3

Владимир Пасько

Скоротать долгий путь из лесов Белоруссии в горы Афганистана помогла посадка в Азербайджане, в Кировабаде. Где все, кто оказался более-менее предприимчивым, разжились у местных братьев-десантников кто коньяком, кто вином с местных винзаводов. Благо, всевозможная выпивка в этих винодельческих краях водилась в изобилии.

Но опасность протрезвляет быстро:

Нам на раздумье время не дано,

Оружие свое готовим к бою.

Войну видали только лишь в кино,

А здесь придется жертвовать собою.

Кто тогда мог думать, что последние две строчки будут относиться к сотням тысяч молодых людей, а последняя строчка напрямую затронет, унесет едва ли не полтора десятка тысяч молодых жизней? Почти вдвое больше, чем вся Витебская дивизия, высадившаяся тогда в Кабуле.

Слух режет скрежет танков об асфальт.

В Кабул машины с грохотом ворвались.

Под их напором крошится базальт,

И горы грозным гулом отозвались.

И этот гул пройдет по всей стране,

Словно сигнал убийцам – трепещите.

Ваш прах осядет пылью на броне,

Пощады у десанта не просите.

И гул действительно прошел. Особенно, когда для начала немало наколотили по ошибке своих же спецназовцев. И много было потом и трепета, и праха, на протяжении без малого десяти лет. Праха разрушенных до основания кишлаков, нередко вместе с частью их обитателей. И трепета в не по-нашему больших восточных глазах их женщин и детей. Но пощады они так и не попросили. Они нас не победили – они нас преодолели, выжили со своей земли. Так, как до этого трижды англичан в трех, практически за полстолетия, англо-афганских войнах. Но тогда мы надеялись, что

И рухнул неприступный бастион,

Где власть держалась прочная веками,

И разлетелся в прах Амина трон

Под русскими гранеными штыками.

Ирония судьбы: и трона у Амина не было, и штыки у нас были плоские советские, а не русские граненые. Но эти две метафоры – трон и граненый штык, случайно подобранные юным советским десантником, как нельзя более точно характеризовали преемственность и последовательность политики хоть России, хоть Советского Союза в Средней Азии: свергай неугодных правителей, насаждай своих и продвигайся вперед, все дальше и дальше вглубь этого загадочного материка, аж до самого Индийского океана. Этим путем вёл русские войска сто с лишним лет назад царский генерал М.Д.Скобелев, этим путем шли теперь мы, советские. Официально отрицавшие и проклинавшие «царское прошлое», «колониальную политику царизма в Средней Азии».

Тревожный вдумчивый голос сменился новым, разухабистым, повествующим о взятии «десантурой» еще одного важного объекта – крепости-тюрьмы Пули-Чархи, находившейся вблизи Кабула. Куда Амин загнал массу своих еще недавних соратников, не говоря уже о врагах.

Десантник рассказывает, как тут было тогда, в декабре 1979 года.

Командир наш появился

с озабоченным лицом

И с прискорбьем объявил нам,

хоть держался молодцом:

«Брать мы будем в чистом поле –

отказаться не с руки, –

То ли Пули, то ли Поли,

знаю только, что – Чархи.

Хоть в «буржуйке» дров уж нету –

жарко в споре молодцам:

Как же взять нам крепость эту –

спорим мы и тут, и там.

Голоса вскипают в споре –

ох, дебаты нелегки

В этой Пули, в этой Поли,

в этой крепости Чархи.

Шеремет вспомнил, как он всегда искал в иллюминатор вертолета это величественное и по-своему красивое здание, когда пролетал в этом районе. Правильный круг, перечеркнутый в разных направлениях радиусами. Жестяная крыша ярко блестит на солнце, создавая впечатление огромного неживого цветка. Строили немцы. А они даже тюрьме умеют придать вполне пристойный вид. Так что сомнения и волнения десантников вполне можно было понять. Но…

Наконец нашли решенье,

все расселись по местам,

И теперь уже не в споре

будет жарко молодцам.

Понеслись, готовы к бою –

ох, и стены велики

В этой Пули, в этой Поли,

в этой долбаной Чархи.

