Ночная смена на АЭС

А.Сокол. Корр. «Правды Украины». Припять Киевской области

Чернобыль в эти дни

В парткоме АЭС услышал мимолетный разговор.

– Ремонтники идут в ночную?

– Да. Но по мелочам. – И после паузы: – Если, конечно, ничего не выскочит…

Меня отговаривали, чтобы не стремился в ночную смену. Днем, мол, и работы шире, и легче будет. Да ведь суть-то не в этом – в людях. В экстремальных условиях человек виднее.

Переодеваюсь в спецодежду. Делал это уже не раз. К белому костюму, в котором ходят энергетики-атомщики, выдают ботинки, белье, носки. Начальник смены первого блока Г.Кравченко скрупулезно помогает «подогнать» респиратор-«лепесток».

– Это тоже возьмите, – протягивает хлопчатобумажную медицинской белизны салфетку. – Пригодится.

Запихиваю ее в карман с недоумением. Зачем она, узнал лишь ночью, на станции. Но это потом. А сейчас покидаю со сменой вахтовый лагерь. Отъезжающие споро и кучно двинулись за КПП, вытягиваясь в колышущийся поток.

Автобусы на этот раз были специальные – противорадиационные. Львовяне создали их за несколько суток. Обязательные до недавнего времени пересадки в бронетранспортеры отпали. Ушла экзотика. Но о ней не печалятся. В ЛАЗе несравненно удобнее. И время на дорогу сократилось.

Пытаюсь вообразить, какой будет предстоящая вахта. Мысли сводятся к одному: тяжело там. А те, кто едет туда, оживленно беседуют, шутят. Поднимаются с кресел, провожая взглядами машины, то и дело мелькающие за полосками окон, что поверх защитных обшивок. В Чернобыль идет редко встречающаяся техника, нередко гигантских размеров.

Внезапно и тревожно вынырнула, запрыгала в окнах-щелях упирающаяся в небо вентиляционная труба, а за ней – громада четвертого блока. Мы на станции.

Автобус подъехал к самым ступенькам админздания. На окнах – белые элегантные шторы. Вроде бы ничего и не случилось. К действительности возвращают люди – в спецодежде и белых шапочках, с респираторами на лицах. Все спешат в здание.

За постовым, проверившим документы, – коридоры и коридоры. Им нет конца. Бросается в глаза часто повторяющаяся, криво писанная на стене надпись: «штрек». Впереди стрелка, указывающая, куда идти. Шахтерский «автограф» говорит о многом. О том, что работа у них трудная: люди не задерживаются, сменяют друг друга – новичкам неведом путь. А главное: нельзя заплутать в дебрях помещений. Шаг в сторону может оказаться роковым, радиация не простит оплошности [1].

У шахтеров ответственнейшая задача – создать под аварийный реактор основание «саркофага». Путь к ним очень уж извилист. Нужен проводник. А где его взять? Все в деле. Однако, я надеялся…

Энергетики преодолевали станционные помещения уверенно, энергичным шагом. Кто-то бросил: «санпропускник». Еще недавно они оставляли тут костюмы, переодевались в спецодежду. Сейчас в спецовке постоянно.

Хозяева станции на вахте неизменно, с того самого дня. Мизерным составом, правда. Идут все на щиты управления – центральный, блочные, в самые «чистые» помещения. Входя, освобождаются от респираторов, и они повисают под подбородком.

Гляжу на матовые окошечки-лампочки. Кажется, их миллион. Но горят лишь отдельные: реакторы остановлены.

– То есть не дают электроэнергии, – объясняет начальник блочной смены Г.Кравченко. – Остановить их невозможно. Запустил – обслуживай, держи в повиновении атом. Независимо от того, работают они или нет…

Собеседник делает записи в журнале: обычная оперативная дисциплина. Требуются доклады о том, как обстоят дела, Они нормальные. Только все жарче и жарче в помещении: плюс 32 градуса. Вентиляцию, однако, не включают: не очищена еще от радиационной «грязи». Пот катится градом. Салфетка оказалась кстати.

С помощью провожатого перебираюсь на центральный щит управления, к «ночному» директору.

Дежурил по станции Геннадий Мефодиевич Васёв. В вахтовом лагере он как-то сторонился меня, уходил от разговора. Здесь был живее. Коллеги называли его Мефодиевичем. Уважают.

– У него жена на станции, сын, – сообщили товарищи. – В аварию как раз дежурил, но об этом не рассказывает. Скромный человек… [2]

О том, как идет вахта, он тоже говорил скупо. Реакторы – в заданном режиме. Чуть раньше наши товарищи выполнили крайне необходимые работы. На четвертом блоке, в опаснейшей зоне…

Об их самоотверженности сообщала в рабочем лагере «молния». Нахожу в блокноте фамилии – В.Пряничников, А.Обушевский, Е.Баранкевич, В.Нестеров, В.Сумской, А.Савин, А.Бобровский и А.Зеликов.

Как ни трудно, энергетики налегают на ремонтные работы: готовятся к запуску двух блоков.

Я наблюдал за турбинистами. Они не в машинном зале, не на своем месте – на блочном щите. Три человека на всю станцию! Машинист Александр Зеликов водворяет на место болтающийся на груди респиратор, защищает глаза очками, берет дозиметр. А задание вроде бы простое – посмотреть, обследовать, доложить… Сменяет его инженер Александр Бочаров. Та же экипировка, те же сложности, только маршрут иной. Начальник смены Анатолий Сова уходит третьим.

