“Дальше ничего интересного…”

В.Миролевич. Надым, Тюменская обл

Чрезвычайная ситуация / [І тут, і всюди – скрізь погано]

Мы разговаривали в палате Надымской городской больницы. Михаил Бахтаяров взял у меня блокнот, ручку и стал не только рассказывать, но и изображать, как было дело.

– Вот здесь на трубопроводе автоматический кран «Фишер», в нескольких метрах от него еще один – ручной. Этот прямоугольник – машинный зал, в нем одиннадцатая турбина. А левее и чуть сзади главный щит управления цехом. Здесь я и находился, когда прибежал мой помощник Сергей Гноевой.

Из объяснительной записки машиниста Хасырейской компрессорной станции (КС) С.Гноевого: «После продувки фильтров я возвращался мимо одиннадцатого турбоагрегата и вдруг услышал незнакомое шипение где-то между двумя кранами. Сразу точное место определить не смог. Побежал на щит управления, к Бахтаярову…»

– Так вот, появился Сергей, – продолжал Михаил Филиппович, – и сказал об утечке газа. Я быстро доложил начальству, уменьшил на две трети обороты турбины и бросился к месту происшествия.

Из объяснительной заместителя начальника Хасырейской КС А.Стефанцова: «Сообщив об утечке, машинист М.Бахтаяров предложил закрыть ручной кран, чтобы отсечь место выброса газа – автоматика в этом случае сама остановит турбину. Я согласился. Второй машинист, С.Гноевой, побежал ему помогать. В это время позвонил из поселка Пангоды начальник компрессорной С.Кузин. Он уже обо всем знал. Разговор с ним длился минуты три…»

Михаил Филиппович показывал на своем рисунке:

– Подбегаю вот к этому крану, берусь за штурвал и слышу неладное. Да что там слышу – каждой клеткой чувствую, как непрерывно нарастает, усиливается свист выходящего газа. Значит, дело намного серьезнее: не просто «свищ» – то есть дырочка проклюнулась, а начала, как худая материя, расползаться восьмимиллиметровая сталь. Рвалась труба! Скосил взгляд вправо – и точно, под защитным кожухом увидел колючую елочку трещины. Она росла! Эх, думаю, сталь хваленая. Недобрым словом окрестил импортный трубопровод и стал вращать штурвал крана – как никогда в жизни, словно велосипедное колесо крутил, только спицы мелькали.

Сколько времени стоял у штурвала, он не помнит. Обычно этот кран закрывают минут двадцать: берутся за штурвал двумя руками – и по пол-оборота. Чтобы полностью закрыть, надо сделать 60-70 оборотов.

Он, естественно, не считал. Он разогнал это колесо, вращал его что было сил и не мог отвести глаз от трубы. Трещина расползалась совсем близко – в метре от него. Оглушающе свистел газ, за десятки метров унося обрывки защитного кожуха. Затем началось невероятное: ослабленная сталь стала вздуваться тугим продолговатым пузырем.

Здравый смысл требовал, чтобы человека здесь в этот момент не было. В мыслях Бахтаяров убегал, убегал от страшной опасности!.. Но колесо штурвала продолжало вращаться свободно, и никак не наступал спасительный момент.

Это были жуткие мгновения. Он ясно видел и знал, что сейчас произойдет. И еще он знал, что никто на компрессорной пока даже не догадывается, какая страшная возникла ситуация и сколь трагичны могут быть последствия: газ под давлением в 70 атмосфер, как консервную банку, разворотит трубу, конец ее вместе с краном, к которому он сейчас приник, оборвется – и стальной трубопровод, будто вырвавшийся из рук пожарный шланг, сокрушая все, начнет метаться по площадке. Потом высечет искру, и…

Он остался у штурвала. Секунда, другая… Внезапно началась сильная вибрация.

Из объяснительной А.Стефанцова: «Я докладывал по телефону о наших действиях, когда раздался сильный хлопок. Заревела струя газа, и тут же включилась звуковая сигнализация системы контроля над степенью загазованности. Я бросил телефонную трубку, рванулся к щиту управления и нажал кнопку аварийной остановки турбоагрегата, а затем и всей компрессорной. И только тут заметил, что сигналы индикации турбины на пульте отсутствуют. Выходит, она уже была остановлена».

– Когда началась вибрация, – говорил Михаил Филиппович, – я подумал, что это конец. Прыгать в сторону, бежать не имело смысла. Но в следующий миг понял причину вибрации: автоматика все же среагировала на почти закрытый мною кран и отключила турбину. При сбросе оборотов и возникла вибрация. Значит, оставалось совсем немного. Я заметил, как из машинного отделения выбежал Сергей.

Из объяснительной С.Гноевого: «Я выбежал из тамбура, до крана, где стоял Бахтаяров, оставалось 15-20 метров. Неожиданно раздался взрыв. Ударной волной меня отбросило назад, в машинное отделение…»

Михаил Филиппович задумался, глядя на свой рисунок, а затем медленно и, может, потому неровно нарисовал стрелку:

– Меня отшвырнуло вот сюда, метров за десять. Я хорошо помню: громко, как выстрел, лопнула труба, сразу – резкая боль в ноге, удар о землю. Сознание было ясным. Я понял, что бежать уже не смогу. И пополз, как мне казалось, быстро-быстро. А потом выяснилось: всего-то пять метров и одолел.

