком, и иные оставались дома. Вот почему между херсонескими формочками для отливания (из меди и бронзы для продажи простому народу) мы встречаем с особенным интересом: одну формочку для тельного крестика типа Ницахских находок, другую для серьги с подвесной бусой и третью для серьги с «лунницею» в виде калачика, окаймленного жемчужного нитью. В отдельном виде подобные «лунницы» во множестве фигурируют в Ницахских ожерельях.

Особенно же важными по своему значению представляются Ницахские находки христианских иконок. Одна икона имеется в ожерелье № 115 (из раскопок Д.И. Багалея). Она круглой формы в 1,7 сантиметра в диаметре, на ней имеется отчетливо сделанное погрудное изображение святого с сиянием вокруг лика? Иконка сделана из бронзы, надписей или букв не обозначено никаких. Это изображение предназначено для нагрудного ношения, ибо имеет ушко для привешивания. К ожерелью же под № 117-м подвешен плоский бронзовый медальон с рельефным изображением на нем всадника с заметным сиянием вокруг головы. Подобные изображения были находимы при раскопках Мерянских могильников и представляют собою иконки Св. Федора Тирона.

Эти Ницахские иконки по достоинству своей работы уступают крестам здесь найденным, что сразу бросается в глаза. Мы вправе смотреть на них, как на произведения русских мастеров. Употребление славяно-русским населением Ницахского городища крестов и икон свидетельствует о соблюдении им православно-христианского культа, и следовательно христианство здесь было не случайностью, но оседлым бытовым явлением. Нам представляются эти находки достаточно убедительным доказательством существования православного христианства в районе нашего края XI-XII вв.

Оседлость христианства в Ницахе может быть допустима при непременном условии естественности и безопасности его исповедания во всем этом районе. В связи с этим обстоятельством приобретают важное показательное значение и все другие находки христианских памятников в нашем крае, хотя бы кажущихся случайными, как напр. вышеописанное нами каменное изваяние Спаса-Нерукотворного. Христианские исповедники здесь были всюду, куда только простиралась в то время славяно-русская колонизация: христианские символы естественно должны быть находимы по всему району былых здесь поселений XI-XII вв. С этими корнями древнейшего христианства в нашем крае так настойчиво на протяжении веков связываются предания о древнейшем возникновении здесь христианских обителей, еще за много веков до того времени, как здесь стали селиться и вновь колонизировать наш край украинские черкасы. Мы разумеем здесь предания о знаменитой Святогорской и о близкой к Харькову Хорошевской обителях. Предания об их древности находят подтверждение во многих исторических фактах и сказаниях. Но мы с особым вниманием остановимся на доступных нашим исследованиям вещественных памятниках их старины. К обозрению этих последних мы перейдем.