Пролог

Евгений Гребенка

И душиста, и тепла

Ночь весенняя светла.

Мир уснул, но дух живой

Движет небом и землей.

В беспредельной вышине

Звезды светлые плывут;

В недоступной глубине

Корни темные ползут;

В необъятной тишине

Слышно, травы как растут;

Не шелохнясь, Днепр несет

В море бремя синих вод.

Над рекою месяц встал,

Глянул в воду, задрожал,

И обыскренный поток

Светлым золотом потек.

Поднялся туман с реки,

Разостлался по скалам.

Не туман я вижу там:

Легкие теней полки.

Опершись на бунчуки,

Тихо в воздухе стоят;

Вдоль чела чубы висят;

Взоры тайною полны

Замогильной стороны…

Вкруг, душиста и тепла,

Ночь весенняя светла!

Расплеснулася река –

И в венке из тростника

Вышла из воды девица,

Хороша, но бледнолица;

Как в постели пуховой,

На волне легла живой,

Грудью полною, крутою

Подымаясь над водою,

Косы мокрые плетет,

И смеется, и поет:

«Ночь тиха! ночь светла!

Ни ветру, ни тучи!

Не шепчутся листья.

Люди спят, звери спят;

Целуются травки,

Цветы втихомолку.

Людям день, наша ночь…

Вставайте, сестрицы

Мои белолицы,

Гулять на лугу!»

И зашумели быстры волны,

И стадом к берегу бегут,

Русалки по Днепру плывут –

Резвы, беспечны, своевольны,

Хохочут звонко и поют:

«Все уснуло мертвым сном:

Мы порезвимся на воле!

На лугах травы нарвем,

А цветов найдем на поле!

Из зеленых тростников

Мы навьем себе венков,

Пересыплем их цветами,

Свяжем месяца лучами.

Путник, путник молодой!..

К нам сюда! Мы зацелуем

Сладострастным поцелуем;

Здесь, под теплою волной,

Ты утонешь в неге томной

И под хохот наш нескромный

Не услышишь петуха.

Ночка-ноченька тиха!

Ночка-ноченька тиха!»

Первая русалка

«Весело в воде живем

Некрещеные мы дети!

Днем, играя глубиной,

Путаем рыбачьи сети

И гуляем над водой

При луне, ночной порой…»

Вторая русалка

«Золотые стали годы!

Прибывают в наши воды

К нам сестрицы каждый час;

Все теперь на белом свете

Некрещеные мрут дети –

То-то весело у нас!..»

На воды склоняясь, плакучая ива,

Как косы зеленые, ветви свои

Роскошно кругом опустила лениво,

В струях их купает, глядится в струи.

А у корня этой ивы

Ландыш, нежный и стыдливый,

В час таинственной любви

Задрожал – благоухает

И для неги раскрывает

Колокольчики свои.

И духи лесные веселой толпою,

Сверкая крылами при лунных лучах,

Оставили рощу. Летят над водою,

Уселись на гибких ивовых ветвях;

Играя, сплетаясь венками с ветвями,

Меж листьев трепещут своими крылами,

На ландыш глядят, аромат его пьют

И хором торжественно песню поют:

«Непорочный цветок,

Расцветай, расцветай,

При сиянье луны

Аромат разливай!

Много было цветов

На лугах, на полях,

Много было в лесу

И на вольных степях.

По садам вырастал,

Как заря, красный мак;

Для невесты срывал

Лишь цветочки казак.

И цветочек блистал

В аромате, в красе

На роскошной груди

Или в темной косе.

А теперь вам, цветы,

Нет житья от врага:

Он пришел, притоптал

И поля, и луга.

Для коней покосил

Он цветы и траву!

Поспешите сюда,

Братцы, братцы! ау!»