Крепость находилась невдалеке от Кабула, так что «нестись» пришлось недолго.

Вот уже ворота близко –

засверкали огоньки.

Нам навстречу САУ мчится –

– в ней сидят лишь дураки.

Скрежет, грохот, крики боли –

встречи с САУ нелегки

В этой Пули, то ли Поли

в этой долбаной Чархи.

В Кабуле десантники сгоряча лупанули по своим спецназовцам, ну а здесь взялись и за своих единородных. Тем, кто шел десантом на броне, можно лишь посочувствовать. В последующем в обиход здесь прочно вошло выражение «боевая травма». Которая заняла солидное место в боевых потерях советских войск в Афганистане.

Мы в ворота залетели

и задумчиво стоим.

САУ же из пушек лупят

по чужим и по своим.

А того, кто план подсунул

мы подняли на штыки

Прямо в Пули, прямо в Поли,

прямо в долбаной Чархи.

Очевидно, здесь речь идет о ком-то из завербованных нами афганцев, кто обеспечил десантников планом крепости и сопровождал во время штурма. Но был заподозрен в измене со всеми вытекающими неприятными для него последствиями. С подручными из числа местного населения наши не очень-то церемонились, особенно в ходе боевых действий, а тем более в первое время.

Ни огня, ни зги не видно,

только стены велики.

Нам с Алешкою обидно –

все работают, а мы…

А Валерка в это время –

в вертикальные силки.

Прямо в Пули, прямо в Поли,

прямо в долбаной Чархи.

Наконец, нашли Валерку:

смотрим, прямо под окном

«Бээмдэ» и очень пахнет

развороченным г…м.

А ребятам не до смеху –

захлебнуться ведь могли

В этой Пули, в этой Поли,

в этой долбаной Чархи.

Ну что же, не взирая на то, что строили крепость немцы, афганцы впоследствии, очевидно, внесли свою лепту в обустройство ее канализации – ямы для нечистот поглощающего типа. Усовершенствовали, так сказать… Вот бедные ребята и попались в одну из таких ловушек. Где они сейчас, эти Алешка с Валеркой, да и сам автор этой песни? И помнят ли сами это свое приключение? Тем более в таком мало героическом свете?

Правда, погеройствовать и им тоже удалось:

Вот немножко оклемались,

оторвались от земли.

Пулеметы захватили

и на Паром навели.

Выпускаем всех на волю –

казематы велики

В этой Пули, в этой Поли,

в этой долбаной Чархи.

Ну а потом, очевидно, пришлось в этой же крепости какое-то время и службу нести. Обеспечивать надежность содержания там новых обитателей – теперь уже не противников, а сторонников свергнутого Амина. Потому как на самих афганцев, особенно на первых порах, полагаться не приходилось. Ну а зима в Кабуле, да еще при плохо работающей системе снабжения топливом не многим легче, чем в России. Поэтому стенания ребят вполне понятны:

Нам запомнится надолго

крепостная эта жизнь –

Комендант, собачий холод,

даже, мать его, Азиз,

Поцелуи кучи теток

из семейства Тараки

В этой Пули, в этой Поли

в этой крепости Чархи.

Кто такой Азиз – неизвестно. Очевидно, глава афганской администрации тюрьмы. Где он сейчас? Жив ли? Кто его знает. Вряд ли. Слишком много правителей сменилось за это время. А каждый новый правитель ставит своего главного тюремщика. Воздавая сторицей за содеянное его предшественнику.

Таким же туманом покрыта и судьба «кучи теток из семейства Тараки», ученика и предшественника Амина, умерщвленного по его же приказу.

