Действие второе
Г.Ф.Квитка-Основьяненко
1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7 | 8 | 9 | 10
Комната в квартире Дакалкиных. В углах связки, коробки и чемоданы.
Явление I
Настенька и Достойнов.
Достойнов.
Это для меня непонятно! Я не верил бы, ежели бы не от вас все это слышал! Тем более удивляюсь, что матушка ваша всегда была ко мне так ласкова, всегда называла меня любезным зятем. Да и как иначе после торжественно данного слова? Кто это так сработал?
Настенька.
Уж, конечно, не достоинства Дрянева.
Достойнов.
Видел ли его батюшка?
Настенька.
Видел.
Достойнов.
Неужели и он соглашается в пользу его? После всего, что он мне дорогою говорил?.. Ах! как могут люди переменяться!
Настенька.
Батюшка не переменился. Я вас уверяю, что и матушка вас так же любит, Дрянева же разумеет таким, как он и есть, но предвещания ясновидящей поставляют их в необходимость жертвовать мною.
Достойнов.
Решительно ли ясновидящая требовала сего несчастного союза?
Настенька.
Нет, она только сказала, что с вновь явившимся женихом я буду очень счастлива. Поручила матушке обдумать и отвратить от меня несчастие.
Достойнов.
Какое же? Почему вы будете несчастны со мною?
Настенька.
Далее я не могу уже ничего сказать…
Достойнов.
По нежности чувств ваших вы не хотите сказать, но я могу заключать, что она говорила про меня худо. Пожалуйста, скажите, что она говорила обо мне?
Настенька
( запинаясь).
Все…
Достойнов.
Худое?
Настенька молчит.
Довольно! Вы молчите, следовательно, я отгадываю. Иду сейчас к ней и принужу…
Настенька
(удерживая его).
Ах, ради бога, что вы делаете? Она все знает, все видит, она слышит теперешний наш разговор! Ежели объявит его при посторонних, куда я скроюсь тогда? Притом же, вы не можете ее видеть, она лежит расслаблена, неподвижна, вас не допустят к ней. Сомнением своим вы умножаете ее теперешние страдания.
Достойнов.
Какая мне нужда до ее страданий? Истинно ясновидящая, по крайней мере, как говорят о них, должна все знать и не клеветать ни на кого. Больно мне, но должен вам клясться, что я никогда не был дурным человеком и ввек не буду. Она должна быть обманщица, плутовка…
Настенька
(в страхе).
Удержитесь!.. Ах! что я наделала! Ей все теперь известно.
(Подняв руки вверх, как будто пред кем сознается.)
Я не виновата! Он догадывался, а я молчала. Я не разделяю с ним его неверия!
Достойнов
(размышляя).
Я непременно должен ее видеть, объясниться…
Настенька.
Поговорите с нею кротко, не огорчайте ее. Ах, как она жалка! Как она необыкновенно говорит, как предсказывает! Надобно слышать самому, чтобы увериться.
Достойнов.
Не знаю, какою сверхъестественною силою она уверит меня, что я дурной человек! Я ее непременно увижу, но, чтобы совершенно изобличить ее, скажуся не своим именем. Пожалуйста, помогите мне: не говорите никому о приезде моем сюда.
Настенька.
Даю вам слово, что никому не скажу, но это не нужно, она уже давно знает. А! вот и Дрянев приехал. Я боюсь, как вы с ним обойдетесь?
Достойнов.
О! не беспокойтесь! Вы дали мне о нем понятие, то я с ним буду забавляться.
Явление II
Те же и Дрянев.
Дрянев
(франтит).
Мое почтение, почтенная барышня! Тятеньки и маменьки, верно, нет дома?
Настенька.
Вы отгадали, их нет дома.
Дрянев.
А я полагал, что найду их дома, и поспешил с моим визитом. У нас в Петербурге так рано не выезжают со двора, в это время все вообще занимаются туалетом.
Достойнов.
Отчего же вы не подражаете петербургскому обычаю?
Дрянев
(оборотись к Достойнову).
А! Извините, что я с вами негляже обошелся! Позвольте узнать, с кем имею честь говорить? Не из знакомых ли моих?
Достойнов.
Никак нет.
Дрянев.
Все-таки не вспомню. Позвольте спросить…
Достойнов.
Не узнаете, потому что мы в первый раз видимся.
Дрянев.
Да, это точно. Но нам ничто не мешает, однако ж, быть друзьями.
Достойнов.
Не надеюсь, сударь.
Дрянев
(не слушая, продолжает кланяться, шаркая).
Прошу меня полюбить.
Достойнов.
Не могу, сударь.
Дрянев.
Ну, предоставим это времени. У меня была подобная встреча с одним моим знакомым, когда я был у нас в Петербурге. Знаете ли, любезная барышня, я вам расскажу, смех!
Настенька
(все смеявшаяся).
Ха-ха-ха-ха! Я уже заранее смеюсь – и чтобы не смеяться еще более, оставлю вас и займусь книгою.
(Садится у стола и будто читает, но все слушает и смеется.)
Дрянев.
Ну, после когда-нибудь расскажу. Вы здесь, сударь, в отпуску или по комиссии?
Достойнов
(сухо).
В отпуску.
Дрянев.
Уж как вы, военные, колотили турок, так на удивление.
Достойнов.
Я не участвовал в этой славной войне. Я служу в Финляндском корпусе.
Дрянев.
А! так вы с черкесами управлялись? Славно и там отличились.
Достойнов.
Очень рад, что вам нравится. Ха-ха-ха-ха! в Финляндии – с черкесами, ха-ха-ха-ха!
Дрянев
(также хохочет).
Ха-ха-ха-ха! Чему вы смеетесь? Ха-ха-ха-ха!
Достойнов
(смеясь).
Глупости.
Дрянев
(так же).
Так они глупы?
Достойнов.
Очень, очень. Ха-ха-ха-ха!
Настенька
(удерживаясь, чтоб не хохотать).
Сделайте милость, господа! Моего терпения нет!
Дрянев.
Конечно, и вам смешно-с?
Настенька.
Как же! Очень смешно!
Достойнов.
Вы давно из Петербурга? Конечно, там служили?
Дрянев.
Нет-с, я не служил, а четыре года назад, я и губернатор наш, мы ездили в Петербург и прожили там полтора месяца.
Достойнов.
Что же вы там заметили любопытного?
Дрянев.