Вдоль уснувших берегов

Мчатся духи из лесов;

Будто в облачко свиваясь,

Подымаются к луне,

Исчезая в вышине,

То, на землю опускаясь

И в гирлянды извиваясь,

В синем воздухе снуют

И над дремлющею ивой

Пляшут танец прихотливой,

И кружатся, и поют:

«Тайный час наступил,

Недра ландыш раскрыл!..

И струит он окрест

С лепестков аромат,

И под музыку звезд

Колокольчики звенят!

Колокольчики звенят!..»

Хор русалок

Месяц, месяц золотой!

Раскрасавец водяной!

Ты нам светишь, ты нас греешь,

Ты лучами нас лелеешь!

Ярче, ярче посвети!

Наши косы мы расчешем,

Пошалим немного с лешим!

К нам красавца заведи!

То-то любо, распотешим!..

Тише! Полуночный дух!

Ух!

Русалки сокрылись в пучине,

А духи лесные в лесах,

И травы уснули в долине,

Лишь тени стоят на скалах.

Вот, царство свое озирая,

Дух полночи тихо летит,

Из маков венком помавая.

Он спящей земле говорит:

«Спите покойно, леса и долины,

Горы, и воды, и ты, человек,

Неукротимый и неодолимый,

Спи, забывай и любовь, и вражду!

Ветер улегся за темною рощей;

Спит в паутине, как в люльке, паук

Полночь ударит – ив воздухе дремлющем

Тотчас спокойно уснет ее звук.

Ночь улетит, и шумливый и радостный,

День прогремит человеку: «Проснись»

Встань, человек! И в заботах, страданиях

Снова растрачивай жизнь!

Спите спокойно, леса и долины,

Горы, и воды, и ты, человек,

Неукротимый и неодолимый,

Спи, забывай и любовь и вражду!..

(Подлетает к теням.)

Что это? Что это вижу я? Тени людей замогильных!

Кто вы, скажите? Зачем вы пришли возмущать мое царство

Все под рукой у меня засыпает – и духи бесплотные

Чуя приход мой, в благоговении тихо сокрылись;

Вы же, оставив гробы покойные – сон непробудный,

Вы зачем пришли возмущать мое тихое царство?

Хор теней

Нас могила не покоит:

Без молитвы, без креста

Наши остовы зарыты

Или брошены с презреньем

На съедение зверям;

И доселе наши кости

По лесам лежат, по дебрям

И желтеют по степям.

Тень Павлюка

Я Павлюк, я гетман христиан-казаков;

Я оружье поднял на поганых жидов:

Не позволил мне жид в церкви сына венчать

Я был беден, не мог ему золота дать.

Кое-как по дворам я собрал казаков

И к нему я привел пятьдесят удальцов,

Сабли мы наголо: «Жид, молчи, не ворчи

И от церкви святой подавай нам ключи!»

Жид нам подал ключи – повалился к ногам;

Мы, оставя его, поспешили во храм.

Обвенчался мой сын там с коханкой своей

При сиянье свечей и при блеске мечей.

Назавтра жид поехал к воеводе.

Всегда жид прав перед казаком вольным:

Так исстари ведется у поляков.

Не ждать же мне беды, поджавши руки,

Не баба я. Конь есть и лес под боком…

Прощай, село, – в лесу да в поле воля!

Ко мне пристали смелые ребята

И назвали меня своим гетманом!..

А между тем в Варшаве огласили

Меня изменником, бунтовщиком

И оценили даже голову мою…

Под Боровицей нас поляки окружили

И, крест целуя, предложили мир.

Поверил я – и мы оружье положили,

Оставили окопы, вышли в поле!

Тогда, забыв и клятву и присягу,

На беззащитных нас накинулись поляки

И, как овец, ножами стали резать…

Меня ж и войсковых старшин

Отправили в далекую Варшаву.

При мне моих друзей казнили;

Я вытерпел неслыханные муки:

С меня живого сняли кожу

И чучело набили для потехи,

А тело бросили собакам!

Тень молодой девушки

Было мне всего пятнадцать лет;

Я одна была у матери –

Мною тешилась родимая;

Только богу я молилася

Да родную целовала я:

Мне другой заботы не было.

