13. Лаодика в семье Рамзеса

Даниил Мордовцев

Рамзес III Рампсинит был уже далеко не молод, когда вступил на престол своего отца, Сетнахта Миамуна II, которому, еще при жизни последнего, он помогал управлять Египтом.

Как выше было замечено, Рамзес III имел уже восемнадцать сыновей и четырнадцать дочерей. Конечно, это были дети не одной царицы Тии, его законной жены, но многие прижиты им от других женщин его гарема, называвшегося просто «женским домом» фараона. Хотя все эти дети считались принцами и принцессами крови, и хотя все они содержались одинаково, как дети фараона, однако, в силу господствовавшего в Египте «утробного права», не все были равны перед законом и перед страною.

«Утробное право» состояло в том, что первая, законная жена фараона пользовалась особым значением, и ей воздавались почести, отличные от других: она являлась преимущественною представительницею законного престолонаследия. Обыкновенно, женатый на принцессе-наследнице фараон возводил на престол для совместного с собою царствования малолетнего сына своего, как бы упрочивая и узаконяя его именем, соединенным со своим именем, все свои действия и распоряжения перед народом и страною. При назначении фараонами удельных князей и наместников, обыкновенно наследником удела считался внук царя, рожденный от дочери его, но не сын его и не сын сына его. Таким образом закон лежал на стороне «женской утробы». Геродот говорит даже, что в обычае египтян было – возлагать попечение о престарелых и дряхлых родителях на дочерей, а не на сыновей.

В утро, следовавшее за прибытием Адиромы в Фивы, вся многочисленная семья Рамзеса находилась в саду, примыкавшем к женскому дому и обнесенном высокою каменною оградой. Стройные пальмы, сикоморы и громадные бананы давали достаточную тень саду, хотя солнце подобралось уже довольно высоко. Младшие члены семьи фараона, мальчики с локонами юности на щеках и девочки с золотыми обручами на головах в виде змея Уреуса, затеяли шумную игру, соответствовавшую ходячим интересам своего века: они изображали две воюющие стороны, из которых одна сторона представляла собою Египтян, а другая – презренных обитателей страны Либу. Некоторые девочки принцессы плакали, когда на их долю выпало быть презренными либу, и жаловались своим черномазым статс-дамам, что мальчики-принцы хотят отрезывать у них руки по праву победителей.

Сторону обиженных сестренок приняла хорошенькая Снат или Нитокрис. Она сказала, что превращать египтян и египтянок в презренных либу может только богиня Изида.

– Где же, милая Снат, мы возьмем Изиду? – спросила самая маленькая принцесса, Гатор, названная так по имени богини красоты и любви.

– Я буду Изидой, – отвечала Нитокрис. – Принесите мне цветок лотоса и несколько колосьев пшеницы.

Маленькие принцессы бросились исполнять приказание старшей сестры и скоро явились с цветком лотоса и колосьями.

Шалунья Нитокрис приняла на себя важный вид богини.

– Становитесь на колени перед божеством! – сказала она повелительно.

Девочки тотчас же исполнили приказание богини; но некоторые юные принцы заупрямились, боясь превратиться в презренных либу. Однако Нитокрис продолжала свою роль.

– Начинаю с младших, – сказала она. – Гатор! Выбери себе один колос.

Юная принцесса дрожащею рукой вынула один колос из общей связки.

– Теперь отрывай от колоса одно зерно за другим и говори: Египет-Либу, Египет-Либу, так до последнего зерна. Если последнее зерно будет Египет, то значит ты Египтянин; если же последнее зерно будет Либу, то и ты будешь презренным либу.

Девочка со страхом начала отрывать зерно за зерном. Руки ее дрожали.

– Египет-Либу, Египет-Либу, – шептала она.

Все фараонята собрались вокруг и с жадным любопытством следили за процессом отрывания от колоса зерен, повторяя вслух: «Египет-Либу, Египет-Либу».

