Падение

В.Карпов. (Спец.корр.«Труда»). Зеленоград

[І тут, і всюди – скрізь погано]

Технический инспектор ЦК профсоюза рабочих строительства и промышленности строительных материалов Н.Артемов изложил обстоятельства несчастного случая так. 26 июня при формовке изделий на Зеленоградском филиале завода железобетонных изделий № 25 Главмоспромстройматериалов козловой кран был занят выгрузкой форм из пропарочных камер. В 19.20 крановщица Р.Ермолаева должна была поехать за очередным блоком. В этот момент опорные стойки крана стали разъезжаться…

Свидетель происшедшего стропальщик В.Гришин: «Я вдруг заметил, что крановщица стала быстро-быстро дергать рычаги управления. Она еще крикнула: «Что-то кран не слушается».

Это были последние слова Ермолаевой.

Что я как журналист могу добавить о тех страшных секундах? Пожалуй, немного. Видел на полигоне разбитый при падении крана кирпичный сарай, груду бетонного лома, куда завалился «козловик». И еще фотографии. Вот покореженная кабина, вот разъехавшиеся опоры…

И есть еще воспоминания людей, которые работали не один год с Ермолаевой. Крановщик А.Жумахов: «Женщина она была работящая. Всегда готова помочь. Исполнительная, не скандальная. Немного молчаливая, жила одна вместе с дочерью».

Проще всего объяснить причину аварии ошибками в действиях крановщицы. Но не было ошибок. Заключение экспертизы установило так обстоятельства трагедии: «Произошло разрушение левой части жесткой опоры из-за наличия трещин в сварных швах». Ермолаева в тот момент не растерялась, приняла, пожалуй, единственно правильное решение. Включила электродвигатель лебедки, направляя кабину в противоположную от падения сторону. Но тут лопнул трос.

И только после трагедии вспомнили, что Ермолаева работала на кране, эксплуатация которого была категорически запрещена.

Еще в 1984 году инспектор Госгортехнадзора СССР Л.Гладких опломбировал кран, отметив восемнадцать нарушений правил и инструкций. Уже тогда он записал: «В опорах имеются трещины». Но стоило инспектору скрыться за углом, как пломбу немедленно сорвали, и кран заработал вновь. Начальник участка В.Фадеев объясняет свои действия просто: «Думал, что ничего не случится, пронесет. Позже, когда специалисты из дефектоскопической лаборатории подтвердили, что кран может упасть в любую минуту и его надо немедленно списать в металлолом, я испугался. Понял, что риск слишком велик».

Фадеева заменил И.Белькин, Белькина – А.Васюков. А неисправный кран продолжал работать. С их ведома, разумеется [1].

Разные персонажи мелькают вокруг беды. Их много, они непохожи друг на друга. Один моложе, другой старше, третий опытнее, четвертый спокойнее… Поди разберись, кто большё виноват. Тут трусость соседствует с равнодушием, беспринципность – с разгильдяйством. Но над всеми этими проявлениями безответственности довлеет одна привычка. Привычка «не лезть на рожон». Все словно сговорились в терпеливом ожидании аварии.

Правда, инженер Белов составил акт об остановке крана. Об этом узнал директор завода М.Доронин и немедленно вызвал инженера к себе. Там же в кабинете был и главный инженер В.Михайлов. «Они кричали на меня, – вспоминает Ф.Белов, – мол, не занимайся ерундой. Наконец потребовали принести копию акта. Я обещал. Пошатался по двору минут десять, а потом сказал, что нужную бумагу не нашел».

Об этом Федор Федорович рассказывал чуть ли не с гордостыо. Видите, мол, как ловко обхитрил начальство, сохранил документ, который теперь оправдывает его перед прокурором. Одну деталь упустил из вида мой собеседник: кран вновь пустили в дело, а он не пошевелил и пальцем. И думаешь, для чего же составлен акт – по совести, по долгу или для того, чтобы обезопасить себя?

Окончательно спасовал этот «хранитель» кранового хозяйства, когда директор в отместку за проявленную строптивость (не прошла все-таки хитрость) под надуманным предлогом перевел Ф.Белова сроком на один месяц в рядовые мастера. Приказ был незаконный, о чем и написал прямо на документе инспектор Госгортехнадзора. Но Белов молча отработал положенное, демонстрируя всем своим видом полную покорность.

Разговаривал я и с Беловым, и с Фадеевым, хотелось понять их. Кто они – откровенно отрицательные типы, у которых на роду написано юлить, изворачиваться? Возьмем Фадеева. Видел я в деле Фадеева: показался решительным, напористым. К тому же, заметьте, председатель профкома. Значит, не ошибся, выходит, и впрямь его уважают и ценят в коллективе? А теперь послушайте, если так можно сказать «философию» В.Фадеева: «Если бы я, когда был начальником участка, пошел на стычку с начальством, то потерял бы очередь на квартиру».

