Действие четвертое
Г.Ф.Квитка-Основьяненко
1 | 2 | 3 | 4 | 5 | 6 | 7
Комната г-жи Скупинской, что и в первом действии. На средине впереди стоит небольшой стол и кресла, в стороне в два ряда стулья.
Явление I
Г-жа Скупинская и Маргарита, сидя, разговаривают.
Маргарита.
Так, моя матушка! Так, моя сударыня! Таковые-то мучения ожидают грешников, от них же – ох! – первейшая есмь аз! Кайтесь, моя сударыня, и вы на всякий час, не прилепляйтесь к суетному богатству: все сон, все прах! Что имеете, передавайте чрез мои окаянные руци бедным. Чисты вы в своих деяниях, благотворительны, милостивы, но не могли еще победить искусителя – диавола: все еще пристрастны к богатству мира сего. Все тужите, моя сударыня, за тленными вещами. Что злато? Что сребро? Что камения драгоценные? Все пыль, прах и паутина! Оставьте розыски, отложите попечение, презрите все! Кто ни взял, да взял, пусть мучит его совесть, а вы не сокрушайте драгоценного здравия своего.
Г-жа Скупинская.
Вещь-то слишком дорога, чтобы оставить ее пропасть. Канальев своих людей всех отдала в полицию к допросу.
Маргарита.
Ох, моя сударыня! весьма благоразумно поступили! Они ли, не они взяли, а вы прикажите их порядком пересечь. Более страху будет. Хотя бы и вздумали что вперед похитить, но убоятся наказания за настоящую вину, когда безвинно жестоко постраждут. Святая истина, моя сударыня! А то вы слабенько с ними обращаетесь!
Г-жа Скупинская.
Не могу, мать моя! Сострадания к этим тварям у меня много. А что делают? Только и всего, что работают, работу их продаю, содержу себя, дом и их, негодных тварей, подлинно, что даром бросаю хлеб, уделяю частицу и для бедных. Но как все мало выручается, так я убавила из их содержания и обращаю на раздачу бедным.
Маргарита.
Благое дело, моя сударыня, благое дело! Смертный грех доводить этих канальев до роскоши. Убавьте у них еще и обращайте на бедных. Вы чрез то уготовляете себе место со святыми! Забудьте же о перстне, пусть идет за здравие ваше и за будущий упокой праведной душеньки вашей.
Г-жа Скупинская.
Ах, мать моя! Не могу еще равнодушно вспомнить!
Маргарита.
О! идол сребролюбия! Лютейший враг наш! Сколь сильно ты обладаешь душами тебе преданных! Чрез тебя они погибают душевно и телесно!
Г-жа Скупинская.
Мне больнее всего то, что я против воли должна подозревать г-жу Дакалкину! Не думаю: женщина благородная…
Маргарита.
И! моя сударыня! Враг одинаково действует над простыми и высокородными! Мое грешное дело: видела, не видела, молчи, не возжигай вражды между ближними. Она запрется, а я в ответе. Ох! буду смотреть лишь за своими грехами!
Г-жа Скупинская.
Стало, и вы подтверждаете, что она взяла?
Маргарита
(помолчав).
Молчу, моя сударыня! Мое правило, видела, не видела, доказывать не буду. На себе перенесу, а вас не поссорю.
Г-жа Скупинская.
Стало, я хорошо сделала, предоставив решить это ясновидящей?
Маргарита.
Лишь меня не мешайте, моя сударыня! Якобы я вам ничего и не говорила. Она, обуреваема духом ревности, подозревает, что у вас с ее мужем продолжается… любовь! Тьфу! осквернила уста треклятым изречением. Она меня просила усовестить вас, моя сударыня, чтобы вы отстали от сей пагубы, и предлагала мне подаяния, но я отвергла все и лучше приму, что пожалуете из чистых ручек ваших, нежели от нее неправедно приобретенное.
Г-жа Скупинская.
Или не хотела ли она вас задобрить, что в случае, ежели вы за нею заметили, так чтоб молчанием покрыли.
Маргарита.
Статься может, моя сударыня, статься может. Но я не такова! Не терплю ни малейшего порока, а всего более похищения чужого. Но ясновидящая, если она действительно все знает и ведает, так она подтвердит, как вы засмотрелись, как она схватила да в ридикюль, как муж хотел удержать и как она его толкнула…
Г-жа Скупинская.
Ах, что я слышу!
Маргарита.
Это вам ясновидящая все скажет, а я ни на кого не говорю и не осуждаю никого. Не мое правило – ох!
Явление II
Те же, Пузыречкин, потом Перфильевна, Точкин, Трусов и Пересиделкина.
Пузыречкин
(г-же Скупинской).
Извините, сударыня! Не обеспокою ли вас, пройдя к страдающей? Это время, в которое она назначила себя магнетизировать.
Г-жа Скупинская.
О! ничего, извольте располагать. Могу ли я вам мешать? Я думаю, и посторонние скоро будут собираться?
Пузыречкин.
Имеющие надобность говорить с ясновидящею пришли уже. Позволите ли им войти?
Г-жа Скупинская.
Как же! Покорнейше прошу.
Пузыречкин
(отворив дверь).
Пожалуйте сюда – но без шума.
Входят: Пересиделкина, щегольски и молодо одета, бросается к зеркалу и оправляется. Трусов, буяноват, подходит к ней и говорит тихо. Точкин в размышлении ходит по комнате и размахивает руками. Перфильевна входит после всех, с костылем, немедленно садится, кашляет и стонет. Между тем…
Пузыречкин
(г-же Скупинской).
Это что за женщина? Может ли она здесь быть? Согласится ли наша ясновидящая допустить ее к себе?
Г-жа Скупинская.
Как, сударь? Вы ее не знаете? Это известная г-жа Маргарита, которую ясновидящая велела пригласить к себе.
Пузыречкин
(Маргарите).
Ах, сударыня! это вы? Слышав о необыкновенных ваших деяниях, втайне совершаемых, позвольте свидетельствовать вам свое почтение и удивление, что в нашем веке являются такие способности…
Маргарита.