Пела песни я, как ласточка,

И в своем любимом садике

Розы, ноготки и маковки

Поливала и лелеяла.

Часто мне твердила матушка,

Обнимая и целуючи:

«За тебя боюсь я, дочь моя:

У тебя глаза небесные,

У тебя коса шелковая,

У тебя уста малиновы,

Ты, как цветик молодой, свежа,

Весела, как зорька утрення!.. –

А на свете есть недобрый глаз…»

Пела я, а мимо садика

Начал молодой поляк ходить,

Начал на меня посматривать…

Раз я шла с кувшином по воду;

Вдруг кусты зашевелилися,

И, как зверь, сверкая взглядами,

Молодой поляк схватил меня

И повез вон в тот высокий дом,

Что стоит там на скале крутой

И глядится в наш родимый Днепр.

Там… нет силы больше вымолвить…

Померла с печали матушка;

Я не вынесла несчастия,

Я стыдилася самой себя;

Я не знала, где деваться мне…

Из окна на землю бросилась,

На каменья прибережные…

Ох, как больно, больно было мне!

Руки, ноги изломала я –

Захрустели мои косточки…

Долго билась на каменьях я,

Там и душу богу отдала.

А мой труп, как труп преступницы,

На распутье за селом зарыт.

Не отпетый, не оплаканный!..

Тень Остряницы

Я был гетман казачий Остряница

Я победил врагов моих, поляков,

И, заключив навеки с ними мир,

Поехал богу помолиться в Канев.

В монастыре, пред царскими вратами,

Я пал во прах с моими старшинами

И в пламенных речах благодарил

Под песнь торжественной молитвы

Того, кто нас во время битвы

Рукой невидимой хранил.

Во глубине души какой-то голос тайный

Судьбу грядущую Украины

Мне утешительно шептал;

Мои глаза в слезах блистали,

И я в восторге трепетал.

Но двери вдруг, треща на петлях, завизжали

И рухнули, гремя, на пол…

И в монастырь неистовой толпою,

Бесчинно, в шапках, с бранью на устах,

Ворвались польские рейтары…

Тут я с своими старшинами

Был взят, был связан, опозорен

И отвезен в Варшаву.

Одним из нас ломали руки, ноги,

Других, обливши серой и смолою,

Как факелы, для шутки зажигали.

Меня железными когтями растерзали!

О, страшно как, ужасно как ласкали,

Впивалися в меня с какой любовью

Пауковидные стальные эти когти!

Как нити, жилы из меня тянулись

И обрывались с тихим лопаньем и треском,

И ветер холодом невыносимым веял

На обнаженные от тела кости;

Но я терпел без вопля и без стона

И только слал врагам проклятья.

Но вот уж свет в моих глазах стемнел,

В последний раз я посмотрел на землю

И вижу я: казнят позорной казнью

Передо мной мою жену,

А на горячих угольях, как рыбу,

Поляки жарят моего ребенка…

Он на решетке раскаленной бьется,

И корчится, и в судоргах предсмертных

Болезненно кивает головою

И на меня тихонько ручкой машет…

Я задрожал: взяла свое природа,

И вылетел ужасный вопль из груди,

И с ним душа из тела улетела!

Тень Наливайки

За Сулою, под Лубнами,

Крепко бились ляхи с нами,

Окружив со всех сторон;

Там костьми легли казаки,

И в пылу кровавой драки

Я Жолкевским взят в полон..,

И в Варшаве был примерно

Для забавы буйной черни

Я неслыханно казнен.

В медный чан меня забили,

А под чаном разложили

Тихий, медленный огонь.

В чане жарко, душно стало;

И шумело, и трещало,

И как-будто целовало

Пламя чан со всех сторон.

Все вокруг меня краснело,

Принял чан кровавый цвет;

В тьме разлился жаркий свет;

А на мне одежда тлела,

Трескалось от жару тело…

Я неслыханно страдал:

Пламень с воздухом глотал.

