Высокомышьяковая бронза Калмыкии и прилегающих регионов в контексте средней бронзы юга восточной Европы и северного Кавказа
Е.И.Гак, А.Н.Егорьков
Использование медно-мышьяковых сплавов как начало перехода к бронзовому веку на территории Евразии — явление практически повсеместное [Равич, Рындина 1984, с. 114 (литература)]. Наиболее раннее появление такого металла еще в V тыс. до н.э. отмечено в Анатолии, причем здесь он остается ведущим типом сплава и во времена использования оловянной бронзы, которая в общем объеме металла играла лишь подчиненную роль. Такое же положение характерно, в частности, и для относительно хорошо проанализированного металла района Южного Туркменистана с развитой древней металлургией, где переход к железному веку также осуществился с мышьяковой бронзой при слабом использовании бронзы оловянной [Терехова 1982; Хлопин, Галибин 1990; Егорьков, Щетенко 1999]. Причину широкого использовния медно-мышьяковых сплавов следует видеть в сильном легирующем действии мышьяка на медь, во многом воспроизводящем действие олова [Равич, Рындина 1984], но о причинах замедленного перехода к оловянной бронзе, в которой добавка олова может быть строго дозирована, мнения исследователей расходятся. Так, для металла Южного Туркменистана относительно слабого использования оловянной бронзы в преддверии железного века также высказаны различные взгляды. Н.Н. Терехова [Терехова 1982] объясняет это сохранением веками устоявшихся традиций, А.Н. Егорьков и А.Я. Щетенко [Егорьков, Щетенко 1999] считают его обусловленым слабой доступностью оловянного сырья и, наоборот, гораздо большей доступностью мышьякового или медно-мышьякового сырья, т.е. в терминах современного языка тогдашняя конъюнктура рынка так и не стала благоприятной для широкого использования олова в качестве легирующего медь приплава. Высказано также мнение, что замена мышьяка оловом была вызвана токсичностью первого [Charles 1967, p. 26].
Если узость оловянной сырьевой базы для большинства исследователей очевидна, поскольку месторождения основной руды олова, касситерита, в природе редки и встречаются лишь в ассоциации с гранитом [Muhly 1985], то относительно существования медных руд с высоким содержанием мышьяка мнения исследователей расходятся. Вместе с тем, существование медных руд с повышенным содержанием мышьяка или самородной меди с его высоким содержанием находит подтверждение [Forshell 1992, p. 73, 74]. Двойственность пути попадания мышьяка в выплавляемый металл создает трудности в отождествлении медно-мышьяковых сплавов с артифактами состава, хотя предложен метод для отличия мышьяковой меди от мышьяковой бронзы по сопоставлению содержания в металле мышьяка и сурьмы [Галибин 1990]. Для воссоздания во всей полноте технологии получения мышьяковой бронзы в древности особую ценность имеет бронза юга Восточной Европы и Северного Кавказа, где встречено немало образцов с исключительно высоким содержанием мышьяка [Галибин 1991, табл. 3].
Рост интенсивности использования медно-мышьяковых сплавов наблюдается на Кавказе в раннем бронзовом веке (конец IV — третья четверть III тыс. до н.э.), причем там этот же сплав преобладал повсеместно и в эпоху средней бронзы [Черных 1978, с. 56; Равич, Рындина 1999]. Несомненно, к этому времени в обработке мышьяковых сплавов был уже накоплен значительный опыт, позволявший мастерам подбирать технологию с ориентацией на функцию и механические свойства будущего изделия [Черных 1978, с. 67; Гак 2000, с. 88]. Это проявилось, в частности, в том, что в этот период для изготовления орудий труда на юге Восточной Европы и Северном Кавказе использовалась главным образом низколегированная бронза [Равич, Рындина 1984, с. 121; Галибин 1991, табл. 3; Chernykh 1992, p. 198], но для литых украшений, и только для них, иногда применялась и бронза, содержание мышьяка в которой приближалось к 20% [Галибин 1991, табл. 3]. Помимо красивого серебристого оттенка [Равич, Рындина 1984, с. 118], отвечавшего требованиям потребителя мелкой декоративной продукции, использование бронзы такого состава для производства украшений целесообразно и с практической точки зрения, поскольку высокомышьяковые сплавы обладают хорошими литейными свойствами, позволяющими практиковать разные способы отливки [Гак, Рындина, в печати].