Уж там не заметить! Да там все любопытное! Какая разница с нашим городом! Куда! Сравнения нет. А особливо вот что чудесно, как на Невском прошпекте пустятся гулять: всякий кавалер с своей дамой, ведет ее под руку, в кольцо. Так это прелесть – картина! Да там и много кое-чего преотменного! Уж дай только женюсь, прямо поеду туда на житье. Только у нас в Петербурге и можно с удовольствием жить.
Достойнов.
А вы женитесь? Позвольте узнать, на ком?
Дрянев
(указывая на Настеньку, тихо).
Вот она, кралечка, сидит. Ась? Какова?
Достойнов.
Да, эта девица…
Дрянев.
Эта девица – я вам по дружбе скажу – и у нас в Петербурге на редкость была бы. Я думаю, вам она нивись как прелестна кажется? У вас ведь там все калмычки?
Достойнов
(смеясь).
Точно, в Финляндии калмычки.
Дрянев.
Ну, так, я это знаю.
Достойнов.
Эта девица так мне нравится, что и я хочу на ней жениться.
Дрянев.
Нет, сударь, опоздали.
Достойнов.
Разве у вас все уже кончено?
Дрянев.
Почитай, все, только отец ее не совсем еще согласен и мать колеблется, да по дружбе вам открою – и сама барышня немного кобенится, но для меня это плевое дело.
Достойнов.
О! так вы много успели. Поздравляю вас…
Дрянев ему откланивается.
Явление III
Те же и Дакалкин.
Дакалкин
( Достойнову).
А! как я рад, что здесь вас нашел – да и вместе с Антипом Макарычем. Как вы это сошлись?
Достойнов.
О! да мы уж и подружили.
Дакалкин.
Это хорошо, я рад этому. Как дело ни кончится, зачем достойным людям и не сближаться между собою.
Достойнов делает знак неудовольствия.
Настенька! (Достойнову.) И вы, сударь! Вот рекомендую: купите магнетическое кольцо, наденьте, и вы вмиг переменитесь!
Дрянев пред зеркалом франтит.
Достойнов.
Что это за кольцо?
Дакалкин.
Чудеса, а не кольцо! Я про здешнюю ясновидящую слышать не хотел, почитал все обманом, шарлатанством. Жена моя сейчас завезла меня в лавку, где продаются эти кольца, – вот, по-видимому, простые. Жена и купи мне – дорого, проклятое! пятьдесят рублев. Я надел, что ж? Вот как переродился! Все сомнение, все неверие как руками сняло! Теперь я этой ясновидящей верю, повинуюсь, уважаю ее, почитаю и всякое слово ее для меня закон и повеление.
Достойнов.
Как? Неужели от кольца?..
Дакалкин.
Да, да, да, вот от простого кольца. Кажется, все просто? Крест, якорь да пять камушков, но сила большая! Ясновидящая велела всем носить эти кольца для временного и вечного благополучия. Я, однако ж, дошел до таинственного смысла. Крест – вера, якорь – надежда, а пять камушков – ась? Кто отгадает?
(Посматривает на всех.)
Так слушайте же: пять камушков – пять букв: amour, или по-русски: любовь – только без ерика. Каково? Подумаешь: вот мудрости человеческие! А сила-то какая! Батюшки мои, батюшки! Теперь я к магнетизму вот так и горю, да уж как будто и духов вижу, прошедшее все знаю и вижу и ясно могу рассказать, вот будущего только еще не знаю, но это со временем придет.
Достойнов.
Стало, ясновидящая все правду говорила?
Дакалкин.
Правду и истину! Стою и утверждаю в том. Вот вы не верите магнетизму, попробуйте купите кольцо – и вы тот же час начнете верить всему, что ни скажет ясновидящая.
Достойнов.
Не думаю, чтобы я поверил.
Дакалкин
Ну вот же вам живой человек. Антип Макарыч! Ведь колечко, верно, есть? И в ясновидящую веруешь?
Дрянев
(отойдя от зеркала).
Как же? В нее должно веровать, что ни говорит она, все свыше.
( Повергаясь, выходит.)
Дакалкин
(в восторге).
Видите ли? Что теперь скажете? Какова сила магнетизма? А?
Достойнов.
После этого, к прискорбию моему, я вижу, что вы верите всему, что она и про меня говорила?
Дакалкин
(смешавшись).
Про вас? Да… нет – это не то, хотя она и говорила… так это – не знаю как – посудить…
Достойнов.
Я боюсь, ежели чрез это таинственное кольцо потеряю в вас одного-единственного моего защитника и ходатая.
Дакалкин.
О! напрасно, я в слове тверд. В магнетизм и ясновидящую верю всем сердцем и помышлением, а слово мое перед вами сдержать готов всею душою и даже твердостию и крепостию душевною. Приедет жена, скажу свою волю и потребую решительного исполнения.
Достойнов.
Дай бог!
Настенька
(целует руку у отца).
Батюшка! Сделайте милость! Вы видите – не ясна ли моя погибель?
Дакалкин.
Ты погибшая, ежели это состоится. Это ясно, как день…
(Взяв за руку Настеньку и Достойнова.)
Послушайте, мои любезные… О! ежели бы я мог назвать уже вас – любезнейшие дети! Пред вами я буду откровенен. Двадцать лет я снисходил во всем жене моей! Двадцать лет исполнял ее волю! Но теперь, когда дело идет о счастье единственной моей дочери, я вступлю в свои права.
Достойнов
Дай бог!
Дакалкин.
Вот и она приехала. Вы услышите, что я ей скажу и поставлю на своем.
Явление IV
Те же, г-жа Дакалкина и Дрянев.
Г-жа Дакалкина
(Достойнову).
А! и вы здесь? И, конечно, так же меня ожидали, как и Антип Макарыч?
Дрянев.
Признаться сказать, не с терпением вас ожидал и больно скучал. Уж дошло было и до зевоты, хотел было уехать, да встретил вас.
Г-жа Дакалкина.
Что же вам угодно от меня?
Дрянев.
Как что? Известное дело: чем вы меня решите? Сговор так сговор. Али будете водить, водить, да после и откажете? Так у меня ясновидящая есть: что она тогда скажет.
Г-жа Дакалкина.
Ее-то решения хочу дождаться. Сегодня я у нее спрошу, и как она повелит, так я и поступлю. Прошу пожаловать за ответом ввечеру.
Дрянев.
Ну, когда до вечера, так уж недолго. Прощайте, до приятного свидания!
(Настеньке.)
Не скучайте, сударыня, время до вечера скоро пролетит.