Страшно сердце в груди билось,

Голова моя кружилась –

И без чувства я упал!

Тень умолкла… Легкий шелест

По деревьям пробежал:

Встрепенулся клен и берест,

Дуб листами зашептал,

Снизу доверху ветвями

Зашумел и, как словами,

Духу полночи сказал:

«Лет сто назад казак из ближнего селенья

Черноволосую казачку полюбил

И в день веселый обрученья

Два жолудя на память посадил.

Лета идут – два дуба молодые

Высоко выросли и радостно шумят,

Ветвями обнялись, родные.

Те дубы были: я да мой зеленый брат.

Как я его любил, как он меня лелеял!

Напрасно буйный ветер веял

И вихрь порывистый свистел;

Мы с братом, соплетясь ветвями,

Смеялися над бурей и громами,

И, злобно зашипя, вихрь далее летел.

А благодетель наш как нами любовался!..

С женой и шумною семьей

В палящий летний зной

Под нашу тень он часто удалялся

На мягкой травке полежать

И молодость свою припоминать.

Но вот и у его детей родились дети…

Мы много перемен увидели на свете;

Мы с братом выше все росли,

А благодетель наш клонился до земли.

Над ним столетье пролетело –

И молодой казак, любимый сын побед,

Стал немощен, и дряхл, и сед,

Едва влачил свое изношенное тело.

Но вдруг война в Украине закипела –

И внуки старца и сыны

Рукой войны подкошены;

Село родимое разграблено, сгорело!..

И благодетель наш остался сиротой,

Переживя свои два поколенья!

При зареве горящего селенья

Он притащился к нам с клюкой,

Он обнял нас дрожащими руками

И залился горячими слезами!..

Тогда была гроза. Ветр выл, и тяжело

Вода в Днепре и билась, и стонала,

И неприятелем зажженное село

В пожарном зареве сияло.

«А, вот еще ушел от наших рук!

О, это старый волк! Проворнее, ребята,

Аркан ему на шею – да на сук:

Короткая с изменником расплата!» –

Сказал своим солдатам польский пан,

У нашего холма коня остановляя.

Сильнее мимо нас промчался ураган,

Гремя и в молниях сверкая.

Затрепетав, гляжу я вниз:

У брата на ветвях наш старый друг повис

И веет с ветром сединою.

Не выдержал мой благородный брат!

Я слышу: корни у него трещат

И – зашумел он в Днепр кудрявой головою.

Голос из-под камня

Я здесь давно; столетий много, много

Над головой моей прошло!..

Я помню – раз земля поколебалась,

И из ее глубоких недр

Я выдвинут могучею природой

На белый свет.

Вокруг меня шумели волны;

Все было небо да вода;

Бежал по небу месяц полный,

А вольный ветер по воде гулял;

Пред ним валы неслись, как горы;

Но вот они куда-то убежали,

И из воды, желта, как голый череп,

На необъятное вокруг пространство

Земля явилась и окрепла;

А по земле, как змеи извиваясь,

Живые реки потекли.

С тех пор у ног моих широкий Днепр

Бежит. Давно то было время!..

Вот берега Днепра, как мох зеленый,

Лес молодой покрыл. Еще столетье –

И дебрями разросся дикий лес.

В нем пели птицы и рыкали звери,

И наконец явился человек.

Он страшен был, покрыт медвежьей кожей,

Он бил зверей и, голодом томимый,

Сырое мясо тут же пожирал.

Но никогда я не видал,

Чтоб он для шутки, для потехи,

От скуки или от безделья

Себе подобных убивал,

Как довелось увидеть мне под старость…

Назад тому два года, помню, летом

Садилось солнце; день был тихий;

В Днепре, резвясь, играла рыба,

И птицы пели весело в кустах.

Ко мне пришла с младенцем на руках

Красавица казачка молодая

И плакала и, ставши на колени,

Молилась долго, а потом ребенка,

Целуя, к персям прижимала.