Ох! не возносите так меня, смиренную и окаянную грешницу! Может быть, одна строчка, вами написанная, превосходит все мои дневные труды, коим вы полагаете цену.
Пузыречкин.
Помилуйте! К чему скрывать дарования? Моя строчка, правда, приносит пользу, но сколько надобно исканий, чтобы открыть, для кого писать. Ваш же один приход в дом доставляет значительный доход, движение руки – бриллиант…
Маргарита.
И самый бриллиант причинит большой вред, ежели не скрывать его! Но я вас удерживаю: идите к больной и приготовьте ее к доставлению нам способов умножить – ох! – наше сокровище!
Пузыречкин уходит в боковую комнату, а Маргарита идет к присутствующим, подходит к Точкину, кланяется и говорит с ним тихо, не получив ничего, идет далее. Меж тем.
Пересиделкина.
Как жаль, что в таких собраниях нет музыки, чтобы чем-нибудь заняться, пока ясновидящая пожалует к нам.
Трусов.
Да, признаться сказать, кто так, как наш брат, пробыл всю войну в армии на биваках, так тому очень бы приятно было пропрыгать экосезчик, а особливо с такою прелестною дамою, как вы-с!
Пересиделкина
(жеманно приседает).
Благодарю за комплимент. Но это удовольствие вы можете часто иметь, пожаловав ко мне в дом. Мы с сестрою, она старше меня, ужасно любим танцы. Да вам, я думаю, редко удавалось в походе танцевать?
Трусов.
Да что вы, сударыня? До того ли у нас в армии? Там и подумать о веселостях некогда. Ядра, пули – так вот так мимо ушей и свистят и ночью не дадут глаз сомкнуть. А как пойдем на приступ, то есть на штурм – так это ужисть, да и все тут! Страшно и рассказывать! А тут глядишь – либо головы, либо ноги и нетуте; так вот забавно!
Пересиделкина.
Ах, как страшно! Лишь воображу, так меня дрожь и пронимает, что же там?
Трусов.
Там и дрожать не дадут, своя же братья подымет на зубки, ну да и солдат должно анкуражировать. Куда бал против сражения! То ли дело! Только не с такою дамою, как вон сидит.
(Хохочет, указывая на Перфильевну, а с другой стороны Маргарита, подошед к нему, кланяется.)
Что вы? Не танцевать ли меня ингажируете?
(Хохочет с Пересиделкиной.)
Маргарита.
Прилично ли так шутить над бедною, нищею, окаянною грешницей, достойной посмеяния только за беззакония свои? Я испрашиваю у вас безделицы для раздачи неимущей братии…
Трусов.
Вот нашла где просить! Изволь, мать моя! Как буду полковым командиром, тогда явись ко мне, я тебя не забуду.
(Хохочет и говорит тихо с Пересиделкиной.)
Маргарита
(подошед к Перфильевне, кланяется).
Для облегчения болезни вашей подайте что окаянной, собирающей не для ради себя, но чтобы собранное моими трудами раздать неимущей братии на очищение множества грехов моих и исцеление ваше от недуга.
Перфильевна.
Ах, мать моя! Кабы знала едакую оказию, принесла бы, матушка, сколько-нибудь мелочи на подаяние. Что ж? Не знала, хоть убей, не знала. Вот пять рублевиков принесла лекарке за труд отдать, вот так в платке и держу. Хотела было полтинничком отделаться, так ее приводчик и слышать не захотел, меньше, дескать, не возьмет, как десять. Да это и наш, хоть – прости его господи! – и немец, да и тот поменьше берет. Отделаюсь и пятью, лишь бы вылечила. А ты, мать моя, пожалуй ко мне, – хоть я и не с сыном живу, но все найду что подать.
(Вздохнув.)
Было время – живала вот эта самая Перфильевна в хоромах да в теремах! Все то прошло, как дым! Где пригожество и проворство девалось? Охти мне!
Явление III
Те же, Дакалкин с женою и дочерью.
Г-жа Дакалкина.
Вот, матушка Ольга Павловна! Ссора ссорою, а приехала-таки к вам в дом. Надеюсь, что вы поверите ясновидящей?
Г-жа Скупинская.
Не смею ей не верить. Она доказала, что знает все прошедшее и будущее.
Дакалкин.
Да уж как знает! Вот у нас теперь случай случился…
Г-жа Дакалкина.
Постой же, вот я расскажу! Мать нашей хозяйки больна и просит меня узнать от ясновидящей, не умрет ли она? Вчера ясновидящая ведь при вас только и сказала, что все мы смертные? Кажется, ничего не должно бы и значить? Но вот увидите. Приехавши домой, я так больной сказала, и растолковали мы ответ, что это сказано к смерти. Что ж? Не прошло и полчаса, как наша больная, которой уже было гораздо легче, вдруг ох да ох, ох да ох! Так ее и схватило! Дети чтобы за лекарем; не надобно, говорит, смерть мне предсказана, ничто не поможет. Потом все хуже да хуже – да вот часа два назад, как скончалась. Эдак отгадать! На удивление!
Дакалкин.
Да такое удивление, что хоть в газетах написать!
Г-жа Скупинская.
Я очень рада, что вы уверены в ее предсказаниях, очень рада.
Г-жа Дакалкина.
И я очень рада. Увидим!
Дакалкин
(потирая руки, в сторону).
Ой-ой-ой! Увидим, увидим!
Явление IV
Те же и Пузыречкин, выходит из боковых дверей на цыпочках. Все окружают его.
Пузыречкин
(важно).
Я привел ее в магнетический сон. Она скоро выйдет сюда. Все должны сесть подалее и ожидать ее. Подходить, когда я кого подзову. Извольте без всякого шума садиться на свои места.
Все садятся.
Дакалкин
(отведя Пузыречкина в сторону).
Мой любезнейший доктор! Имею непреодолимое желание быть ясновидящим. Окажи мне услугу: намагнетизируй меня!
Пузыречкин.
На что вам это?
Дакалкин.
Ну, смерть хочется быть ясновидящим. Я как вздел кольцо, так прошедшее знаю, но не так задолго. А то бы я знал и прошедшее и будущее, да и с горними духами вошел бы в теснейшую связь.