И Белов, между прочим, тоже надеялся на заветный ордер. Главный инженер В.Михайлов, будучи жителем Калининской области, ожидал московскую прописку – в главке обещали протолкнуть. М.Доронину как новому руководителю предприятия нужны были похвала и расположение начальства, которое требовало высоких показателей. А.Васюков по молодости не хотел портить отношения с директором. И так далее и тому подобное. Каждый для себя искал и успешно находил внутреннее оправдание беспринципности. Так из-за чьих же квадратных метров жилой площади произошла беда?

О том, что аварийные краны работают, и Доронин, и Михайлов прекрасно знали. Они этого и не отрицают. Не только потому, что, приезжая на полигон, видели их в действии, но и потому, что сами же всячески содействовали этому. Именно директор утверждал производственный план для цеха с учетом загрузки неисправных «козловиков». Он и начальник производственного отдела В.Ахмедов. В этом легко убедиться, сверив цифры отчетностей. Именно Михайлов или Доронин, когда на объекте должны были появиться проверяющие, звонили на филиал и срочно останавливали работу опломбированных ККС-10. «План, нужен план любой ценой!» – эти слова руководителей завода на ЖБИ тоже помнят многие.

До сих пор мы говорили о людях в той или иной мере ответственных. Но были ведь и рискующие. Не должностью, не положением – головой. Крановщики – несколько десятков человек. Поначалу мне лично казалось, что рабочие толком не знали о том, на какой рухляди им приходится трудиться. Но так ли это в действительности? Ставили пломбу не тайком, срывали тоже не темной ночью.

– Конечно, знали, что опасно, – подтверждает крановщик О.Гореликов.

– А почему же работали?

В ответ молчание. Рассчитывали на «авось»?

Действительно, ведь достаточно было одному, подчеркиваю – хотя бы одному человеку сказать свое твердое слово, чтобы вся цепочка рассыпалась! Любой из начальников участков мог отказаться посылать людей на смертный риск, но не отказался. Любой из крановщиков или все вместе могли обратиться за помощью, но не обратились [2]. Директор мог жестко поставить перед главком вопрос о замене оборудования, но не поставил. Главный энергетик, главный инженер и прочие, прочие в лучшем случае помалкивали, «не замечали». Чего-то боялись, что-то выгадывали? Сказано – план любой ценой, значит, так и надо. Сказали – работайте на аварийном оборудовании, значит, можно. Не люди, осознающие свое достоинство, а «винтики». Понимаю, насколько обидно звучит это слово, но как сказать точнее, если сохранилось только внешнее, безличное: тот начальник, а этот исполнитель. Был бы разговор о недостаточном опыте – ну, понятно. О нехватке знаний – ясно. Но весь трагизм ситуации в том, что каждому из персонажей этой истории не хватило самого элементарного. Чувства ответственности.

Помните чеховского злоумышленника, отвинчивающего гайки на железной дороге? То был недалекий, неграмотный, не понимающий последствия своих действий человек. Наши «герои» вполне образованные, культурные, начитанные даже работники. А поступки, которые они совершали, столь же нелепы и дики. За внешней вполне современной оболочкой скрывались дремучая безответственность, бездумность, эгоизм. Суть деловых и человеческих отношений оказалась настолько выхолощенной, что даже риск потерять здоровье или жизнь воспринимался с меньшей остротой, чем необходимость действовать.

Если бы так вели себя один человек, ну два, то мы вправе были бы говорить о досадной случайности. Не хватило, скажем, у Фадеева характера, и у Белькина не хватило. Но здесь же все до единого, начиная от директора и кончая самими крановщиками, спрятали голову в песок. То есть хотим мы этого или нет, но перед нами по сути своей не эпизод, не картинка из жизни, а рецидив опасного социального явления.

Только сейчас, после трагедии, люди осознают, до чего дошли в равнодушии, безответственности. Спрашивал, например, Фадеева, как же теперь он сам-то себя оценивает?

– Да если бы я знал!.. Плевать на квартиру, на любые блага!..

Доронин, отнюдь не театрально хватаясь за сердце, сказал коротко:

– Да я бы сейчас с кровью, но выбил бы у главка новые краны… В.Ахмедов:

– Это мне урок на всю жизнь…

Так неужели должно непременно случиться несчастье, чтобы вспомнили о том, о чем забывать никогда нельзя?

Сейчас многочисленные комиссии, как это водится, проверяют ЖБИ и выявляют десятки самых разных нарушений – не только в случае с краном.

Почему в самом деле на заводе научились спокойно проходить мимо недостатков, как мимо пустой витрины магазина?

Почему привычка быть равнодушным вообще стала здесь нормой? Почему оказалась настолько зыбкой, неопределенной ответственность тех, кто должен был отвечать, руководствуясь инструкциями, здравым смыслом, наконец?

За это все приходится в той или иной мере расплачиваться. Сейчас завод бурлит, возмущается: «Как это могло случиться?!» Вот и в редакцию пришло гневное письмо. Жаль, что пришло оно слишком поздно.

Труд, 1986 г., 28.10, № 249 (19996).

[1] Я вже мав нагоду говорити, що в СРСР кожна одиниця техніки використовується до повного фізичного руйнування.

[2] Тобто влаштувати страйк, які в СРСР зовсім не віталися. Думаю, що ближче Колими ці страйкарі не зупинились би.