(Уходит шаркая.)
Г-жа Дакалкина
(Достойнову).
И вам, сударь, то же скажу.
Дакалкин
(ему же).
Что же, мой любезный! Потерпи до вечера, тогда и решим судьбу твою.
Достойнов.
Но я еще убедительнейше прошу. После благосклонного вашего приема, поданной надежды, после торжественного слова…
Дакалкин.
Да. Вот только то, что слово вам дали.
Г-жа Дакалкина.
Настенька! Иди к себе, прими покупки.
Настенька уходит.
Счастье дочери для нас дороже всякого слова.
Дакалкин.
Конечно, конечно! Что слово? Сказал, да и переменил.
Г-жа Дакалкина.
Нам ясновидящая открыла глаза.
Дакалкин.
Да уж как открыла? Начистоту.
Достойнов.
Что же она вам сказала обо мне?
Г-жа Дакалкина.
Она говорила о вас много невыгодного. Ей трудно не верить!
Дакалкин.
Не только трудно, но и опасно – и даже страшно!
Г-жа Дакалкина.
Да и без того, просто посудить: вы человек военный, пойдете в поход, вас убьют…
Дакалкин.
Пришла пуля, вот и аминь!
Достойнов.
Да ведь и штатский может умереть?
Дакалкин.
Ого! Еще скорее, чем ваш брат военный.
Г-жа Дакалкина.
Притом же, вы старее своей невесты.
Дакалкин.
Как же? Уж и очень!
Достойнов.
Десять лет не делает большой разницы у мужа с женой.
Дакалкин.
Да прямо вам скажу: никакой! Вот мое мнение.
Г-жа Дакалкина.
Как никакой? Десять лет? Ужасная разница!
Дакалкин.
Да, десять лет! Ужасно! Как ночь и день!
Г-жа Дакалкина.
Вы не думайте, чтобы мы в чем-нибудь предпочитали вам Дрянева.
Дакалкин.
Этого у нас и в помышлении нет.
Достойнов.
Позвольте поусомниться, очень видно пристрастие…
Дакалкин.
Правда, проглядывает несколько.
Г-жа Дакалкина.
Разве мы не видим, что он дурак?
Дакалкин.
Да уж как глуп! Я мало подобных видывал!
Г-жа Дакалкина.
Можно бояться, что дочь наша с ним будет несчастна.
Дакалкин.
Да, чтоб и не погибла.
Г-жа Дакалкина.
Но ясновидящая сулит нам лестное счастье.
Дакалкин.
А для получения такого благополучия надобно всем жертвовать.
Достойнов.
Не обманщица ли это какая?
Дакалкин.
Я и сам думаю, не плутовка ли она?
Г-жа Дакалкина.
Больше и говорить нечего. Ясновидящая все решит, я ей верю.
(Подходит к столу.)
Дакалкин.
И я ей верю и повинуюсь. Подождите до вечера, тогда все решится. Так или не так, увидим.
(Достойнов хочет идти. Дакалкин, провожая его.)
Видите, что с нею ничего сделать нельзя. Хоть спорь, хоть бранись, она свое. Но я ее непременно уломаю. Вы заметили, что она уже поддается?
Достойнов
(с неудовольствием).
Все заметил, все видел, как вы меня поддерживали. Должен сам решительно действовать.
(Хочет идти и возвращается к Дакалкиным.)
По крайней мере, уважьте мою убедительную просьбу: не объявляйте никому, что я приехал, и, при случае, не говорите, кто я. Это мне необходимо. Прошу вас.
Г-жа Дакалкина/
Извольте. Только для чего это вам нужно? От ясновидящей же нельзя скрыть, она все знает.
Дакалкин.
Минуту знает, в которую мы в город въехали. Так когда спросят меня, я не могу утаить, а пред другими, извольте, буду скрывать.
Достойнов.
Много меня тем обяжете.
(Уходит.)
Г-жа Дакалкина.
А ты, мой голубчик! Вместо того чтобы поддерживать меня в таком щекотливом обстоятельстве, ты все опровергал меня и защищал его!
Дакалкин.
Ах, матушка Федосья Лукишна! Разве вы не изволили слышать? Я за вас горой стоял и все его опровергал. Изволили заметить, что он вышел в неудовольствии на меня, но я на это не смотрю. Я на правду черт и для истины ни по булату!
Явление V
Те же и Маргарита.
Маргарита.
Мир и благоденствие да водворится в дом сей и грешною моею молитвою да приосенит живущих в нем!
Г-жа Дакалкина.
Ах, мать моя! За особенное счастье почитаю ваше посещение! Милости просим! Прошу садиться.
(Мужу.)
Подай, батюшка, стул.
Маргарита.
О! не беспокойтесь, моя сударыня, ради меня, убогой грешницы! Я не стою вашего и воззрения.
Дакалкин подает ей стул.
Г-жа Дакалкина.
Как это можно? Мы недостойны вас принять! Прошу покорно садиться, вы устали, далеко шли.
Маргарита.
Пусть изнуряется это окаянное тело, лишь бы дух мой всегда бодрствовал! Но чтобы не приписали мне притворного унижения, которое есть паче гордости, исполняю вашу гостеприимную волю – ох!
(Едва присела на стул.)
Г-жа Дакалкина.
Расставшись с нами, где были и кого посещали? Расскажите нам на пользу души.
Маргарита.
Ох, моя сударыня! Никого не желала бы посещать и скрылась бы в пустыне от суеты и развращения мира сего, но желание вспомоществовать неимущей братии нашей заставляет меня ходить везде и просить у всех подаяния за души их. Но что ж? Зашла в один дом, не хочу сказывать чей, не мое дело осуждать, – муж сидит в веселой компании, пиршествует, пресыщается, а в подаянии отказал. Я пошла к жене – о горе мне! – она с мужским полом в другой комнате беседует, окруженная легионом искусителей! Долго я стояла и все ожидала, что вспомнят страждущее человечество. Напрасно! Ох! Пошла в другой дом, где отец проигрывает все, а дочери не имеют в чем прилично в люди показаться, все у них старомодное и совсем не по их уже летам. Какого же ждать тут подаяния? С сокрушенным сердцем пошла далее и зашла в третий дом: мать разряжена, дочь также от нее не отстает – поехали, окаянные, в публичный сад на гулянье, прямо в сети сатанинские, а мне велели приходить после. Ох! знаю я это после! Потом куда ни пойду – там куча военных в трактире глумятся, там старики юродствуют, младые бесчинствуют, мужи быстро мчатся в челюсти ада, жены развращаются, девы погибают.