Пузыречкин
(важно).
Но мне нельзя вас магнетизировать. Вы вдвое дороднее меня, а притом тело ваше так много владычествует над душою, что ей очень трудно взять когда-либо власть над ним.
Дакалкин.
Эх, бедная моя душенька! Нет ей, сердечушке. воли! Нельзя ли этому как пособить?
Пузыречкин.
Очень можно. Сперва должно взять строгий пост: два раза девятнадцать дней по захождении только солнца вкушать хлеб и воду. Изнурять тело большими трудами: каждый день проходить 3 тысячи 333 сажени, три аршина, три поларшина и три четверти аршина с тремя вершками; три часа в день носить на себе трижды три пуда, три полпуда, три фунта, три лота, три золотника какой-нибудь тяжести. Притом отринуть все страсти: гнев…
Дакалкин.
Эх! сколько у вас затей! Пост, страсти, труды – гм! Так не отложить ли уж нам это до другого времени?
Пузыречкин.
Как вам угодно. Но скажите мне, не приехал ли майор, сватающийся на вашей дочери? Не здесь ли он?
Дакалкин.
Нет, его здесь нет и не будет, а где он теперь? Это мы, ясновидящие, знаем. Гм! Вот штука! Удивишься после, любезный доктор! удивишься, что я и без магнетизма кое-что знал.
Пузыречкин.
Извольте занять свое место.
Дакалкин садится подле Настеньки. Пузыречкин идет к столу, расставляет на нем баночки с лекарствами и особо кладет тетрадь. Когда все заняли места и шум утих, он будто не нарочно громко кашляет и ожидает. Минутное молчание.
Явление V
Входит Евгения в белом утреннем щегольском платье, очень бледна, вуаль на голове, но лицо открыто, волосы с старанием распущены локонами, походка важная. Все смотрят на нее в молчании и с удивлением, а особливо Дакалкин.
Евгения
(остановясь посреди театра, после краткого молчания говорит торжественно. Она всегда обращается к зрителям и не смотрит ни на кого из говорящих с нею и даже не оборачивается к ним)
Наконец – душа моя исторгнулась из заключения! Спали оковы, удерживающие ее в сем бренном теле. Она уже вне мира сего! Вне пределов всего исчезающего, уничтожающегося, земного! Она там – там, где малейшая частица неизъяснимо дороже всей, так называемой смертными, вселенной, но нами, видящими все в настоящем образе, зримой как пылинка в бесчисленных мирах!..
Дакалкин
(следующий взорами за всеми движениями Евгении и так же за нею смотрящий вверх, не выдерживает восторга).
Вот чудеса! Вселенная как пылинка! О магнетизм!
Евгения
(продолжает).
Внимайте! Душа моя вне тела сего. Режьте его, сожигайте раскаленным железом, рвите, терзайте его на мелкие части, я не буду чувствовать никакой боли, не услышите от меня никакого стона. Но когда по законам природы душа возвратится паки в сие болезненное вместилище, тогда все мучения будут мною ощущаемы!.. О! веруйте в магнетизм!
Дакалкин.
Веруем!..
Евгения.
Да услышат меня здесь присутствующие, отдаленные… да услышит меня вселенная! Веруйте в магнетизм!.. Магнетизм есть сила великая, сверхъестественная… более не позволено мне сказать. Посредством его моя душа видит все…
Дакалкин
(смотря вверх, в восторге).
Ну!., право, и я многое вижу!..
Евгения.
О! если бы могла я сказать вам, что я вижу! Нет! Смертный не может видеть, не может постигнуть, что зрит душа моя! И ежели я произнесу слово, вы падете мертвы.
Женщины и Дакалкин пугаются.
Замолчу, не открою зримого.
(Слушает.)
Какая восхитительная гармония!
Дакалкин.
Ну, ей! и я слышу! Вот сила таинственного кольца!
Евгения
(еще внимательнее слушает и будто отвечает).
Мои добродетели? Ежели бы ты, вещающий мне сие, был смертный, я сказала бы: как ты ошибаешься! Но ты не можешь ошибаться! Почто же так высоко ценить все то, что я желала бы сделать? Да! конечно, повинуюсь! Человек малостью может приобрести сие неизъяснимое благо, коим вы наслаждаетесь.
В продолжение сего Достойнов вошел тихо и, не примеченный никем, поместился за Настенькою.
Дакалкин
(тихо к Достойнову).
А! и ты здесь? Пожалуйста же, сиди и возбуждай в себе веру, а то чтоб не вышло чего. Ты напрасно скрываешься, она тебя и под землею увидит.
Достойнов.
Увидим, увидим!
Евгения.
Кто не одни избытки, но даже лишая себя всего, вспомоществует ближним, помогает бедной братии, не сам, но чрез принявших на себя священный подвиг сей, тот велик, тот удостоивается жребия с вами…
(Слушает.)
Могу ли я поведать сие ближним моим? О! для чего нет? Повинуюсь!..
Дакалкин.
Жаль! А верно, что-нибудь любопытненькое!
Евгения
(вдруг, все смотря вверх).
Приветствую тебя, душа праведная, в новом жилище твоем! Наконец ты оставила бренный мир сей. Человеки не знали тебя на земли, но ты была их щитом от могущих постигнуть их еще больших зол! Кто же остался в нашем мире, коего добродетели можно бы поставить на весы против всех пороков мира сего?
Дакалкин.
Ага! Вот запятая!..
Евгения.
Как? Сия Маргарита в нищенском виде? Всеми презираемая, от всех пренебрегаемая?
Все смотрят на Маргариту с особенным уважением, она с большим смирением сидит, наклонив голову.
Так! все ее труды, все подвиги проистекают из любви к ближнему. Для сего она презрела благородство рождения, почести, презрела богатство и раздала оное неимущим, заботится только о изнурении плоти, о уничтожении красоты своей, служит всем примером…
(Вдруг останавливается.)
Замолчу.
(Походив, садится в кресла, у стола стоящие.)
Мне запрещено далее описывать ее добродетели… Она здесь. Пощажу ее смирение. Да приближится она и да положит руку на главу мою. Сим облегчатся мои страдания телесные. Приближся, Маргарита! Осяжи мою главу! Облегчи мои страдания!
