Тревога и надежда
Ю.Щербак, специальный корреспондент «ЛГ». Киевская область
Это второй материал украинского писателя, доктора медицинских наук Ю.Щербака, рассказывающего о последствиях аварии на Чернобыльской АЭС. Первую публикацию – «Боль и мужество. Заметки очевидца» – см. в «ЛГ» от 21 мая с.г.
Все так же полнолюдны и молоды улицы Киева, но если присмотреться внимательнее, заметишь, что в городе очень мало ребятишек: колонны автобусов недавно вывезли основную массу школьников на летний отдых. Были слезы и тревоги матерей, провожавших своих Оксанок и Васылей в пионерские лагеря…
Город стал строже, деловитее и намного спокойнее, чем в первые дни после аварии.
Один из суровых уроков первого месяца «чернобыльской эры» преподан средствам массовой информации – некоторые из них еще не перестроили свою работу в духе решений 27 съезда партии [1]. Стремительное развитие событий резко сократило время, необходимое на раскачку, на различного рода согласования и увязки. Речь идет и о количестве, и о качестве информации. После нескольких дней, когда информация была чрезмерно скупа, появились многочисленные статьи в газетах, телевидение начало транслировать выступления специалистов. В этих статьях и выступлениях было много правдивого и толкового. Но…
В некоторых публикациях и телепередачах появились эдакие фальшиво-бодряческие, шапкозакидательские нотки, словно речь идет не о большой нашей общей беде, а об учебной тревоге или соревновании пожарников на макетах [2].
Патриархальность древнего, разбросанного по холмам над Днепром города с его золотыми куполами соборов, хранящих память веков, за минувший месяц непостижимо, но уже прочно соединилась с обликом новой – атомной – эпохи, и теперь это уже не звонкая метафора, всуе повторяющаяся нами, а суровая действительность: слова «дозиметрист», «радиация», «зона реактора»», «дезактивация»; все эти «миллирентгены», «бэры», «рады» и т.п. прочно вошли в наш лексикон, а фигура человека в комбинезоне, с респиратором на лице и счетчиком Гейгера в руках замелькала по экранам телевизоров, стала привычной. Авария на АЭС отозвалась не только болью сердец и состраданием к тем, на кого обрушилось это несчастье, она породила не только ряд научных документов и отличных журналистских статей, но и – увы!- плохих виршей. Киев и Украина на события в Чернобыле ответили мощной вспышкой юмора. Острое, соленое словцо особенно ценится среди тех, кому приходится работать в опасной зоне. Улыбка и смех, как и на войне, здесь очень нужны. Шутки – на любой вкус: от народных баек в стиле Тарапуньки и Штепселя до сверхтонкого юмора из серии «физики шутят». Даже во времена телевидения фольклор живет и развивается. На наших глазах рождаются мифы и легенды – порой мне казалось, что машина времени перенесла меня во времена древнего Киева, когда неуемная, яркая фантазия его жителей создавала поэтические образы Змея Горыныча и Никиты Кожемяки. Одна женщина, эвакуированная из города Припяти, уверяла меня, что сразу после взрыта реактора ночь перешла в день, засветившись странными переливами красок, стало необычно жарко и вдруг якобы расцвели все цветы и все деревья в этой прохладной полесской стороне… Она сама верила в эту сказку, расскажет ее своим детям и внукам, и кто знает – может, пройдет через тысячу людей и станет в различных списках бродить по свету атомно-генетическая легенда наших времен, безымянное «Слово о Чернобыле»…
Я рассказал эту красивую сказку нескольким молодым людям – они смеялись, пожимали плечами: ничего подобного не 6ыло, действительность гораздо прозаичнее, обыденнее. И страшнее. Им можно верить, этим парням, они из тех, кто в роковую ночь 26 апреля работал на станции, гасил пожар, спасал оборудование, стараясь сохранить жизнеспособность АЭС, помогал своим товарищам. Николай Бондаренко, Николай Мягков, Юрий Бадаев, Сергей Газин. Русские, украинцы, белорусы. Электрослесари, турбинщики, кибернетики. Всех их объединяет не столько общий недуг [3], сколько молодость, ум, точная современная техническая сметка и еще – пожалуй, самое главное! – спокойный, не показной, лишенный всякой аффектации, скромный героизм Дела, а не романтических порывов.