(Вскрикнув.)
О! да исчезнут они, окаянные, с лица земли, чтобы нам, невинным, не было поводу к осуждению ближних! Ох! сколько слез я пролила о участи, ожидающей их на дне адовом.
Г-жа Дакалкина
(сквозь слезы).
Ах, мать моя! Вы меня… в слезы привели своею душеспасительною беседою! О! если б скорее погибли все развратные в мире сем!
Маргарита.
О том всегдашняя молитва воссылается и от меня, смиренной! Ох! Вы же, моя сударыня, были где в отлучке или все дома?
Г-жа Дакалкина.
Выезжала, как и при вас условились с Скупинскою, купить кое-что для приданого.
Маргарита.
Ох, суета сует! Нужно ли это для вечности? А много накупили, моя сударыня?
Г-жа Дакалкина.
Еще сущую безделицу. Платки, сукно для людей. Много пойдет на акапировку и этих скотов!
Маргарита.
Правда, моя сударыня, ох, правда! Эти скоты пожирают все труды господ своих. Хамово племя! А платочки для такого случая купили, верно, получше?
Г-жа Дакалкина.
Не так, чтобы и отличные! Федул Петрович! Федул Петрович! что там забился в угол от нас далеко? Не хочешь слушать душеспасительной беседы, видно, совесть в чем упрекает. Слышишь! Покажи купленные платки. Да не там! Вон там они лежат. Все мне наперекор делает.
Дакалкин приносит связку платков.
Маргарита
(рассматривая).
Да, платочки изрядненькие – убогому… неимущему… для зимнего времени – ох!
Г-жа Дакалкина.
Не прикажете ли и вам служить одним?
Маргарита.
Мне? Помилуйте, начто? Я недостойна и разодранного рубища! Для меня собственно никогда ничего не надобно. Есть небесный свод – это мои палаты, трава сельная и древесные коренья – моя пища (бьет себя в грудь), и этого я, грешнейшая паче всех, недостойна!
(Увидя, что Дакалкин заворачивает платки, удерживает их.)
Но для неимущей братии приму охотно платочка три-четыре.
Г-жа Дакалкина.
С радостью, матушка, вам отрежу…
Маргарита
( удерживая ее)
Да на что же вы, моя сударыня, будете трудить ваши нежные ручки и сами отрезывать для меня…
Г-жа Дакалкина
(мужу)
Натка, батюшка, отрежь ты, когда умеешь.
Маргарита
(взяв несколько платков, прячет к себе)
Никому не позволю трудиться ради меня, окаянной и недостойной грешницы! Все пойдет за спасение души вашей.
Дакалкин.
Да там – позвольте… кажется, целая дюжина…
Маргарита.
Ох, государь мой! Никогда не тщеславьтесь своим подаянием! Каково ни есть, благо, принято! Ох! не подобало бы мне с мужским полом беседовать. Но пока еще в мире – что делать?
Г-жа Дакалкина
(мужу).
Ну какое вам тут дело? Чего вы здесь сидите? Займитесь своим чем-нибудь, оставьте нас.
Дакалкин.
Да вы мне, матушка, изволили приказать быть здесь и слушать ваши беседы.
Г-жа Дакалкина.
Еще и вам слушать! Идите в свою комнату, запишите расход, поверьте людей.
Дакалкин уходит.
Я приказала! Такая я жена, чтобы приказала, и такой он муж, чтобы послушал. Ох!
Маргарита.
Житье ваше, моя сударыня, как я усматриваю…
Г-жа Дакалкина.
Ох! горькое мое житье!
(С слезами.)
Вот двадцать лет страдаю! И все противоречие, все противоречие!
Маргарита.
Пусть бы иногда и противоречил, да хоть бы любил, моя сударыня!
Г-жа Дакалкина.
Известно, как мужья жен любят! В глаза так и душенька, и миленькая, а за глазами так страшно и подумать. И то одно меня убивает, что спорщик большой. Наставь, мать моя, как мне его исправить?
Маргарита.
Продолжайте, моя сударыня, так же снисходить, как вы всегда делаете, он со временем, увидя ваше терпение, образумится. А что при вас хорош, так то правда, но без вас-то, без вас! Ох!
Г-жа Дакалкина.
До сего времени, грех сказать, ничего не заметила. Сегодня только что-то похожее… Неужели на старости лет?
Маргарита
(громко вздохнув).
О-ох! Над таковыми-то сатана еще и более строит свои козни!
Г-жа Дакалкина.
Ведь при вас все это было? Знаете, мать моя, эта Скупинская – прежняя его любовница, да ее за него не отдали. Сегодня они в первый раз после разрыва виделись, так уж, я думаю, заметили все.
Маргарита.
О горе мне! Как на угольях стояла, моя сударыня!
Г-жа Дакалкина.
Что же у них там было? Пожалуйста, расскажите. Я и сама застала, что он ей руки страстно целовал. Им и старости нет!
Маргарита.
Тьфу-тьфу! Не мое дело рассказывать, да не посею между вами раздора. Вы и сами видели. Ох! видели одни цветочки!
Г-жа Дакалкина.
Что же? Что же? Неужели?..
Маргарита
(запинаясь, будто с трудом выговаривает).
Целовались в уста! Ох! осквернила язык свой!
Г-жа Дакалкина.
В уста! Ах, я несчастная! Что же они говорили?
Маргарита.
Назывались нежными именами: он ее Венерою, она его Купидончиком. Тьфу! нечестивые идолопоклонники! Как их земля не пожрала! Потом…
Г-жа Дакалкина.
Еще не конец? Ужасаюсь слушать! Потом?
Маргарита.
Я ужасаюсь и произнести. Потом, моя сударыня, поносили вас и посмевались над вами. Ох! потом он просил у нее вещицы на память.
Г-жа Дакалкина.
И она отдала?
Маргарита.
Тихонько вложила в руку ему, но я видела – о горе мне! – видела вот этими недостойными очами. О ужас! О разврат! При вас… при вас все это совершалось!
Дакалкина.
При мне? А я, несчастная, и не видала!
Маргарита.
Вы ослеплены были блеском дорогих вещей и ничего не видали. Кажется, что это был тот перстень, который и вы смотрели, моя сударыня, и супруг ваш так хвалил.
Г-жа Дакалкина.
Ах, точно, точно! Теперь я вспомнила, что как она его показывала, так он ей мигнул, а она глазами вот так и повела.