Маргарита
(будто в большом замешательстве не смеет подойти, прочие убеждают ее знаками. Она тихо подходит).
Ох! что я, окаянная, могу сделать? К чему я пригодна?
Евгения
(все не смотря ни на кого, даже и на подошедшую Маргариту).
Положи руку на мою голову и держи.
Маргарита исполняет.
В этом заключается таинственная сила. Я уже не буду иметь сильных головных судорог. Повелевается тебе отныне приходить ко мне, страждущей, и беседою со мною наставлять меня в тех добродетелях, в коих ты преуспела.
Дакалкин
(потирая лоб, говорит сам себе).
Тут что-то у меня ум за разум заходит. Впрочем… сила магнетизма непостижима!
Евгения.
Довольно. Много мне способствовала. Отыди!
Маргарита, вздыхая, отходит к своему месту.
Г-жа Дакалкина
(бросаясь к ней).
Положи, мать моя, свою праведную десницу на мою грешную голову, страдающую иногда от угара.
Маргарита кладет ей руку на голову.
Г-жа Скупинская
(также к ней).
И меня исцели от головокружения!
Маргарита делает то же и садится на своем месте.
Настенька
(тихо Достойнову).
Вот что для меня странно! Я имела случай узнать эту Маргариту весьма с невыгодней стороны, а ей приписывается такая сила? Нельзя, чтоб ясновидящая не знала!
Достойнов.
Погодите, вы еще более увидите странностей.
Настенька.
Пожалуйста, замолчите. Она скоро вас откроет.
Пузыречкин
(наклонясь к столу, будто рассматривает баночки, подкладывает Евгении тетрадь и, держа ее за пульс, тихо говорит).
Больная купчиха приходит. Вот ей ответы.
(Делает знак Перфильевне, чтобы подошла, которая от слабости едва идет, дрожит, опирается на костыль.)
Евгения
(не обращаясь к ней, по временам всматривается в тетрадь неприметно для других).
Бедная, страждущая ко мне приходит. Я должна подать ей помощь. Жена умершего купца! До семидесяти лет живет на свете.
Дакалкин.
Как раз отгадала! Я думаю, вернее метрической книги!
Перфильевна
(охая).
Будет так – с лишком около того.
Евгения.
Шестой год твоей болезни – это много! Но прежде того ты начала чувствовать слабость, лишаться зубов, волосы твои поседели, зрение мало-помалу притуплялось, голос становился слабее… Болезнь неприятная!
Голоса.
Вот как отгадывает! Удивление!
Евгения.
Давно уже, очень давно, как ты вышла замуж! Лет пятьдесят…
Перфильевна.
Грешное дело, мать ты моя родная!
Евгения.
Не произноси несправедливости! Я не могу быть тебе матерью, а разве, по летам, внукою.
Голоса.
И не смотря, все видит, все знает!
Евгения.
Несносна ее болезнь! Время освободит от нее. Но я хочу помочь ей. Ее не так лечили. Здешние доктора невежды…
Голоса.
Это чудо, как отгадывает!
Перфильевна.
Не умру ли я от этой болезни?
Евгения
Дай мне твой костыль.
(Подают, она долго потирает его рукою сверху и отдает.)
Костыль сей не для мертвых, живой человек должен опираться на него.
Перфильевна
(ободрясь).
Как же я рада, что еще проживу!
Г-жа Скупинская
(сидящим около нее).
Она добрая старушка. Я очень довольна, что еще проживет на сем свете.
Евгения.
Ей надобно пособить. Я употреблю простое средство, без лекарств, чтобы ты немедленно укрепилась. Доктор! Возьми платок Маргариты и помавай над страждущею трижды три раза. После первых трижды она перестанет стонать, после вторых – почувствует крепость во всем теле, а после третьих – не будет иметь надобности в костыле и бодро сама по себе пойдет домой.
Пузыречкин с важностью подходит к Маргарите, берет у нее белый платок и важно машет над Перфильевною.
Перфильевна.
Что это? Как рукой сняло!
Пузыречкин машет еще три раза.
А после которого маханья костыль мне не будет нужен-та?
Пузыречкин.
После третьего.
Перфильевна.
Продолжай же, батька! Я уж и так слышу и вижу, как в двадцать лет.
Пузыречкин машет еще три раза.
(Она отбросила костыль.)
Ахти! да я словно переродилась! Не только могу проворно и бодро ходить, но еще бы сплясала против молодой.
(Хочет ходить крепко, но шатается и дрожит, как обыкновенно старуха.)
Вот… вот каким молодцом стала!
Г-жа Дакалкина.
Мусье доктор! Одолжи-ка, батюшка, платочка! Помахаться-то, помахаться и мне, грешной, от слабости и недугов.
(Машет на себя платком и подзывает дочь.)
Настенька, мой друг! иди ко мне.
(Машет на нее.)
От уроков, от слабости, от простуды.
(Отдает платок Маргарите с поклонами.)
Перфильевна
(между тем доставала деньги).
Чем же мне тебя благодарить? Вот что принесла, все возьми за твое лечение. Теперь пошла Степанида Перфильевна лет на двадцать.
Евгения.
Мне не нужна твоя благодарность, а тем более подарки. Благодари сверхъестественную силу за твое исцеление, но не словами, а благотворением, для чего и отдай все принесенное тобою и вперед отдавай чрез благочестивую Маргариту в руки бедным.
Перфильевна
(отдает Маргарите деньги).
Возьми, преподобная мати! Не осуди за малость. Случится, увижусь – тогда и еще что прибавлю. Перфильевна себе на уме, не последние принесла.
(Хочет идти и возвращается к Евгении.)
Еще спрошу: коли мне случится снова прихворнуть, хоть я теперь и совсем здорова, чем мне, моя… благодетельница, попользоваться в случае, чтобы тебе спросами не скучать?
Евгения.
Самым простым средством можешь помогать себе во всех болезнях. Хранишь ли ту салфетку, на которой обедаешь в день пасхи?
Перфильевна.