– Египет-Либу, Египет-Либу, Египет…

Гатор вся вспыхнула от неожиданности, от счастья: последним зерном у нее было – Египет.

– Милая Снат! – закричала она радостно. – Я египтянин!

Она вся светилась восторгом, глазки ее блестели. Это заинтересовало и мальчиков.

– Теперь я! Теперь мне! – приставали они к важной Изиде.

Нитокрис всех отстранила повелительным жестом.

– Теперь тебе, Рамзес-Горус, – сказала она, протягивая руку с колосьями младшему братишке.

Юный принц не без страха вынул колос.

– Египет-Либу, Египет-Либу, Египет-Либу, – шептал он, отрывая зерно за зерном.

Интерес зрителей возрастал все больше и больше.

– Египет-Либу, Египет-Либу, Египет…

– Либу! Либу! – захлопала в ладоши счастливица Гатор.

– Либу! Либу! – повторяли другие девочки. – Ты презренный либу! Либу!

– Я не хочу! Я не хочу! – обиделся юный принц и бросил свой ощипанный колос.

Все юные фараоны пришли в волнение. Начались протесты. Девочки держали сторону Изиды.

– Теперь кому вынимать колос?

– Теперь Миамуну-Аммону.

– Нет, теперь Путифар – она моложе Миамуна.

– Неправда! И мне восемь лет, и тебе!

– Мне восемь лет было давно – я старше!

– Нет, я старше: я из утробы царицы, а ты из утробы рабыни.

– Неправда! Моя мама тоже была царевна.

Дети слышали от старших об «утробном праве» и теперь препирались о старшинстве не по возрасту, а по праву рождения.

Но в это время в саду показалась сама царица Тиа в сопровождении своего первенца, Пентаура.

– А! Мама! – радостно проговорила Нитокрис, сбрасывая с себя всю напускную важность богини. – А с нею и Лаодика.

– Лаодика! Лаодика! – взволновались юные принцессы, а за ними и юные принцы, и все бросились навстречу царицы и Лаодики.

Последняя попрежнему смотрела задумчиво и грустно, хотя в выражении лица замечалось менее тоски и подавленности. Жена Рамзеса, когда Бокакамон представил юную дочь Приама ко двору, приняла ее очень ласково, совершенно с материнской нежностью: грустная судьба молодой девушки и несчастия, постигшие царство ее отца, расположили сердце царицы Египта в пользу бедной сиротки. Самая наружность Лаодики очаровала всех. Красота ее являлась чем-то невиданным под знойным солнцем тропиков, где лица почти так же смуглы, как и лица нубийцев, между тем как юная троянка была беленькая и с таким цветом волос, который казался чем-то необычайным черноволосым египтянам.

На мужчин дома Рамзеса Лаодика произвела еще более сильное впечатление, чем на женскую половину двора фараона. Пентаур, которому нравилась светло-каштановая хеттеянка Изида, теперь был до безумия очарован белолицею и золотистоголовою троянкою. Он готов был не отходить от нее, ловил каждый ее взгляд, жадно любовался ее плавными, грациозными движениями и восхищался нежной мелодией ее голоса. Он уже мечтал, что если сбудется то, что он задумал с матерью, то Лаодика будет сидеть с ним рядом на престоле Аммона-Горуса, украшенная двойным венцом и змеем Уреусом.

Красавица и любимица матери, юная Снат-Нитокрис, точно также смотрела на задумчивую и грустную троянку, как на божество. Ничего подобного, ничего прелестнее Лаодики она не видала в жизни. Вся страсть пробудившейся в ней женщины обратилась на Лаодику: она полюбила ее первой любовью пламенной дочери знойного африканского юга.

Она теперь первая подбежала к ней.

– Лаодика! Милая Лаодика! Дай мне поцеловать тебя! – говорила она, ласкаясь к троянке. – Я тебя сегодня не целовала… Я всю ночь видела тебя во сне: мы с тобой рвали на берегу Нила цветы лотоса, и сама богиня Гатор, в виде белой голубки, принесла тебе лучший цветок.