Маргарита.
Ну, вот, моя сударыня, чего же лучше, когда вы сами изволили видеть. Не мое правило рассказывать. Что видела, молчу и осуждаю лишь себя одну, а до других дела нет. О горе мне! Подумаешь: какой разврат в мире сем! Ох! Не выводите только меня, моя сударыня! Я от злобы их могу пострадать, а лучше предоставьте мне недостойными моими словесами их усовестить и супругу не пеняйте. Как человек согрешил – и к вам же обратится. Чрез меня, недостойную, раздайте милостыню неимущим, они за вас помолятся, и вы приобретете паки сердце супруга, а между любовниками родится ненависть. Не скупитесь только в подаянии и с своей стороны молчите, преодолевайте все терпением.
Г-жа Дакалкина.
Послушаю вашего совета, помолчу и найду кое-что раздать на молитвы. Да не можно ли вам принять на себя труд усовестить ее, чтобы удержалась от подобного. В ее ли лета? Никто бы не поверил!
Маргарита.
О! я ей все объясню Представлю, как сатана путает ее в свои сети, изображу ей адские мучения и научу ее средству, как избегать козней диавольских. Ущедряйте только милостину за себя и супруга вашего. О! он много виноват! Какой пример для юной отрасли вашей, моя сударыня!
Г-жа Дакалкина.
Ах, она погибшая, ежели еще долее держать ее при таком развратном отце!
Маргарита.
Не держите ее, моя сударыня, не держите! Сочетайте ее скорее браком. Вот же и женишок достойный.
Г-жа Дакалкина.
Два, мать моя, два. Любого выбирать.
Маргарита.
И! моя сударыня! Я о другом и не говорю. Тот военный, а они известные греховодники! На всяком бале сватаются, во всяком городе женятся да лишних жен и проигрывают в карты. Ох! согрешила осуждением ближнего! Прелестники! Вводят только в пагубу слабых, неопытных. Пропадай они все: не хочу осуждать.
Г-жа Дакалкина.
Знаю и я этих военных! Вот как я была в девках, так человек восемь штаб- и обер-офицеров увивались около меня, а свататься путем так ни один. Матушка моя – у! хват на это была! – чтобы их взманить, и расславь, что меня сватает вот мой фофан. Что ж? Не тут-то было! Все мое офицерство и шарахнуло от меня врозь, а нарекаемый-то женишок, как ни глуп, да тягу из города. Держали меня, держали, ожидали лучшего да ожидали, принуждены приняться опять за моего пентюха, всилу его уломали, чтобы женился на мне. Выкупилась из стыда, не засиделась в девках, а то бы беда! Вот таковы-то военные!
Маргарита.
Поспешайте, моя сударыня, и вы с своею дочкою. Выдавайте, не думавши, за Дрянева. Золотой малый!
Г-жа Дакалкина.
Глупенек крепко больно, мать моя.
Маргарита.
И! моя сударыня! Вы живой пример. Завидное положение жены, когда муж глуп! Признайтесь по совести, что при умнейшем муже вы бы не имели над ним воли и не были бы счастливы, как теперь.
Г-жа Дакалкина.
Правда ваша, мать моя, святая правда! Я об этом еще и не размышляла, а теперь вижу, что истинны и премудры слова ваши. Думаю, что в таком смысле и ясновидящая предсказывает нам счастье от этого супружества. Так с дочкой-то никак не слажу. Потрудитесь, мать моя, сказать ей какое благочестивое слово, авось-либо вас послушает.
Маргарита.
Желала бы видеть ее и передать ей от недостойных уст моих наставление по убогому разуму моему.
Г-жа Дакалкина.
Вот я пойду и объясню ей, с кем и о чем она должна говорить, и пришлю к вам.
(Уходит, а Маргарита, встав, ходит по комнате и, подойдя к чемоданам, пробует открыть их, но, видя запертыми, говорит, громко вздыхая: «О суета сует!»)
Явление VI
Маргарита и Дакалкин.
Дакалкин.
Фенюши нет здесь – и вы одни?
Маргарита
(во все сие явление кокетствует, не оставляя, впрочем, главного своего характера).
Одна со грехами моими и только ими и занимаюсь!
Дакалкин.
А мне было надобно спросить жены, как ей угодно…
Маргарита.
А спросить непременно надобно? Ой-ой-ой-ой! Да вы же глава?
Дакалкин.
Да оно так, но все нужен совет, как бывает в согласном супру…
Маргарита
(неприметно поправляет свой головной убор, чтобы открыть лицо и глаза).
Видела я, как преподают вам советы. Удивляюсь, как у вас достает терпения. Не угодно ли вам посидеть со мною, пока придет супруга ваша.
(Садится со всею ловкостью.)
Дакалкин.
Не смею, мать моя, оставаться с вами, чтобы не нарушить вашего благо… благоразмышления.
Маргарита.
Что же делать? Живя в мире, против воли и желания должен всяк сообразоваться с обычаями его. Ох! нам уже не отвратить его от разврата, в коем он гибнет. Притом и натура человека не терпит одиночества, которое рождает грустные мысли и чрез то расстраивает здоровье. Я это на себе испытала. Скажите откровенно: глаза мои не имеют живости? Взгляните на меня. Не правда ли? Цвет лица увядший?
Дакалкин
(робко взглядывая на нее).
Да… нет, не так – чтобы.
(В сторону.)
Она молода, да как хороша!
Маргарита
(будто без умысла ближе подвигает к нему стул свой).
Рука тощая, иссохшая!
Дакалкин.
Нет! Ручка ваша полненькая, прелестная!
Маргарита.
Так еще не довольно изнурила я себя постом и трудами! Ох! Надобно усилить жестокость против грешного моего тела. Пусть скорее вянет и иссыхает.
Дакалкин.
Жаль очень, когда такое милое, прелестное…
Маргарита.
Так, так, окаянная Маргарита! Слушай змия-прельстителя…
Дакалкин.
Простите меня, мать моя, за мою нескромность, но когда вам неприятна правда моя, то я и замолчу.
Маргарита
(будто не слушая).
Так! Так! Продолжайте свою лесть, продолжайте смущать меня, я, окаянная, чувствую, что уже ослабеваю в молитвах и подвигах, нет уже во мне прежнего усердия и горячности к добродетелям. Надобно все это возбудить и для того надобно допустить себе небольшое искушение, некоторые вольности, чтобы потом покаяние было сильнее и действительнее.