Нурмухаммед Тараки при нашей поддержке совершил со своими соратниками Хафизуллой Амином и Бабраком Кармалем Сауровскую (Апрельскую) революцию. Потом Амин покончил с Тараки, а Кармаль спасся только тем, что вовремя отправился послом в тогда еще единую и социалистическую Чехословакию. Где и пересидел смутное время, дождался своего часа. А заодно и усовершенствовал свои взаимоотношения с алкоголем от банального пристрастия до болезненной зависимости. Теперь мы покончили с Амином и «посадили на царство» Бабрака Кармаля. И, по нашей славянской простоте, решили, что теперь-то Афганистан уверенно двинется прямо из феодализма в социализм, южные рубежи нашей Великой Советской Родины будут в безопасности и вообще, все будет в порядке. А поэтому: мы свою задачу выполнили – и по домам. Так думали десантники, вспоминая, что их вывели из Праги в 1969 году буквально через месяц – два после вторжения. Тем более имела все основания так думать элита – спецназовцы из «Грома», «Зенита», «Каскада» и другие. Уже закуплено все, что можно было закупить с собой на те деньги, которые выплатили «за успешное выполнение задания партии и правительства», как тогда говорили. Не очень большие, как по нынешним временам, но вполне солидные для советского человека образца 1980 года, тем более в Афганистане тех времён. Так что все вроде бы в порядке. Но…

Вот уже все почти ящики связали,

«Отходную» провели, самолета ждут.

Ну а нас – «парванист», снова не пускают,

Срочно нас во дворец к Бабраку ведут.

Новый диктатор хорошо помнил о судьбе своих предшественников. В «преданности» и «надежности» своих соплеменников тоже имел возможность убедиться не раз и на деле. Поэтому с охраной из «шурави» как-то спокойнее. Хотя – может и другое. Может, это наши сделали надлежащие выводы и решили более надёжно «взять под колпак» новопосаженного диктатора. Кто его теперь знает. В любом случае, что касается наших бравых орлов, то

Во дворце нас поселили в мрачные хоромы,

Где от холода нас не спасал камин,

Ну а мы – «парванист», с холодом знакомы,

И к тому же помог с водкою Амин.

«Парванист» по-афгански, на пушту значит – «все равно». Вряд ли, чтобы ребятам все это было действительно «парванист», но делать было нечего. И они белой завистью завидовали «Грому». Который выводят в Союз. Они тогда еще не знали, что этот «мусульманский батальон» вскоре по пересечении им границы расформируют, со всего личного состава возьмут «подписку о неразглашении», кому подойдет срок – уволят, а оставшихся рассуют по разным частям, преимущественно в укрытых от глаз людских среднеазиатских дырах. Ордена, правда, дадут не скупясь. И довольно высокие. Это в первый и, считай, последний в Афгане раз. Хотя запретят говорить – за что.

Ну а оставшиеся в охране нового правителя спецназовцы будут благодарны, что хорошо хоть «помог с водкою Амин». Преждевременная смерть не дала его склонности к алкоголю проявиться в такой мере, как у его преемника на троне – Бабрака Кармаля. Очевидно, разрыв со своей социокультурной средой, с исламской религией, неуверенность в правильности избранного пути толкали их обоих к поиску то ли забвения, то ли укрепления духа. Уже в период пребывания Шеремета в Афганистане ни для кого не было секретом, по крайней мере для старших офицеров, что глава режима, который мы защищаем – больной алкоголизмом человек. Но это было потом. А пока он – верный друг советского народа, наша надежда в этой стране. И поэтому советские солдаты…

С автоматом стоим три через двенадцать,

С президентом едим плов, манты, изюм.

Ну а нам – «парванист», все хотят «смеяться»,

Во дворце ж, как назло, ни одной ханум.

Судя по порядку смены часовых и по тому, что проблема «ханум» вышла на первое место, служба при президенте не была обременительной. И даже более того…

Перед сменою пьем, аж Рябинин злится,

Не дает стакана подержать в руке.

Ну а нам – «парванист», где бы ни напиться, –

Водку можем разлить и в «каменном мешке».

Тому владыке, который заказывал построить и тем строителям, кто соорудил этот «каменный мешок» не могло и в дурном сне привидеться, что он будет использоваться «неверными» для такой богопротивной цели, как распитие спиртных напитков. Вместо того, чтобы служить по своему прямому назначению – местом пыток проштрафившихся правоверных.

Уникальные ковры топчем мы ногами,

Серебро и хрусталь прочно в быт вошли!

Ну а нам – «парванист», мы ковры видали

И прицельный огонь по мрамору вели.