Есть… помню, есть. Так что прикажешь с нею делать?
Евгения.
Как скоро почувствуешь в себе слабость, то отрежь от той салфетки лоскуток в три пальца ширины и столько же длины и прикажи себя им окурить на дубовых угольях. В тот же час ты встанешь.
Перфильевна.
Благодарствуйте, премного благодарствуйте. Слезно прошу: посети меня, убогую! Я найду, чем тебя принять и чем угостить. Киевское варенье, какого здесь ни за что не достанешь. Как еще ходила на богомолье, так баночку дерену там купила и теперь берегу для дорогих гостей. А каким чайком тебя попотчую! Еще покойник мой выписывал к нашей свадьбе прямо из Сибири, так щепотки две осталось, не пожалею для тебя. Пойти же мне домой. Прощения просим!
(Хочет идти, но шатается.)
Где же мой костыль? Взять было от собак.
(Наклоняется поднять, но не может.)
Пузыречкин ей подает.
Славно-славно переродилась! Ну, как в двадцать лет.
(Идет слабо, но бодрится, – уходит.)
Г-жа Дакалкина
(продолжая говорить мужу).
Так вот какая сила в простой салфетке! Стану теперь беречь.
Дакалкин.
О магнетизм!
Пузыречкин
(будто пробуя пульс Евгении, говорит тихо).
Ученый идет, вот ему ответы.
Евгения.
Подойди, муж, обладающий всею ученостию, постигший все науки, смотрящий на них совсем с другой точки, нежели все прежние и будущие мудрецы. Муж, осуждающий все доселе во всех родах написанное, желающий понятия всех направить по своим понятиям, стремящийся затмить и помрачить ученостью своею ученость всех доселе бывших и имеющих быть, – но жаль, что никто тебе не верит, не внимает и не читает.
Точкин.
Так, великая! Ты меня узнала, постигла и разгадала. Ты знаешь завистников, завидующих мне от зависти. Но я презираю меня презирающих, отвергаю меня отвергающих, нападаю на нападающих на меня. Писал, пишу и буду писать! Читают ли меня или нет – я пишу. Я вижу, слышу и чувствую, что я или рано, или поздно родился, не для сего времени. Докажу это фактами. – но о сем скажу когда-нибудь после. Точно, мудрая! Пять столетий прежде или пять столетий после, и я был бы на своем месте. Все типографии в мире заняты, завалены, упражнены были бы произведениями моего ума, таланта, гения – génie. Но теперь, в сие время, в текущую эпоху умы не способны меня понимать, а признаюсь… мною владеет также слабость, ибо и я смертный, о чем буду говорить после. Хочу быть, на зло меня критикующим, – хочу быть читаемым, известным, прославленным. Пришел спросить у тебя совета: что и о чем я должен писать? Я обещал объяснить о таком множестве предметов, что не постигаю, за что и приняться! Я обещал подтвердить все фактами, предположим, что я их не имею, но они у меня в рассудке, а рассудок мой в них. Пусть перецеживают мои хулители эту мысль, но она недостижима, и об этом я буду говорить после. Но теперь с чего начать? Какую науку, какую часть науки, какое отделение науки я должен объяснить, очистить и… и – разложить?
Евгения.
Займись историею.
Точкин.
Желаю – и желаю взглянуть на историю совсем с другой точки, нежели как взирали на нее мужи, именуемые, на зло мне, мудрыми. Но для истории нужно знать логику, а у нас она несовершенна, превратна, безобразна, то я хочу прежде всего составить, создать, слепить свою логику.
Евгения.
Историку, такому, как ты, не нужна логика, ты пишешь историю.
Точкин.
Правда, истина… третьего подобнозначительного в нашем языке нет, но я хочу, чтобы наша словесность, шагнувшая с того времени, как я взялся за перо, – десять лет вперед шагнула и еще далее, и для того сочиню, изобрету, составлю третье, подобнозначительное двум первым. Но и грамматика у нас так несовершенна, несмотря на то что написал…
Евгения.
Историку, как ты, не нужна грамматика, ты пишешь историю.
Точкин.
Но, о всеведущая! Ты видишь, знаешь, понимаешь, что я не силен в истории.
Евгения.
Пиши не то, что знаешь, но что хочешь, и назови историею, – все будет равно. Никто не будет ее читать, ты не для сего века. Пиши, ссылайся на летописи, якобы у тебя имеющиеся, приводи в свидетельство авторов, хотя и не существующих, кто их не знает – будет удивляться твоему всезнанию. Мысли новейших писателей пересказывай по-своему, никто не узнает. Одним словом: продолжай писать, что ты начал уже и имеешь у себя в кармане.
Точкин
(с удивлением).
Как ты это постигла? Я никому еще не показывал.
Евгения.
Я видела перворождающуюся мысль твою о сем предмете. Чтобы уверить тебя и всех присутствующих о моем всезнании, я хочу прочесть заглавие твоей рукописи. Не вынимай ее. Доктор! Я хочу прочесть.
Пузыречкин кладет ей на лоб свою руку, а другую на боковой карман Точкина.
Евгения
(не обращая глаз на Точкина).
Вот заглавие твоей рукописи.
(Будто читает.)
«История русских лаптей от изобретения их до нашего времени, с показанием причин и обстоятельств, когда, чрез кого и как они усовершенствованы, изменялись и остались нашею национальною собственностью. Разделенная на восемь периодов, но ежели позаботиться, то можно раздвинуть, растянуть, расплодить на двенадцать. Посвящается…» Довольно! Ты более не писал.
Пузыречкин принимает руки.
Точкин
(от удивления вне себя, вынимает из кармана толстую тетрадь).
Точь-в-точь! Слово в слово! Как раз!
Дакалкин.
Вот штука! Эта штука превосходит все штуки. Что, ежели бы мне достигнуть до такой премудрости?
Евгения.
Продолжай, оканчивай первый том. Предмет, тобою выбранный, обширный, пространный, замысловатый. Твоему высокому, широкому и глубокому уму предоставлено черпать из сего никем не тронутого источника. Начинай, а между тем объяви подписку. Какая нужда, ежели ты не кончишь всего издания. Подписавшиеся удовольствуются и программою.