Дакалкин.
Точно, точно, мать моя! Ваше правило преблагочестивое! Допустите искушению овладеть вами – немного.
Маргарита.
Я и так чувствую себя падшею чрез одну беседу с вами. Но я человек! Я после принесу жестокое покаяние. Но вы – ах! – не вдавайтесь в суетные беседы с женами. Вы должны любить свою жену паче всего. Скажите мне откровенно: платят ли вам взаимною любовию?
Дакалкин
(в сторону).
Пущусь!
(Громко.)
Это-то несчастье и заставляет искать…
(Берет ее руку и целует.)
Маргарита
(будто не примечая).
Да. Сердце человеческое так устроено, что оно без любви не может быть. Пренебрегая всем, оно ищет взаимности.
Дакалкин
(с нежностью).
Найду ли я ее?
Маргарита
(продолжая держать его руку).
Какой миленький перстенек!
Дакалкин
(снимает у себя перстенек и, надевая с восхищением ей на руку).
Прийми его, дражайшая, на память нежнейших чувств моих…
Маргарита
(взяв перстень, вскакивает со стула).
Удалися, нечестивый, от меня! О горе мне! Что я слышала? Удалися! Дочь твоя идет сюда. О горе, горе мне!
Дакалкин
(уходя, говорит в сторону).
Вот-то искуситель! Даром, что пятьдесят лет, а искусил – кого же? – отшельницу, святошу, и молодому впору. Жаль, что дочка рано пришла!
(Уходит.)
Явление VII
Маргарита и Настенька.
Настенька.
Матушка прислала меня к вам, сударыня, принять от вас полезный совет.
Маргарита.
Я хотела с вами говорить. Ох! как вы это не повинуетесь своим родителям? Это смертный грех! Ад со всеми мучениями вас ожидает. Почему вы не идете за предлагаемого жениха?
Настенька.
Я согласна идти за того, кого избрали родители мои, предложили его – и сговорили уже.
Маргарита.
Но я говорю о Дряневе. Ясновидящая для вашего благополучия избрала его, и ваши родители от вас требуют исполнения воли своей.
Настенька.
Я совсем не противлюсь их воле и не смею идти против приказаний ясновидящей. Но что мне делать с моим сердцем? Хотя и не должно бы мне, уважая вас и правила ваши, говорить о такой материи, но я должна вас уверить, что майора люблю страстно, а Дрянева, как глупца, ненавижу.
Маргарита.
Это не помешает вам выйти за него.
Настенька.
Как не помешает?
Маргарита.
Послушай, моя невинность! Ты еще молода, неопытна, не знаешь обычаев света, хотя и развращенного. Не все призваны вести жизнь благочестивую, как я, окаянная! Обязанные жить в мире должны вести себя сообразно мирским обычаям. Хотя мне – ох! – тяжело изъяснять тебе, но, любя тебя, должна сказать: в свете, имевши мужа, можно любить другого.
Настенька
(с большим удивлением).
Что вы это говорите?
Маргарита.
Входя в твое положение, объясняю самую истину. Вышедши без сопротивления за Дрянева, вы исполните долг послушной дочери, утешите родителей и получите от них благословение. Муж, дабы приобрести любовь вашу, а более следуя обряду, накупит вам разных обнов, платьев, нарядов, вещей, даст вам полную во всем свободу. Вы будете иметь свой экипаж, выезжать по своей воле на балы, в гости, на гулянья и никому не дадите отчета в своих поступках. Между тем вы все-таки будете любить своего обожателя. Найдется кто – да хоть я и сама, не для интереса, а из дружбы к вам, – буду передавать ваши письма, ваши свидания могут быть у меня в квартире, ни одна душа не узнает. Вы будете счастливы и довольны; родители, видя вас такою, будут восхищаться жребием вашим и, благословляя вас за ваше повиновение, кончат жизнь; супруг, хотя и ослепленный, но благодарный, будет умножать подарки. Согласитесь! Не думайте!
Настенька.
Что я слышу? И это вы мне говорите? Вы, святая женщина?
Маргарита.
Это долг наш, моя возлюбленная, служить ближним по мере возможности. Не хотите ли сделать пробу? Любезный ваш уже приехал? Скажите, где я найду его?
Настенька.
Нет еще, он не приезжал и, кажется, не будет сюда.
Маргарита.
Жаль, я взялась бы для пробы доставить ему ваше письмецо.
Настенька.
Я ничего не понимаю! Матушка послала меня принять от вас благочестивый совет, а вы развращаете меня…
Маргарита.
Я уже вам сказала, что каждому состоянию даны различные правила. Мы – имеем свои, а вам, живущим в свете, должно прежде исполнять то, что льстит чувствам, а потом уже…
Настенька.
Где же ваше смирение? Где ваша набожность? Стало, вы лицемерка, обманщица! Я должна все сказать…
Маргарита.
Дай мне обнять тебя, милое дитя! Я испытывала тебя и, к удовольствию, нашла в тебе душу непреклонную к пороку. Благословляю тебя! Но благословение мое усугубится, ежели ты выйдешь за Дрянева.
(В сторону.)
Дурочка! Видно, что в деревне воспитана. Будешь моею племянницею, тогда я перевоспитаю тебя по всем правилам.
Настенька
(в размышлении).
Она меня испытывала?.. Чему в ней верить?..
Явление VIII
Те же и г-жа Дакалкина.
Г-жа Дакалкина.
Что, мать моя, успели ли вы ее уговорить?
Маргарита.
Ох, моя сударыня! Осквернила только уста мои светскими речами, говоря все о треклятой и треокаянной – тьфу! – любви. Ох! согрешила! Я ее и искушала, и испытывала, все тщетно! Говорит не обинуясь, что любит майора, а Дрянева ненавидит.
Г-жа Дакалкина.
Я не посмотрю ни на что. Я не отступлю от приказаний ясновидящей. Мне совестно, что я довела вас, мать моя, до суетных разговоров.
(Настеньке.)
Иди к себе и жди моего решения.
Настенька
(уходя).
Никакая сила не истребит моей любви к нему.
Маргарита.
Видите, видите! О горе! О век развращенный! Советовала бы я вам, моя сударыня, поспешить ее бракосочетанием с Дряневым, чтобы диавол не сотворил какого зла.
Явление IX
Те же и г-жа Скупинская.
Г-жа Дакалкина.
Ах, матушка Ольга Павловна! так нечаянно пожаловали…
Г-жа Скупинская
(в большом беспокойстве).
