[Служа под начальством князя ***]
Г. Ф. Квитка-Основьяненко
Служа под начальством князя ***, я по обязанностям службы должен был находиться в Харькове. Два года жизни моей там проведены наиприятнейшим образом. Общество согласное, дружественное заменяло мне разлуку с родными, а прогулка в окрестностях разнообразных и частью прелестных доставляла мне рассеяния после единообразных и не всегда приятных занятий. Кто был в Харькове, тот знает Основу, деревню, принадлежащую г-ну К., прелестную, единственную своим местоположением. Гуляя в обывательских садах Залопанской части города, я нечувствительно садами всходил на Холодную гору и неприметно входил в сосновую рощу, окружающую великолепный дом помещика Основянского и все поселение деревни его.
В один день, продолжая мою прогулку в сей занимательной роще, я увидел двух крестьянских девок: одна из них покойно сидела под молодыми ветвистыми соснами, другая ходила около, поглядывая по близлежащей дорожке к городу с большим беспокойством вдаль, как бы ожидая кого. Хотя я остановился довольно близко от них, но они меня не примечали. Ожидавшая кого-то была, как говорится, вся на точке дороги, показывающейся из-за горизонта; сидящая же под соснами занята была сортировкою в пучки только лишь нарванных трав, девушка лет восемнадцати, миловидная брюнетка, полная, здоровая – девочка не более лет пятнадцати, так же очень недурна собою, но имевшая что-то в лице еще детское, показывающее спокойное равнодушие; на лице ее неприметно было, чтобы страсти или заботы, горести волновали ее душу.
По убранству их (это было воскресение) тотчас можно было видеть, что это дочери зажиточных отцов, а особливо старшая, на шее которой было ниток двадцать кораллов крупных и мелких, шесть или семь крестов, серебряных крестов, три дуката, вызолоченных дуката (еднуса) на черной широкой бархатке; на одной из ниток кораллов крупных [они] были перенизаны голландскими червонцами, согнутыми в трубочку; волосы голов заплетены были дрибушками в три косы и положены сверх многих пестрых скиндячок (лент), концы коих висели ниже пояса. Корсет, или как они называют юбка, красной байки, с изредка посаженными черными мушками, с длинными такими же до кистей рукавами, на стройном ее стане чрезвычайно шел к ней и делал на ее смугленьком прелестном личике привлекательную тень; плахта, разноцветными шахматами вытканная и простирающаяся не далее как по икры, равно и голубой объяри запаска не скрывали, что ноги красавицы одеты были в белые шерстяные чулки (несмотря, что это было в июле) и красные сафьянные башмаки.
Другая была в таком же, общем всем малороссиянам костюме; только на шее украшений было гораздо меньше и корсет ее был вовсе без рукавов, а заменялись они рукавами рубашки, от плеча и до локтей вышитых красными нитками цветов, орлов и т. п., так ими называемыми, [однако] не имеющих никакого сходства с сказанными предметами.
Любовавшись ими довольно долго и не быв ими вовсе примечаем, я решился с ними вступить в разговор и, если они не будут дичиться (чего я не надеялся по близости их к губернскому городу), то и познакомиться с ними, и может быть к моему удовольствию буду действующим лицом в каком-нибудь, – почем знать? ведь они девушки, хотя и крестьянки, но одна из них, лет восемнадцати, миловидная, здоровая – романическом или по нужде самом обыкновенном, невинном приключении. Это [будет] меня рассеивать, занимать, и бездельные мои прогулки пестрить развлечениями.
Я сделал движение. Шорохом моим обратил внимание сидящей девушки; посмотрев на меня торопливо прелестными голубыми глазками, застыдилась, но не испугалась и нежным голоском томно, нельзя сказать, заговорила, но почти запела, как вообще говорят малороссияне, а особливо их женщины, когда, как бы это сказать, ну, пусть, жеманятся. Жеманство или желание показаться любезною и обратить внимание молодого мужчины сродно женщинам, известно и употребительно даже и между дикими, а крестьянские девушки и еще более живущие вблизи губернских городов очень много разумеют жеманство и даже выискивают приемы, чтобы не только обратить внимание, но и понравиться.
Итак, она томным, приятным голосом начала кликать свою подружку нараспев: «Мелашко, Мелашко!» Но Мелашка, не оставляя своего внимания от дороги, равнодушно ее спросила: «Чого?» – «Дивись! – сказала ее подруга, кивнув головою в ту сторону, где я стоял. Мелашка стремительно обратилася, но, увидев меня, как будто огорчилась от ошибки в своем ожидании, покраснела, потупила глаза и тихими шагами начала подходить к спокойно сидящей своей подруге. Как ни одна из них не показывала вида, что они меня дичатся или хотят от меня уйти, то и решился я знакомиться с ними, а особливо, когда Мелашка, подошед к своей подруге, села подле нее и начала без внимания перебирать ее травы.
– Что Мелашко? Не дождалася своего милого?
Она быстро подняла на меня свои большие, черные, много выражающие глаза свои, немедленно их опустила, покраснела и с приятною улыбкою с удивлением спросила:
– А почему вы знаете, как меня зовут?
– Как мне не знать, я все знаю.
– Как панам не знать, – сказала ее подруга, – они читают книги и все знают.
– Когда же вы все знаете, – спросила Мелашка, – так скажите…
Примітки
Друкується вперше за чорновим автографом (ф. 67, № 68), що зберігається в архіві письменника у відділі рукописів Інституту літератури ім. Т. Г. Шевченка АН УРСР.
Автограф недатований.
Об’ярь – шовкова тканина з золотою або срібною ниткою.
Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1981 р., т. 6, с. 620 – 622.