Точкин
(в восторге).
Конечно! Точно! Так! Должно облагодетельствовать настоящий век и будущее потомство. Для ныне живущих издам первый том, последующие – на каждое столетие по одному. Пусть все наслаждаются! Иду, сажусь и пишу, печатаю, продаю и прославляюсь. Всякий читающий мою историю признает, что мысль сия подана мне ясновидящею, подобною тебе. О счастливый век, имеющий вскоре читать мою историю! О блаженное потомство! Для вас оставлю одиннадцать томов! Предки вам позавидуют! Тебе, о мудрая! изготовлю экземпляр на веленевой бумаге, а тебе, о Маргарита! вручу десять экземпляров истории русских лаптей для раздачи неимущим лаптей, одно заменит другое. Пусть получают, удивляются и славят меня. Иду, спешу и – и-иду. А продолжение впредь!
(Уходит.)
Пузыречкин
(указывая Евгении, где читать, машет Трусову, но подходит Пересиделкина).
Воин…
Евгения
(все не смотря)
Неустрашимый рыцарь! рано оставил…
Пузыречкин
(увидя ошибку).
Тс! Постойте! Это девица.
(Отыскивает в тетради.)
Евгения.
Душа моя зрит так много предметов, что я не успеваю всего обозреть. Девица! Тебе уже очень давно наскучило это наименование.
Пересиделкина.
Напротив, я очень люблю свободу, стараюсь ею пользоваться и еще не расположена пока лишиться ее.
Евгения.
Напрасно, время, этот враг тебе подобным, быстро улетает. Впрочем, не отчаивайся, ты можешь иметь жениха.
Пересиделкина
(жеманно).
Но, помилуйте, как это можно мне прежде старшей сестры выходить замуж? Тятенька об этом слышать не хотел. Последний жених, сватавшийся на мне во время нашествия французов, был отличнейший человек, но тятенька никак не хотел отдать меня за него, потому что старшая сестрица оставалась бы в девицах. Впрочем, ежели на это есть воля ваша… Но кто же, ищущий моего свободного сердца?
Евгения.
От тебя зависит избрать одного из множества, имеющих явиться к тебе.
Пересиделкина
(в восторге).
Как? Так я буду иметь множество женихов?
Евгения.
Точно. Ты имеешь дядю чрезвычайно богатого, у него один сын, который ежели умрет без наследства, то все его богатство достанется тебе с сестрою. Тогда явятся к тебе искать твоей руки генералы, князья, графы…
Пересиделкина.
Но я всему предпочитаю княжество!
Евгения.
Это видно по тебе, ты родилась быть княгинею. Довольно! Судьба твоя решена. Оставь меня, будущая княгиня.
Пересиделкина.
Ах! как это лестно слышать! Признаюсь, этим только вы и убедили меня потерять свободу.
(Дает Маргарите денег.)
Примите, матушка, пока безделицу и приходите ко мне в день моей свадьбы, я уговорю моего князя, чтобы он вам щедро отблагодарил за свое счастье.
(Трусову.)
Г. офицер! Слышите ли? Я скоро выйду замуж. Приезжайте на свадьбу. Я вас отрекомендую моему князю, он вам будет полезен.
(Уходит.)
Пузыречкин
(тихо Евгении).
Вот теперь уже воин.
(Подзывает Трусова.)
Евгения
(не смотря на него).
Прапорщик? В тридцать лет прапорщик? Жаждет быть полковником? Это для тебя много!
Трусов.
Никак нет-с, не много-с. У нас в армии все мои сверстники полковые командиры.
Евгения.
Они служили, а ты!..
Трусов.
Я не виноват, что все напротив выходило. Горячность моя всему причиною. Вот как и последний раз случилось: только лишь мы перешли границу, покажись мне, что впереди турки, – меня так и взорвало! Божусь вам! Я не люблю о себе лишнего рассказывать. Бросился вперед, к несчастью, лошадь была у меня горячая – и понеси меня. Я в горячности думаю, что скачу вперед, а она меня несет назад. На беду, дядька мой ввязался за мной. Опомнясь, я спрашиваю: далеко ли турки? Да, говорит, уж не видно. Тут я еще больше разгорячился, говорю ему: возьмем почтовых лошадей. Взяли и скачем. Я, разгорячась, все кричу: «Пошел! Пошел!» – и думаю, что догоняю турок, ан на поверку – я все от них далее и далее. Опомнился, как уж прискакал к маменьке. Тут получил приказ, что меня перевели в гарнизон. Но где в гарнизоне отличиться? Оно. конечно, ничего, служить – так везде служить, да не нашему брату ретивому. Товарищи же мои, напротив, все обвешены крестами. Это ведь ужисть как обидно! Я было начал разгорячаться снова и хотел проситься в армию, как тут и заключили мир. Такая досада! Правда, где прапорщику отличиться? Сделай меня полковым командиром, тогда увидели бы, чего бы я понаделал! Итак… скоро ли буду полковым командиром?
Евгения.
Служи, но вперед не горячись так против неприятеля. Сберегай жизнь, и когда проживешь долго, то по линии получишь чины, а там когда-нибудь для пробы дадут и полк.
Трусов.
Тогда-то мы себя покажем. Тогда явлюсь с моим почтением. До свидания.
(Уходит.)
Г-жа Дакалкина.
Теперь моя очередь.
(Подходит к Евгении.)
Г-жа Скупинская.
Нет, я прежде должна спросить…
Г-жа Дакалкина.
Да вы хозяйка, вы можете после…
Дакалкин
(жене).
Да вы бы, матушка, после уже изволили бы…
Г-жа Дакалкина.
Нет, теперь же хочу. К чему ты все споришь?.. Мне должно узнать судьбу дочери.
Г-жа Скупинская.
Я хочу узнать о перстне…
Г-жа Дакалкина.
Я и без ясновидящей это знаю, и потому мне…
Евгения
(не смотря на них).
К чему этот спор? Душа моя могла бы говорить вдруг с тысячью человек и в то же время каждому отвечать, но тело мое имеет один язык, и потому я в необходимости отвечать каждому порознь. Прежде о перстне. Он похищен!