– Ах, я забыла, как у вас называется богиня Гатор, – болтала Нитокрис, не давая никому сказать слова.

– У нас она называется Афродита, милая Снат, – отвечала Лаодика.

– А Горус?

– Горус – Феб, солнце.

Юные принцы и принцессы окружили Лаодику, и все старались наперерыв заговорить с ней, приласкать ее. Она стала какой-то игрушкой в семье фараона. Ее хватали за руки, с любовью гладили ее шелковистые волосы, заглядывали в глаза.

Более взрослые юноши из сыновей Рамзеса выражали свой восторг сдержаннее, но все же видимо любовались ею. Особенно пленила она сердце молодого Меритума, который уже считался великим жрецом солнца в Гелиополисе, хотя этому юному жрецу предстояло еще много учиться жреческой мудрости. Он уже ревновал Лаодику к старшему своему брату, к принцу Пентауру, любимцу матери-царицы, и в сердце его уже закрадывалось недоброе чувство по отношению к сопернику, тем более, что он не мог тягаться со старшим братом, который был вдвое старше его: на Меритума все еще смотрели как на мальчика, да и локон юности, висевший у него на смуглой щеке, обнаруживал его предательский возраст.

– Когда же тебя повезут, наконец, в Уакит (Гелиополис) учиться быть жрецом? – высокомерно спросил его Пентаур, заметивший бросаемые Меритумом на Лаодику страстные взгляды.

Меритум вспыхнул, он почувствовал оскорбление.

– Когда? – вызывающе посмотрел он на брата. – А тогда, когда ты все наши житницы наполнишь дуррой и полбой.

Это был оскорбительный намек на то, что Рамзес не взял с собою Пентаура в поход против неприятеля, а приказал ему наблюдать за поступлением податей в казну фараона.

– Этого тебе пришлось бы долго ждать, – сердито сказал Пентаур, – до того времени твой локон юности успеет поседеть.

Это значило, что – «ты еще молокосос – нечего тебе заглядываться на троянку».

Женское чутье подсказало Лаодике, из-за чего горячатся братья, и она подарила Меритума ласковым взглядом, от которого юноша вспыхнул еще больше, но вспыхнул уже краской счастья. Лаодике стало жаль его, между тем как грубость Пентаура возмущала ее кроткое сердце.

И Нитокрис с своей стороны оказалась союзницей младшего брата, Меритума: юная египтянка тоже уловила женским чутьем причину ссоры между братьями, и приняла сторону младшего, потому что и она ревновала Лаодику к грубому гиппопотаму, как она в душе называла иногда Пентаура.

Зато мать-царица осталась верна своему любимцу.

– Вы бы, дети, пошли играть хоть «в крокодилы», – сказала она юной ватаге, – и ты, Меритум, иди с ними.

– Я уже вырос из этой игры! – гордо отвечал великий жрец солнца. – Я жрец бога Горуса!

– Но ведь ты еще не вырос из локона юности, мальчик, – заметила Тиа.

– Ах, мама! Все же он большой, – заступилась за брата своенравная Нитокрис, – ему уж пора охотиться на львов, а не играть «в крокодила».

– Нет, мама, мы будем играть не «в крокодила», а в войну, – залепетала самая младшая дочка Рамзеса, Гатор, – мы будем играть в египтян и в презренных либу. Знаешь, мама, – меня богиня Изида уже сделала мальчиком-египтянином.

Эта удивительная новость всех рассмешила, и даже Лаодика не могла удержаться от смеху: так наивно все это было сказано.

В это время одна из рабынь доложила царице, что ее желает видеть господин женского дома, Бокакамон, – и Тиа воротилась во дворец.

Примечания

По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. Замурованная царица: Роман из жизни Древнего Египта. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года], с. 71 – 77.