Подлинно, совсем нечаянно. Я – позвольте сесть – насилу могу с духом собраться!.. Да и как начать?..
Г-жа Дакалкина
(равнодушно).
Что такое? Верно, что-нибудь случилось? Вы в большой расстройке?
Г-жа Скупинская.
Ах! в ужасной, в ужасной! У вас… вы… когда я с вами пересматривала мои вещи, не заметили ли вы, между прочим, перстня?
Г-жа Дакалкина
(с улыбкою).
Как же? Заметила. Дорогой перстень!
Маргарита
(тихо г-же Дакалкиной).
Помните, моя сударыня?
Г-жа Дакалкина
(так же).
Как же! Все понимаю!
(Г-же Скупинской.)
Так что ж, сударыня, перстень?
Г-жа Скупинская.
Не приметили вы, куда я его после положила?
Г-жа Дакалкина.
Я думаю, что вы должны были положить в тот же ларчик, но так ли это, к сожалению, я не приметила.
Г-жа Скупинская.
Вообразите же! Применяясь у бриллиантщика насчет купленной вами табакерки, и когда он сказал, что и больше купит таких вещей и даст хорошую цену, то я поспешила домой за вещами. Приезжаю – ларчик и замок цел, а перстня нет как нет!
Г-жа Дакалкина.
Так что ж после?
Г-жа Скупинская.
Перстня нет, того самого, который я вам показывала.
Г-жа Дакалкина.
Так что ж, сударыня?
Маргарита.
Ох! Все в мире сем тленно и ничтожно!
Г-жа Скупинская.
Так я приехала… побеспокоить вас… не положили ли вы ошибкою?..
Г-жа Дакалкина.
Что, сударыня? Как? Чтобы я его взяла? Что вы это? Как вы смеете думать?
Г-жа Скупинская.
Я не смею ничего думать… я и не говорю ничего… Но как-нибудь по ошибке… Извините меня!
Г-жа Дакалкина.
А больше ничего не пропало, сударыня?
Г-жа Скупинская.
Ничего, один перстень, но он очень дорог…
Г-жа Дакалкина.
Так теперь все раскрыто! Перстень ваш цел, он у… да вы сами знаете, что он здесь и у кого. Ха-ха-ха-ха!
Г-жа Скупинская.
Что такое, сударыня? Что вы говорите? Я ничего не понимаю.
Г-жа Дакалкина
(все смеясь).
Чего же вы смущаетесь? Отчего вы в замешательстве? Перстень ваш здесь, – хитрость ваша не утаилась.
Г-жа Скупинская.
Какая хитрость? Что вы говорите?
Г-жа Дакалкина.
Сейчас я приведу вас еще в большее смятение.
(Кричит.)
Федул Петрович! Настенька! Пошли ко мне отца, да скорее. Ха-ха-ха-ха! Вот любопытная сцена будет!
Маргарита
(отошла от них и все вздыхает).
Ох! Суета сует!
Явление X
Те же и Дакалкин приходит, запыхавшись.
Дакалкин.
Что, матушка? Что угодно?
Г-жа Дакалкина.
Так-то, нежный пятидесятилетний селадон! Открылись ваши амуры!
Дакалкин
(смешавшись, смотрит на всех и, увидя Маргариту, еще более смешался).
Я? Да я… как это? Я…
Г-жа Дакалкина.
Ага! Поймали вас! Пристало ли вам в ваши лета искать случая быть с дамою наедине, целовать ее руки, уходить от жены на свидание. А? Что скажете? Все знаю и рада, что могу теперь вас глаз на глаз свести. Говорите!
Дакалкин.
Да я… только… я… ма-ма-матушка…
Г-жа Дакалкина.
Все открыто! Теперь возвратите перстень своей возлюбленной Венере. При мне, при мне!
Дакалкин.
Как? Какой перстень? Я…
Г-жа Скупинская.
Что… что вы говорите? Как вы смеете говорить?
Г-жа Дакалкина.
Смею – и прямо вам в глаза скажу: перстень этот вы сами при мне подарили тихонько от меня на память моему мужу, прежнему вашему обожателю, который украдкой от меня побежал целовать ваши ручки, что я сама ясно видела.
Г-жа Скупинская.
Как вы смеете это говорить? Федул Петрович! Защитите меня: вы один можете доказать, что это неправда – ложь!
Дакалкин
(обрадовавшись, что дело идет о другом).
Да! Я вас защищу! Это неправда – ложь!
Г-жа Дакалкина
(к нему с сердцем).
Как ложь? Как ты это решился про меня сказать?
Дакалкин
(струся).
Да нет, нет… Я не о вас говорю. Я не говорю, что… неправда и что… ложь, я говорю, что только… неправда.
Г-жа Дакалкина.
Как неправда? Ведь перстень у тебя?
Дакалкин
(прячет руки).
Да… кажется… Нет!
Г-жа Дакалкина.
Ольга Павловна тебе его подарила?
Дакалкин.
Не припомню. Кажется, нет.
Г-жа Скупинская.
Защищайте меня, сударь, от такой клеветы!
Дакалкин.
Защищу, сударыня, сейчас защищу…
Г-жа Дакалкина.
Как вы смеете защищать против своей жены?
Дакалкин.
Избави бог, матушка! Как мне сметь.
Г-жа Дакалкина.
Ведь перстень тебе подарен?
Дакалкин.
Да! Вы про него изволите спрашивать? Как бы вспомнить!
(Отошед, говорит в сторону.)
Как бы искусненько выпутаться!
Г-жа Дакалкина
(схватив его за руку, осматривает).
Постой-ка, дай-ка руку. А где и твой перстенек, который я тебе подарила в день нашей свадьбы и который ты клялся носить по смерть? Где он?
Дакалкин.
Пе… пе… перстенек? Он тут упал… да… Нет, он немного изломался – я его отдал починить… то есть: почистить каменья…
Г-жа Дакалкина.
А! неверный! Теперь мне все открыто. Перстенек ты также подарил в знак верности. Вот, сударыня, развязка вашей интриги. Вы думали скрыть, но я все видела. А теперь вы, не умея, как это дело уладить, вздумали клепать на меня…
Г-жа Скупинская.