Дакалкин.
Сразу и отгадала!
Евгения.
Но он найдется. Пусть каждая из подозревающих оставит свои сомнения. Ссора, злоба – суть действия злого духа. Благотворение отгоняет его от нас. Хозяйка перстня должна сделать подаяние бедным чрез Маргариту, и молитва их смягчит злодея и преклонит его к исправлению. Сию ночь в два часа и тридцать семь минут ровно перстень принесен будет к Маргарите, и она завтра возвратит его хозяйке. Никто не должен осмеливаться спрашивать ее: кто его возвратил.
Г-жа Дакалкина.
Я понимаю, как это сделается!
Г-жа Скупинская.
Я и без расспросов все знаю.
Евгения.
Да умолкнет всякая ссора! Завтра в сие время я объясню все дело и рассею обоюдные сомнения. Смиритесь и забудьте все – до завтра. Теперь супруга желает знать, куда супруг девал заветный перстенек?
Г-жа Дакалкина.
Как? Тебе и помышления мои известны?
Дакалкин.
Может быть, об этом после? Теперь бы о дочери…
Евгения.
Все следует своим порядком. Перстень тобою отдан…
Дакалкин
(труся).
Да… отдан… на… доброе дело…
Евгения.
Изъясни мне, что есть доброе дело?
Дакалкин.
Доброе дело?.. До… доброе дело есть всякое, которое… не худое…
Евгения.
Ты ясно отвечал – подобно как и я даю ответы.
Дакалкин
(ободрясь).
Чувствую, чувствую, что скоро буду ясновидящим.
Евгения.
Слушай меня со вниманием. Все получишь, все увидишь и все узнаешь. Не забудь, сколько у тебя чувств душевных и телесных. Исполни поведенное тебе – и не страшись ничего. Теперь, взяв обожаемую тобою супругу за руку в доказательство, что ты отныне ни в чем не будешь ей противоречить, – приступи вместе с нею к устроению счастья дочери. Никто да не дерзает в сем препятствовать.
Дакалкин
(взяв жену за руку).
Отныне обещаюсь ни в чем не противоречить. Твое слово мне закон.
Г-жа Дакалкина.
О! как я благодарна ясновидящей, что она в сем пункте исправила моего мужа и открыла мне тайные его добродетели! Но получил ли он перстень? Это меня смущает!
Евгения.
Не опасайся ничего. Теперь должно решить судьбу вашей дочери.
Настенька
(Достойнову).
Я трепещу! Что-то услышу?
Достойнов
(также ей тихо).
Не бойтесь, видите, что я покоен.
Евгения.
Девица достойна быть счастливой. Ее должно соединить и, если можно, сего же вечера с храбрым, честным, благородным майором Достойновым.
Дакалкин.
Вот так-то!
Г-жа Дакалкина.
Перемена!
Настенька.
Так ли я слышала?
Маргарита.
Как? Что это значит?
Евгения.
Оставьте вопросы, удивление, исполняйте повелеваемое, течение планет благоприятствует. Удивляющимся я изъясню после.
Маргарита.
Как? отдать за майора? Но ты не далее как вчера находила брак этот невыгодным, а, напротив, для счастья их советовала отдать за Дрянева? Что это?
Евгения.
Отдать за майора Достойнова, – так повелевают вышние силы.
Пузыречкин
(в смущении переворачивая листы).
Вот где – вот читайте.
Маргарита
(в досаде).
Да что это она несет?
(Подойдя к ней.)
Вспомни, ясновидящая, что ты говоришь? Тебе вышние силы повелевали советовать за Дрянева. Я и сама, окаянная, видела о сем видение…
Евгения.
Вчера душа моя не довольно еще была очищена телесными страданиями – и потому враг рода человеческого и враг Дакалкина, имея еще силу и власть ослепить меня, явясь в виде небесного жителя, показал мне все в превратном виде. Чрез то, что я ему поверила, усилились мои телесные страдания, и я ими удовлетворила за грехи мои. В теперешнем восторге я вижу, что от союза с Дряневым постигнут их и родителей все несчастья, разорение, нищета и ненависть между супругами. В браке же с Достойновым, которого вчера мне оклеветал злой дух, богатство будет умножаться, слава возрастать, счастье, благополучие и изобилие излиется на них рекою немедленно по совершении брака – и потому должно поспешить.
Г-жа Дакалкина.
Когда так – я не стану долго думать.
(Берет дочь за руку.)
Маргарита
(отнимая ее, с сердцем).
Постойте, постойте! Что вы делаете? Не слушайте ее.
Евгения.
Узнаете после, что повелевают вышние силы!
Маргарита
(с большим сердцем).
Что это все перепутано и отчего? Не слушайте ее!
Евгения.
Кто смеет не повиноваться велению свыше? Кто дерзает?..
Маргарита
(все более сердясь).
Кто дерзает? Я – я дерзаю. Что ты за ахинею несешь? Посмотри!
Пузыречкин
(в замешательстве).
Что тут делать? Не постигаю.
Евгения
(едва удерживает свою роль, делает знаки Маргарите).
Вам, слабые смертные, открою все после…
Маргарита
(рассвирепев, бросается к Евгении).
Не хочу я твоего после. Сейчас переговори все, сейчас признайся, что ты все налгала.
Пузыречкин
(удерживая ее).
Пожалуйста, уймитесь!
Г-жа Скупинская.
Что это такое?
Г-жа Дакалкина.
Налгала?
Дакалкин.
Что-то мудрено!
Настенька смеется.
Достойнов.
Пусть теперь они поссорятся. Буду хладнокровно на все смотреть, дело само по себе устроится.
Евгения
(защищаясь от Маргариты).
Удержись! Никогда ложь не осквернит уст моих! Удержи свой гнев, ты портишь все дело. Будешь раскаиваться, когда узнаешь, что моими устами говорит сама истина…
Маргарита
(схватывает ее).
Твоими-то устами говорит истина?
(Трясет ее.)
Сейчас переговори все сызнова.
Пузыречкин
(удерживая ее).
Опомнитесь!..
Евгения
(вырываясь от нее, с сердцем).