Да – а – а, ребята явно «закушались». В то время, когда они во дворце спасались от холода водкой, закусывая её пловом и мантами с помощью благородного серебра и хрусталя, жизнь их собратьев из «десантуры» и «пехоты» была, мягко говоря, несколько иной. Они спасались от холода в брезентовых армейских палатках, торопливо жуя из алюминиевых котелков в короткие минуты отдыха разогретые на «буржуйке» мясо-растительные консервы и запивая все это жидким чаем. И с нетерпением ожидали, что вот наступит тепло, лето и их всех вернут домой.

Когда Шеремет приехал в Афган в 1982 году, палаточные городки простояли уже три зимы. И было очевидно, что стоять им еще долго. Первоначально установленные палатки износились и заменялись на новые, менялись и их обитатели. И никто уже ничего хорошего не ждал. Срок своего возвращения каждый из них теперь знал уже четко – через два года. Если все будет нормально, конечно. Что значило это «нормально» каждый тоже знал. И тоже совершенно четко. Но это было потом. А пока, зимой 1979 –1980 годов, «спецназ» действует в духе старой русской традиции – «гуляй, Вася…»

Ну а если хотим мы подвеселиться –

«Кишмишовки» попьём, лезем в «Жигули».

Ну а нам – «парванист», на нас автобус мчится,

Но пуштуну не совладать с наглостью Ильи.

Езда на штатной технике любого вида, будь то автомобиль или бэтээр, по населенным пунктам Афганистана – это разговор особый. Это в буквальном смысле езда без правил. Точнее, правило одно единственное: у кого больше машина и кто наглее, меньше ею дорожит, отчаяннее лезет на рожон – тот и прав. Шеремет не уставал требовать от своих водителей соблюдения хоть каких-то приличий, усовещевал, мол, в Союзе у тебя первый же попавшийся «гаишник» права отберет, – но те лишь белозубо смеялись. Молодость, что попишешь.

Ну а если еще и за воротник «кишмишовки» – то тогда неизвестного Илью понять вполне просто. Тогда уже действительно и огромный мерседесовский автобус даже нашему УАЗ’ику нипочем. Даже и танк. Потому что сей напиток – это то, что на Кавказе зовется «чача», попросту – виноградный самогон. Ну а самогон – он и есть самогон, отшибает мозги даже у таких крепких ребят, как неизвестный ас-водила Илья. Поэтому…

На памяти Шеремета афганцы организовали бурную торговлю этим пойлом прямо возле КПП «шурави», продавая его даже не в бутылках, а в тонких прозрачных полиэтиленовых кульках без всякой маркировки. Содержимое безошибочно угадывалось по мутноватому, слегка опалесцирующему оттенку и специфическому гнусному запаху сивушных масел. Но – брали, потому как водку надо было доставать, да еще и за весьма приличные деньги. Ну а каждый же берег, зажимал как мог эти несчастные, потом и кровью заработанные «чеки», что им платили. В эпоху тогдашнего тотального дефицита на всё и вся более-менее приличное, каждый хотел купить хоть что-то полезное для дома, для семьи, для себя, а не просто пропить. Ну а сами афганцы хотя эту бурду практически и не пили, но о «шурави» заботились. У них всю жизнь была рыночная экономика, на социалистические рельсы мы их перевести так и не успели.

После трудных боев крепко отдыхали,

Скоро мы из дворца ноги унесем.

Нам теперь – «парванист», коли есть «афгани»,

Мы дубленками все ящики забьем.

«Спецназовцы», счастливые и довольные, уходили. Не зная, что их места здесь займут другие, за ними еще другие – и так на долгие годы. И пока все это закончится – успеют до дыр износиться шубы-дубленки, которых они здесь накупили. По дешевке. И на себя, и на всю свою родню. Ещё и на продажу некоторым хватило – даже не очень шустрым, просто обстоятельно заботящимся о своем достатке.

Лишь бы только в Москве нас не забывали,

Терпеливо приказ дома подождем,

Нам теперь – «парванист», где б не указали –

Мы любому «главе» башку оторвем.