С целью расширения представлений о составе высокомышьяковой бронзы обозначенного региона в Лаборатории археологической технологии ИИМК РАН выполнен анализ металла небольшой серии литых украшений, хранящихся в фондах Государственного исторического музея и происходящих из погребальных памятников Северского Донца, Нижнего Подонья, Калмыкии и Чечни, представленных на карте:
Карта 1. 1 — Бамут, раскопки Р.М. Мунчаева, 1962 г.; 2 — Восточный Маныч, левый берег, раскопки И.В. Синицына, 1966 г.; 3 — Манджикины-2, раскопки Н.И. Шишлиной, 1999–2000 гг.; 4 — I Шахаевская группа, раскопки Э.А. Федоровой-Давыдовой, 1971 г.; 5 — Шпаковка, раскопки В.А. Городцова, 1901 г.; 6 — Ковалевка, раскопки В.А. Городцова, 1901 г.
Памятники принадлежат носителям катакомбной и северокавказской культур, хронологически соответствующих эпохе средней бронзы (вторая половина III — начало II тыс. до н.э.). В подборку (рис. 1) вошли мелкие декоративные предметы различных форм и размеров: бусы (7 шт.), бусы-подвески (2), подвески с ушком (4).
Рис. 1. 1, 2, 5, 10 — бусины бочонковидные с намеченным ребром; 3, 4, 9 — бусины биконические; 6 — подвеска с ушком и шариковым окончанием; 7, 8 — бусины-подвески "птичья головка"; 11 — бусина колесовидная; 12 — подвеска-стерженек с рельефной имитацией шнура, с ушком и уплощенно-шариковым покрытием; 13 — подвеска-стерженек в виде перевитого шнура, с ушком и шариковым окончанием. Место находки приведено в табл. 1.
Почти все они найдены в составе ожерелий вместе с привесками других форм из материала иного состава. Одна из исследованных бусинок (№ 2 на рис. 1 и в табл. 1) служила нашивной деталью погребального костюма [Федорова-Давыдова, Горбенко 1974, с. 102]. Результаты эмиссионно-спектрального анализа, выполненного в условиях, опубликованных ранее [Егорьков, Щетенко 1999, с. 40], приведены в табл. 1. Медь выделена как основа и ее содержание не приводится, олово, свинец и марганец не встречены ни в одном случае.
Табл. 1. Состав высокомышьяковых бронз, %
№на рис.1 | место находки по карте 1, регион | культура | курган/погр. | лаб. шифр | Ag | As | Bi | Co | Fe | Ni | Sb | Zn |
1 | 2, Калмыкия | РК | 73/4 | 705-33 | – | 17 | – | – | 0.01 | – | 0.04 | 0.6 |
2 | 4, Нижний Дон | К | 4/35 | 705-35 | – | 19 | – | 0.02 | – | 0.02 | – | – |
3 | 6, Северский Донец | К | 3/2 | 705-36 | – | 20 | – | – | – | 0.04 | – | – |
4 | 1, Чечня | СК | 9/3 | 705-37 | 0.01 | 18 | – | – | – | 0.02 | – | – |
5 | 1, Чечня | СК | 9/3 | 705-38 | 0.01 | 17 | – | – | – | 0.01 | – | – |
6 | 3, Калмыкия | РК | 11/7 | 705-40 | 0.05 | 13 | – | – | – | 0.09 | – | – |
7 | 2, Калмыкия | РК | 6/1 | 705-41 | 0.03 | 16 | – | – | – | – | 0.1 | 0.1 |
8 | 1, Чечня | СК | 9/3 | 705-42 | – | 14 | – | – | – | – | 0.06 | – |
9 | 5, Северский Донец | К | 2/5 | 715-13 | – | 12 | – | – | 0.02 | 0.02 | – | – |
10 | 5, Северский Донец | К | 2/5 | 715-14 | 0.01 | 16 | – | – | 0.01 | 0.02 | – | – |
11 | 3, Калмыкия | РК | 42/1 | 715-15 | 0.01 | 9.4 | 0.1 | – | 0.02 | – | – | 0.4 |
12 | 3, Калмыкия | РК | 37/1 | 715-16 | 0.06 | 11 | 0.08 | – | – | – | – | 0.3 |
13 | 3, Калмыкия | РК | 42/1 | 715-17 | 0.03 | 11 | 0.1 | – | 0.2 | – | – | 0.4 |
Обозначения: К – катакомбная, РК – раннекатакомбная, СК – северокавказская.