Из объяснительной А.Стефанцова: «Когда все переключения были сделаны, я прибежал к крану и стал вращать штурвал. Сделал лишь четыре оборота, и стало тихо – выход газа прекратился. Считаю, что рисковавший жизнью старший машинист М.Бахтаяров, успев почти завернуть кран, практически предотвратил разрушение всей компрессорной станции».

Из объяснительной С.Гноевого: «Я нашел Бахтаярова минут через пять сразу за трубопроводом, на дороге. Попытался поднять, но увидел, что у него перебита нога. Тогда я бросился к щиту управления и снял там дверь. Вместе с подоспевшими водителями так на дверях мы и занесли его в помещение».

Из акта расследования несчастного случая на производстве: «Старший машинист М.Бахтаяров принял единственно верное решение и, проявив личное мужество, предотвратил взрыв компрессорной станции, сохранил жизнь людей и дорогостоящее оборудование».

– Ну, а дальше ничего интересного, – сказал Михаил Филиппович. – Хорошо, что в момент, когда лопнула труба, не возникло искры, и что вскоре кран был полностью закрыт. Мне на станции оказал помощь фельдшер, затем вахтовой машиной доставили в больницу, в поселок Пангоды, а на следующий день вертолетом сюда, в Надым.

Он протянул мне блокнот с рисунком, осторожно поправил затекшую ногу. Ниже колена блестел никелем аппарат Илизарова.

В палате было тихо. Трое его соседей молчали, потом один из них спросил:

– Почему же ты все-таки не убежал?

Он отшутился.

За несколько дней перед этим здесь же, в палате, руководство Надымского управления магистральных трубопроводов вручало Бахтаярову подарки. Один – от управления, другой – от имени зарубежной фирмы. Тщательное расследование причин аварии на Хасырейской компрессорной станции установило, что ситуация возникла по вине той фирмы. Брак был допущен еще на заводе. Сейчас на всех компрессорных станциях газопровода Уренгой – Ужгород будут заменены все трубные отрезки между теми кранами, чтобы исключить возможность повторения случившегося.

Михаил Филиппович в присутствии нежданных гостей чувствовал себя неловко: непривычно было ему внимание. Даже то непривычно, что к нему пришли. Он в больнице, надо сказать, не избалован посещениями. Конечно, прилетают из Пангод жена с дочкой, приходит сын, поскольку учится здесь, в Надыме, в ПТУ – это само собой. А вот знакомых в этом городе у машиниста нет. Из управления же магистральных газопроводов первый и единственный раз к нему пришли только через месяц с лишним после аварии. Хотя от управления до больницы лишь несколько сот метров.

«Дальше ничего интересного». Для Бахтаярова действительно все, что было после аварии, когда вопрос фактически стоял о жизни и смерти, – мелочи, нечто второстепенное. Но для всех нас это отнюдь не мелочи.

Вдумаемся: мы горячо, энергично призываем людей к примерному исполнению своего долга – трудового, гражданского. К тому, чтобы каждый, если того потребуют обстоятельства, готов был поступить смело и решительно, пренебрегая подчас чем-то личным во имя общего. Такие поступки совершаются, разумеется, абсолютно бескорыстно, но это не значит, что они должны оставаться безответными со стороны общества, оставаться как бы личным делом «автора». «Ответная мера» – признательность людская, людская благодарность. А нет ее – получается, как в данном случае. Некое потребительское отношение к человеку, как бы злоупотребление его производственным патриотизмом, его желанием быть многим полезным. Некрасиво это. Неблагородно.

Был такой случай. Бахтаяров находился на вахте, когда обратились из городка, что близ компрессорной: у женщины начались роды. Нужно срочно позвонить в Пангоды, вызвать «скорую». До Пангод – бетонная магистраль, шестнадцать километров. На станции «скорой помощи», выслушав, ответили: есть инструкция – Хасырейскую не обслуживаем, добирайтесь сами. У Бахтаярова тоже строгая инструкция – вахтовый автобус должен постоянно находиться на станции. Но он, не задумываясь, под свою ответственность, отдал его.

Когда с Хасырейской позвонили в те же Пангоды и попросили прислать «скорую» уже для Бахтаярова, там вновь отказали, сославшись на запрет главного врача А.Джелябова. Дозвонились к врачу домой, объяснили ситуацию. Он ответил: отправляйте на своей вахтовке. Вахтовка развозила смену и поэтому пришла только через час. О том, как вносили пострадавшего в неудобную узкую дверь, как трясло в жесткой машине человека с открытым оскольчатым переломом, мы с Бахтаяровым не говорили. Но так было. Было.

А быть не должно.

Известия, 1986 г., 4.07, № 185 (21627).