Послушайте, сударыня! Я вас вовсе не знала до вчерашнего дня, когда вы приехали советоваться с ясновидящею. Я не могла подумать, чтобы вы сродни были чему-нибудь низкому. Но когда вы воспользовались обстоятельством, взвели на меня такую нелепицу и даже не пощадили своего мужа, то после этого позвольте разуметь о вас, как требуют обстоятельства. Я еще готова терпеть, не начну дела с вами, но согласитесь приехать в четыре часа к ясновидящей и при мне выслушать ее решение! Я покойна: мой перстень отыщется, но – увидим, на чьей стороне…
Г-жа Дакалкина.
О сударыня! ничего не боюсь – и в назначенное время у ясновидящей буду, непременно буду и с удовольствием увижу, кому стыдно будет. Но мой перстенек прошу отдать. Он решительно у вас. Ха-ха-ха-ха!
Г-жа Скупинская.
Не забудьте, сударыня, что я у вас в доме.
(Дакалкину.)
И вы, сударь, не можете удержать жены своей, чтобы не ругалась надо мной и вами?
Дакалкин.
Я свой, сударыня, я и снесу, а вас она не совсем еще ругает.
Г-жа Скупинская.
Чего же еще больше? Г-жа Маргарита! Вы женщина благочестивая и посторонняя в сем деле. Войдите в него и усовестите виновную из нас.
Маргарита.
Ох! Все в мире есть суета, тлен и прах! Никакие сокровища не могут заменить супружеской любви, мира и согласия как между супругами, так и вообще между ближними. И для того советую смиренно, умоляю убогою моею просьбою оставить всю вражду и ссору, пренебречь тленными вещами и жить опять в согласии.
Г-жа Скупинская.
Все оставлю и презрю всем, ежели возвратят мне перстень.
Маргарита.
Но вы же хотите его продать и деньги чрез меня, окаянную, раздать неимущей братии? Так все равно, что якобы он у меня.
Г-жа Скупинская.
Продать хотела, но отдать все деньги не могу. Это слишком много, надобно что-нибудь и мне.
Маргарита.
О скупость! О идол сребролюбия! За такую вашу алчность и несострадание к ближнему вы достойны своей потери и не получите ее обратно, ежели не смягчитесь! Сделайте прежде всего значительное пожертвование для бедных, и злодей, убитый моею недостойною молитвою, возвратит похищенное.
Г-жа Дакалкина.
Я уже сделала обещание пожертвовать по мере возможности, чтобы возвратить любовь моего мужа. Вы теперь должны очищать совесть свою прежде всего раскаянием и совершенно оставить все интриги…
Г-жа Скупинская.
Я презираю вашу злобу и клевету. Жду вас у ясновидящей.
(Уходит.)
Г-жа Дакалкина.
Вот, сударь, что наделала ваша ветреность, ваше непостоянство! Что вы думаете, что вы еще в двадцать лет? Вам, сударь, пятьдесят! Зубы, волосы напоминают, что пора уж вам остепениться. Да! я и новое за вами узнала: за что вы Меня поносили? А?
Дакалкин
(струся, посматривает на Маргариту).
Да я никогда бы не смел, но она начала.
Г-жа Дакалкина.
Прекрасно! Это оправдание? Теперь скажите: где ваш перстенек?
Дакалкин.
Да он… я…
Г-жа Дакалкина.
Скажите прямо. Я требую.
Маргарита
(показав перстень).
Наконец я должна открыть всю истину. Вот он!
Дакалкин
(в большом страхе бросается перед женою на колени).
Прости меня, мать моя! Великодушно прости!
Г-жа Дакалкина.
Каким образом он у вас очутился?
Дакалкин.
Помилуй! Помилуй! Вперед никогда не буду!
Маргарита.
Благочестивый супруг ваш…
Дакалкин.
Сатана меня искусил!
Маргарита.
Пришед сюда ко мне…
Дакалкин.
И думал было уйти.
Маргарита.
Оставшись со мной наедине…
Дакалкин.
Что ж? Виноват, виноват! Впал во искушение!
Маргарита.
Открыл мне чувства свои и желания…
Дакалкин.
Ей! как в тумане был!
Маргарита.
И отдал мне этот перстень…
Дакалкин.
Лукавый дернул!
Маргарита.
Прося употребить – на благочестивые дела.
Дакалкин
(в большой радости).
Так, так, на благочестивые дела. По секрету.
Г-жа Дакалкина.
А! так вот развязка? Встань же, мой друг! Я и не сержусь. Конечно, ведь мы уже не любовники, чтобы нам дорожить такими вещами. Я и не знала твоего тайного благочестия.
Дакалкин.
О! я в таких делах очень скрытен.
Г-жа Дакалкина.
Это и похвально. Даже и от жены скрывал!
Дакалкин.
Такие дела всегда должно таить от жен.
Г-жа Дакалкина.
В этом я хочу подражать тебе.
Дакалкин.
Пожалуй, когда есть охота, я и рукой махну. Только, матушка, не извольте мешать мне.
Г-жа Дакалкина.
Пойдем, мать моя, я поищу кое-чего у себя и препоручу вам на такие же дела, пойдем ко мне, здесь будут готовить стол. Прошу вас разделить с нами убогую нашу трапезу.
Маргарита.
Да преизобилует она всегда, чтобы от крупиц ее могли насыщаться бедные ближние наши! А обо мне, окаянной грешнице, к чему так много беспокоиться? Пища для меня – всегдашнее сухоядение, коего я недостойна! О-ох!
Г-жа Дакалкинаю
Вот примерное воздержание!
(Мужу.)
Иди и ты с нами, дай мне отчет в подаренном тебе перстне.
(Уходит с Маргаритою.)
Дакалкин.
(один).
Как в чем не виноват, так ничего и не боюсь, лишь бы от перепугу – как прикрикнет – не напутать чего на себя. Вот перстенек мутит мою душу! Ну, как ясновидящая при всех прочтет эту историю? Тогда пропал! Не найти ли мне случая побывать у нее и умилостивить, чтобы молчала? Точно. Это будет хорошо. По милости святоши я славно вывернулся. Правду сказать: из-за этой бабенки и сам сатана ни к черту не годится.
Примітки
Пять камушков – пять букв: amour. – У першодруку помилково: «пять камушков – пять слов: amour».
Ерик – зменшене від слова ерь – старої назви букви Ь.
Сельный – польовий (староруське).
Фофан – бевзь, вайло, дурень, йолоп.
Селадон – спочатку – вірний, відданий закоханий, пізніше – залицяльник. Від імені героя роману французького письменника О. д’Юрфе (1568 – 1625) «Астрея» (виданий у 1627 – 1628 рр.).
Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 1, с. 319 – 340.