Приведенные в табл. 1 результаты находятся в полном соответствии с опубликованнными ранее для памятников эпохи средней бронзы Северного Кавказа [Галибин 1991, табл. 3], отличаясь лишь обнаружением цинка и чистотой по свинцу. Цинк, несомненно присутствующий в качестве рудной примеси, мог оказаться вне поля зрения исследователей бронзы, содержание же свинца в исследованных ранее образцах очень низко. Следует также отметить, что в наших анализах пробы в основном отобраны изнутри предмета и высокое содержание мышьяка характерно для всего объема металла, а не для поверхностного слоя, где его повышенная концентрация может быть следствием обратной ликвации [Рындина 1982; Moorey 1994, p. 250] или нанесения специального мышьякового покрытия [Рындина 1982]. Для получения бронзы в основном использована медь высокой степени чистоты, лишь в некоторых случаях содержание цинка может достигать десятых долей процента, исключение также представляет последний образец с повышенным содержанием висмута и железа, находящий аналогию среди ранее исследованных образцов [Галибин 1991, табл. 3, ан. 161–30]. Как и следовало ожидать для времени средней бронзы, ни в одном случае не встречен образец с высоким содержанием никеля, характерным для ранней бронзы Кавказа. Соответствие полученных результатов опубликованным видно также и в том, что выполненные параллельно определения состава металла других предметов, главным образом ножей и шильев, показало содержание мышьяка на гораздо более низком уровне, лишь в отдельных случаях достигая и несколько превышая 5%.
Устойчивая повторяемость типов украшений в погребальном инвентаре носителей катакомбной и северокавказской культур свидетельствует о генетической связи катакомбных и северокавказских племен и отражает их общие идеологические представления. Связь эта подтверждена и составом металла литых украшений, для производства которых использовалась однотипная высокомышьяковая бронза.
Гак Е.И. О металлообрабатывающем производстве катакомбных племен бассейна Северского Донца // Сезонный экономический цикл населения Северо-Западного Прикаспия в бронзовом веке.– Тр. ГИМ.– 2000.– Вып. 120.
Гак Е.И., Рындина Н.В. Литые бусы среднего бронзового века юга Восточной Европы и Северного Кавказа: опыт технологического исследования (в печати).
Галибин В.А. Древние сплавы на медной основе (основные принципы интерпретации) // Древние памятники Кубани.– Краснодар, 1990.
Галибин В.А. Изделия из цветного и благородного металла памятников эпохи ранней и средней бронзы Северного Кавказа // Древние культуры Прикубанья.– Л., 1991.
Егорьков А.Н., Щетенко А.Я. Состав металла поселения эпохи поздней бронзы Теккем-депе (Южный Туркменистан) // АРОIКС.– Вип. 3.– К., 1999.
Равич И.Г., Рындина Н.В. Изучение свойств и микроструктуры сплавов медь-мышьяк в связи с их использованием в древности // Художественное наследие.– 1984.– № 9.
Равич И.Г., Рындина Н.В. Древние сплавы медь-мышьяк и проблемы их использования в бронзовом веке Северного Кавказа // Вестник Моск. ун-та. Сер. 8. История.– 1999.– № 4.
Рындина Н.В. Мышьяковые покрытия на изделиях бронзового века циркумпонтийского региона // Естественные науки и археология в изучении древних производств.– М., 1982.
Терехова Н.Н. Медно-оловянистые сплавы в технике металлообработки древних земледельцев Южной Туркмении // Естественные науки и археология в изучении древних производств.– М., 1982.
Федорова-Давыдова Э.А., Горбенко А.А. Раскопки Шахаевской группы в 1971 году // Археологические памятники Нижнего Подонья.– Т. 2.– М., 1974.
Хлопин И.Н., Галибин В.А. Древнегирканский очаг металлообработки (конец V — конец II тыс. до н.э.) // Изв. АН Туркм. ССР.– 1990.– № 5.
Черных Е.Н. История древнейшей металлургии Восточной Европы.– М., 1966.
Черных Е.Н. Металлургические провинции и периодизация эпохи раннего металла на территории СССР // СА.– 1978.– № 4.
Charles J.A. Early arsenic bronzes — a metallurgical view // AJA.– 1967.– Vol. 71, no. 1.
Chernykh E.N. Ancient metallurgy in the USSR. The early Metal Age.– Cambrige, 1992.
Forshell H. The inception of copper mining in Falun.– Stockholm, 1992.
Moorey P.R.S. Ancient Mesopotamian materials and industries.– Oxford, 1994.
Muhly J.D. Sources of tin and the beginning of bronze metallurgy // AJA.– 1985.– Vol. 89, no. 2.
Опубліковано 1.11.2003 р.