Пожарный Леонид Шаврей – из ставшего уже легендарным подразделения лейтенанта Правика – стоял в ту ночь на посту на крыше реактора, следя за тем, чтобы огонь не перекинулся дальше. Ему действительно было жарко, даже каску на какое-то мгновение сбросил. Ночь как ночь, пожар как пожар, ничего сверхъестественного не заметил. Только когда спустился вниз, вкус сигареты показался вдруг сладко-тошнотворным…
Водитель пожарной машины из Чернобыля Григорий Матвеевич Хмель старше всех этих хлопцев, что разгуливают сейчас по отделению, сидят у телевизора, с тоской заглядывают в окна, за которыми отгорает невиданная по красоте украинская весна. Григорий Матвеевич – ветеран, успел краем захватить Великую Отечественную, вырастил двух сынов – Петра и Ивана. Оба сына – тоже пожарные, тоже в ту ночь бились с огнем и радиацией и теперь, так же как и их батько, находятся на лечении: Петро – в Москве, Иван в Киеве. Мать их эвакуирована из села под Припятью, работает в Бородянском районе, готовит пищу и возит ее в поле механизаторам, занята очень и потому не часто приезжает. С сыновьями Хмель разговаривает по телефону.
Какие наши бытовые, зачастую мелкие, жалкие проблемы могут сравниться с драмой этих людей, ведущих себя сейчас с высоким человеческим достоинством?
Многие из них находятся на излечении в Киевском рентгенорадиологическом и онкологическом институте. Положим, онкология здесь ни при чем, но вот выводить больных из подобных состояний после сильного облучения киевские медики умеют.
Мы ходим по отделению с профессором Л.П.Киндзельским – главным радиологом Минздрава УССР, научным руководителем этой клиники. Перед остекленными дверьми реанимационной палаты, начиненной сложной аппаратурой, останавливаемся. Молчим, скорбно опустив головы. Здесь скончался Александр Григорьевич Лелеченко, подвиг которого сегодня известен всей стране. Лелеченко – от нежного украинского слова, означающего дитя лелеки – аиста. Здесь он сложил свои крылья – врачи были бессильны. Остальные выжили, и сегодня они чувствуют себя гораздо лучше. Ряд пациентов готовят к выписке.
Надо, чтобы об этом знали люди, чтобы не клубились вокруг лучевой болезни черные легенды. В деле, связанном с аварией на АЭС, нетерпимы ни розовая, ни черная краски. Нужна правда.
В первые дни было трудно. Врачи и медсестры отделения – среди них врач Б.М.Байдман – ложились на стол, отдавая свою кровь для прямого переливания пораженным радиацией людям. Манипуляционная медсестра А.Г.Пашковская – коренная киевлянка. Она в тот воскресный день июня 1941 года, когда «Киев бомбили, нам объявили, что началася война», встретила медсестрой киевского военного госпиталя. С ним прошла всю войну, работая в хирургическом отделении. У нее чуткие руки, никто лучше нее не найдет вену, не сделает укол. Когда привезли первую группу пораженных лучевой болезнью, Анастасия Гордеевна вспомнила горестные дни войны, молодых раненых солдат, их тревожные взгляды… «Сердце болело, когда смотрела на ребят с Припяти, – говорит она. – Не верилось, что такое может быть. Но виду не подавала, наоборот – старалась ободрить хлопцев. Ведь мы должны нести надежду…»
Сотни тысяч людей по всей стране сейчас стараются помочь тем, кто пострадал от аварии, – кто добрым словом, кто деньгами, а кто – своей кровью и костным мозгом. На мне – белый халат, марлевый капюшон-маска с прорезью для глаз. Пестрые хирургические бахилы. В операционном блоке Киевской городской станции переливания крови я смотрю, как донор отдает сейчас свой костный мозг. Никогда не видел подобной операции – процедура эта казалась мне чем-то редкостным, сложным и таинственным. Все, оказывается, гораздо проще: в грудную кость донора под анестезией вводится «игла Кассирского», и в шприц накачивается розоватая масса. Люди когда-то думали, что здесь находится душа. Они были недалеки от истины. В грудине – сердцевина кроветворной системы, ее основная производительная сила, столь необходимая сейчас тем, кто поражен лучевой болезнью. Донор молод, смугл и плотен. Он не стонет, лежит, сжав зубы. За несколько минут до операции мы беседовали с ним.