Пришел сюда какой-то польский пан

И жарко с нею говорил о свадьбе…

И, стан ее обняв рукой,

Целуя страстно, он на край стремнины

Привел казачку – и толкнул в реку…

Потом, схватя невинного ребенка,

О грудь мою ударил головою,

Примолвя: «Это вражье племя

Могло мою расстроить свадьбу

С прекрасною, богатою графиней…»

Я задрожал от ужаса, по мне

Текла младенца кровь и жгла меня, как пламень.

И в первый раз я на судьбу взроптал.

Что я немой, недвижный камень!..

От ужаса я треснул пополам.

И вот мою другую половину

Поляки в город увезли.

И слышал я – мне ведьмы говорили,

Из Киева летая в лес на пляску, –

Что, преступления свидетель, этот камень

Украшен золотом, резьбой

И в пышном городе поставлен для красы

Как памятник грядущим поколеньям

Во славу низкого, но сильного злодея…

«Полно! – шепчет дух полночи. –

Страшны ваши речи мне».

К небу руки, к небу очи –

И сокрылся в вышине…

Тишина с ним улетела…

Без нее осиротелый,

Грустно божий мир вздохнул;

Ветер по земле пахнул;

Робко волны зароптали

И мятежно побежали

Вдоль проснувшейся реки;

Головою покачали

Над рекою тростники.

Глухо, в ярости стеная,

Из-за лесу громовая

Туча тихо поднялась,

И в лучах огня и света

Вышла из Днепра комета

И по небу разлеглась.

Какова их будет встреча?

Будет мир иль будет сеча

В небесах и на земле?

Будет благо или худо?

Но грядущее покуда

Скрыто в безответной мгле!..

Примітки

То-то весело у нас – в Малороссии есть поверье, что все дети, умершие прежде крещения, обращаются в русалок. Е. Г.

Павлюк (Бут) Павло Михнович (? – 1638) – гетьман нереєстрового козацтва, керівник селянсько-козацького повстання 1637 р. проти польсько-шляхетського панування на Україні. Зазнавши поразки в битві під Кумейками, повстанці відступили до Боровиці (поблизу Черкас), де 10 грудня 1637 р. були оточені поляками. Віроломно захоплений у полон під час переговорів про капітуляцію, був страчений у Варшаві.

А тело бросили собакам! – «История Малой России» Бантыш-Каменского, т. I, стр. 211. Е. Г.

«История Малой России» – праця російського та українського історика й археографа Бантиша-Каменського Дмитра Миколайовича (1788 – 1850). Є. Гребінка користувався другим виданням цієї праці (М., 1830); посилання на неї, зроблені в першодруку непослідовно, тут уніфікуються.

Я был гетман казачий Остряница – «История Малой России» Бантыш-Каменского, т. 1, стр. 214. Е. Г.

Остряниця – Острянин Яків (? – 1641), гетьман нереєстрового козацтва, керівник селянсько-козацького повстання 1638 р. проти польсько-шляхетського панування на Україні. Після поразки під Жовнином (на Черкащині) 3 червня 1638 р. відступив зі своїм загоном на Слобідську Україну, в межі російської держави, брав участь у боротьбі з татарами. Вбитий 1641 р. під час заворушення проти козацької старшини. В «Истории Малой России», використаній Є. Гребінкою, викладається інша версія загибелі Остряниці (якого там названо Степаном).

И с ним душа из тела улетела! – «История русов» Георгия Конисского, стр. 5. Е. Г.

«История русов или Малой России» – написана наприкінці XVIII або на початку XIX ст. історична праця невідомого автора, довгий час приписувана українському письменникові і церковному діячеві XVIII ст. Георгію Кониському. Була надрукована в Москві 1846 р., перед тим поширювалася в численних списках.

Я неслыханно казнен – «История Малой России» Бантыш-Каменского, т. 1, стр. 176. Е. Г.