Смена электриков оказалась одной из многочисленных – их семеро. Пока Виктор Лирник, ее начальник, объяснял, что главное для них – «чтобы поступала электроэнергия, обеспечивала фронт работ», с обхода вернулся электромонтер Владимир Мишин.

– Все в порядке, – докладывал он. – Вода уходит.

И электрики откачивают ее. Все приближают пуск станции.

Где-то за полночь меня провели в оперативный штаб станции – в так называемый бункер, о котором не раз упоминалось в печати. Длинное подвальное помещение – самое благополучное по радиационной обстановке – с первого дня аварии приняло управленцев, и с тех пор здесь не бывает пусто. В напряженные и острые ситуации тут поселялись штабы самых разных отраслей, ведомств, организаций. За письменными столиками, вытянувшимися двумя рядами у стен, не хватало места. Садились министры, учёные, крупные специалисты-авторитеты. Работа трудная, никем и нигде не испытанная. Она кипела и кипит. Сейчас, правда, поспокойней.

Пользуясь ночной паузой, беседую с оперативными дежурными – В.Найденовым и Б.Акимовым. Первый – мастер-ремонтник, второй – военный, майор Вооруженных Сил. Когда очень трудно, с пахарем всегда воин.

– Кое-кто думает, что работающие на АЭС чуть ли не смертники, – рассказывают дежурные. – А мы труженики. Труд все сейчас вершит. Да, радиация: не щиплет, не колет, не пахнет. Она опасна. Чрезвычайно опасна. Но преодолима…

Знакомлюсь с последней записью в вахтенном журнале. С восьми вечера до двенадцати ночи велись работы на пристанционной территории. Пошли цифры. О людях, о машинах, о кубометрах. После полуночи вахта только в помещениях АЭС. И у шахтеров.

Горняцкий отряд сводный – преимущественно из коллективов Донбасса и Тульщины, есть представители Эстонии, Воркуты. У них все свое – кадры, механизмы, транспорт, снабжение. Даже столовая собственная. И, конечно же, специалисты. Они здесь неотлучно.

Шахтеры начинали с метростроевцами, транспортниками-туннельщиками, геологами. На поверхности в сложной радиационной обстановке работали со многими коллективами. Им помогают и сегодня. Но основная тяжесть – на плечах горняков. Встречался с ними не раз – перед сменой, после, в общежитии, в столовой. Самоотверженные, героические люди. Добраться бы в штрек. Помню грозное предостережение: самому – ни шагу. А проводить некому. Слушаю собеседников.

– Работа у шахтеров – ни у кого такой нет. Очень трудная.

Наконец удалось связаться со штреком. Трубку взял руководитель горных работ, главный инженер двенадцатого управления треста «Красноармейскшахтострой» В.Кутний.

– Что скажете о закончившейся смене?

– Наряд выполнили. Как всегда.

– Кто отличился?

– Никого не выделяем. Все стахановцы, все понимают, какую работу делаем.

…Днем первый заместитель министра угольной промышленности СССР А.Фисун так сказал о шахтерах:

– Все в бою. Центральную выработку прошли согласно графику. Приступили к сооружению основания «саркофага», так называемой подушки, на которой должен умереть поврежденный реактор. Предстоит выбрать много грунта, уложить на это место бетон и металл. Людей бережем, периодически заменяем всех без исключения. И на протяжении суток восемь пересмен. Успешно справляемся с работой.

Здесь, в чернобыльском забое, коммунисты-шахтеры бросили клич: «Перечислим дневной заработок в фонд помощи пострадавшим». Его поддержали повсеместно.

Близится утро. В оперативном штабе все чувствительней заботы надвигающегося дня.

Сначала ожили телефоны. Главные звонки угадал по ответам на них.

– Дежурный АЭС! Минуточку, сейчас назову…

– Слушаю, товарищ генерал! Докладываю…

Напряженнейшая работа за ночь укладывалась в короткие сообщения. Реактор в норме. Шахтеры соблюдают график. Дезактивировано более 20 тысяч квадратных метров помещений. Итоги за сутки в целом обширнее, подробнее.

Помещение быстро заполняют люди. Уже непросто разыскать ночных дежурных. Вспоминаю их реплику: «Днем здесь сложно с кем-либо поговорить». Заходят, представляются автоинспекторы. Без них на АЭС уже не обойтись.

Мы вышли из станции. Утреннее солнце тихо и щедро разливало свет. Совсем рядом, на подступах к блоку, оживала оставленная на ночь техника. Мощная, густо поставленная. Я безуспешно пытался разглядеть радиоуправляемые челябинские бульдозеры. Их надо знать, чтобы различить среди массы машин, разворачивающихся для очередного наступления.

…Где-то к обеду встретился с Э.Поздышевым, новым директором АЭС.

– Время штыковых атак миновало, – говорит он. – Сегодняшние работы требуют времени. Все они напряженные, кропотливые. Осенью надо вводить, включать в энергосистему страны первый и второй блоки.

…Бессонная ночь и усталость давали о себе знать. Едущая на Киев машина совсем укачала. Видел сон: добрался к шахтерам в штрек. Надо все-таки там побывать.

Правда Украины, 1986 г., 11.06, № 132 (13402).

[1] Треба було туди Х.Блікса пустити, щоб він засвідчив, що рівень радіації низький.

[2] Розповідь Васєва про 26.04 – “У Прип’ять – на робочу зміну” під 24.06.1986 р.