Это кубинец. Зовут его Рауль Родригес. Студент Киевского института инженеров гражданской авиации. Симпатично улыбающийся парень, борец. В первые же дни после чернобыльской аварии он пришел на станцию переливания крови, предложил свою помощь. Понадобилась. Этот парень чем-то мне напомнил тех, с АЭС: то же спокойное мужество, застенчивость. Его отец Альфреде (он умер несколько лет назад) и мать София Марсель, работница табачной фабрики, – коммунисты. Отец принимал участие в революционном движении Фиделя Кастро. Рауль Родригес – тоже коммунист. Он рассказал, что 50 молодых кубинцев, обучающихся в Киеве, решили безвозмездно сдать кровь в фонд помощи пострадавшим от аварии. Я бы очень хотел, чтобы об этом милом парне узнали люди не только у нас в стране. Куба и Фидель Кастро могут гордиться своими сыновьями…
Здесь, в киевских больницах, надежда воспринимается не как нечто расплывчатое и абстрактное, а обретает конкретную форму. Выражается точным количеством лейкоцитов и тромбоцитов, процентом гемоглобина и прочими реальными, такими необходимыми человеку вещами…
Вот уже больше месяца катится чернобыльское эхо. Тысячи людей эвакуированы, работают сотни медицинских бригад. За каждой такой цифрой стоят живые люди, как ураганом вырванные из привычной, годами устоявшейся жизни, их непростые проблемы и долгие разлуки, их нелегкий труд. Мои блокноты испещрены сотнями фамилий – главврачи просят назвать лучших, не скупиться на имена, чтобы никого не обидеть, никого не забыть. Но как сделать это в газетной статье?
Через несколько дней мы будем отмечать профессиональный праздник медиков – День медицинского работника. Нет никакого сомнения, что лучшие имена прозвучат в этот день. Я вспоминаю июнь 1985 года, когда в лучшем зале Киева – дворце «Украина» – собрались медики столицы и области – счастливые, нарядные люди, еще не ведавшие, что ждет их через год… Звучали торжественные речи, и не раз произносились слова о верности клятве Гиппократа. Что ж, сегодня можно сказать, что большинство сохранило верность этой древней клятве.
Есть у прекрасного поэта, моего друга Ивана Драча давние стихи под названием «Полесская легенда»: река Припять ведет диалог с птицами и рыбами, бьющимися в тревоге от атомного соседства. Река объясняет, что «Атому замок из стали строят – и через десяток лет по всему свету возведут ему непоколебимые атомные троны».
Поэтическая фантазия вошла в конфликт с технической действительностью. И вот уже сыну И.Драча, студенту-медику Максиму, одному из героев моего рассказа «Маленькая футбольная команда», пришлось несколько суток бессменно работать в качестве дозиметриста при эвакуации населения из Чернобыля. Впереди – зачеты и экзамены. Но свой первый и самый важный экзамен на гражданскую зрелость он с честью сдал.
Тревога и надежда… Вот чем жили мы все в жарком, невероятном месяце мае 1986-го. Жили тревогой за жизнь и здоровье людей, испытавших на себе силу и коварство радиации. Жили надеждой на человека, его разум, добро и милосердие, героизм и порядочность.
Рота старшего лейтенанта А.Земцова перед выездом в район Чернобыльской АЭС. Фото Ю.Инякина («Известия»)
Литературная газета, 1986 г., 4.06, № 23 (5089).
[1] І кого ж саме з ворогів пєрєстройкі слід заарешутвати?
[2] Перечитайте знові весь мій збірник із 1-ї сторінки 1-го тому і спробуйте відрізнити правдиві й толкові статті від шапкозакидательських. Я на це не здатен.
[3] Я спеціально дивився свій оригінал “ЛГ”, з якого я списав цю статтю, на світло, і там між рядками побачив: гостра променева хвороба (це їхня спільна болячка). Побий мене бог, якщо збрехав!