Отвяжись же от меня!.. Я тебя знать не хочу!
Пузыречкин
(к ней, показывая тетрадь).
Да вспомните!.. Вот тут прочтите, пожалуйста, прочтите!..
Маргарита.
Я тебя готова растерзать! Лишила нас большого дохода и отняла счастье у Дрянева, но племянник мой за себя вступится.
Г-жи Дакалкина и Скупинская.
Ее племянник?..
Дакалкин.
Да это комедия!..
Евгения.
Я тебя и твоего племянника знать не хочу. Низкая попрошайка, обманщица… ханжа, лицемерка…
Пузыречкин.
Да пощадите!..
Маргарита.
Ах ты, беглянка! Какая ты ясновидящая? Плутовка!
Евгения.
Замолчи про других, притворная святоша! Ты ссоришь честных людей, делаешь сплетни, окрадываешь подающих тебе…
Маргарита.
Да ты кто? Доктор научает тебя быть ясновидящею, а ты всех обманываешь, будто тебе горние духи говорят, выманиваешь деньги. Назвала себя Евгениею, а ты как была, так и есть Аксинья Бродухина, убежала от мужа и бродишь по свету…
Евгения.
А ты называешь себя княжною? Какая ты княжна? Какая ты Маргарита? Ты Федора Чернодушкина. Муж твой, полковой аудитор, тебя прогнал!..
Дакалкин.
Вот мы теперь не только ясновидящие, но и яснослышащие! Чудеса!
Пузыречкин
(собирая со стола в замешательстве).
Все кончено! Надобно взять свои меры.
(Уходит в боковую комнату.)
Маргарита.
Отдай мою часть – отдай сейчас, сейчас разделимся!
Евгения.
Нет, не прогневайся, ничего не возьмешь, ничего не отдам. Жаловаться ведь не посмеешь, все открою. Знаете ли, что эта обманщица…
Явление VI
Те же и частный пристав.
Частный
(к г-же Скупинской).
Извините, сударыня, что я вас беспокою. Долг службы требует.
Г-жа Скупинская.
Что вам угодно?
Частный.
По вашему же делу я пришел сюда. Производя следствие об украденном у вас перстне, подозрение пало на одну в нищенском виде бродящую женщину, по имени Маргарита. Я отыскал ее квартиру и по осмотре нашел, что она какая-нибудь беглянка и плутовка, ее отыскивают, а между тем я взял все найденные у нее вещи, а из записок ее открывается, что она имеет в сообществе какого-то доктора и одну больную женщину, якобы вами призренную и находящуюся в вашем доме. Прикажите указать мне вашу больную.
Г-жа Скупинская
(указывая на оробевшую Евгению).
Что же, батюшка, вот она! Вот та несчастная, больная, над которою я сжалясь из человеколюбия, приняла в свой дом для получения царства небесного. Она, мой батюшка, как объявил мне доктор, ясновидящая, пророчила, предсказывала, рассказывала, как ее душа…
Частный.
Известны хитрости подобных ясновидящих.
Г-жа Скупинская.
И вот сейчас они поссорились и открылось, что она обманывала нас в товариществе с этою ханжою…
Частный.
Так это и она?
(Берет Маргариту.)
Поди-ка за мной, голубушка!
(Г-же Скупинской.)
Позвольте мне, сударыня, исполнять свою должность.
(К двери.)
Войдите сюда.
Входят четыре полицейских служителя.
Возьмите без церемонии этих проказниц.
Солдаты берут Евгению и Маргариту и отводят к двери.
Маргарита.
Ох-ох-ох-ох! За грехи мои и беззакония стражду я, окаянная!
Евгения.
Ты нас всех погубила!
Частный.
Позвольте узнать, где комната больной? Я должен взять все ее вещи. Не найдется ли там ваш перстень?
Г-жа Скупинская
(указывая на дверь).
Вот она, сударь.
Частный, взяв двух солдат, идет в комнату Евгении.
Г-жа Дакалкина.
Я не могу прийти в себя! Что это с нами?
Г-жа Скупинская.
В какую беду и я попала! А все-то сострадание к бедным.
Достойнов.
Сострадание похвально, но надобно разбирать.
Г-жа Скупинская.
Да как ты их, мой милый, узнаешь? Вот как и эти обманщицы. Одна расслабленная, другая твердит о благочестии, выпрашивает и почти отнимает все для бедных. Я почти верю, что и перстень она похитила.
Дакалкин
(в сторону).
Знаю – испытал ее благочестие!
Достойнов.
Благотворению должно учиться как особой науке. Не зная основательно правил его, можно наделать много зла. О! Как должно быть осторожным с извергами, подобными Маргарите!
Маргарита.
Претерпеваю безвинное поношение за тяжкие грехи мои! Ох!
Евгения
(Достойнову).
Г. майор! защитите – спасите меня!
Достойнов.
Я только удостоверю о настоящем твоем звании. Более от меня ничего не ожидай.
Маргарита.
А! так это вы жених? О! как жаль, что я не знала, что вы здесь!
(Евгении.)
Для чего ты меня не предуведомила?
Евгения.
Я тебе ясно говорила, что все открою после, но твоя горячность все испортила!
Достойнов.
Рано или поздно клевета, злость, обман всегда обнаружится.
Г-жа Дакалкина.
Вы же почему знаете эту ясновидящую?
Достойнов.
Расскажу вам после все ее приключения и как мы с нею здесь встретились.
Дакалкин
(Достойнову).
Да вот что странно! Кольцо вдруг потеряло всю силу. Сколько ни возбуждаю в себе веру в магнетизм, так не тут-то было! Вот как будто слышу глас: не верь, не верь в магнетизм! И кольцо не помогает.
Достойнов.
Вот и хорошо, что я его не купил.
Дакалкин.
Пропадай оно! Мне его совсем не надо. Не знаю, как избавиться.
Явление VII и последнее
Солдаты выводят Пузыречкина, за ними частный несет узлы.
Частный.
Я схватил там и бухгалтера их шайки. Он открыл мне их происхождение и весь ход дела со всеми преступлениями. Признался, что, увидев ссору между своими подругами и не ожидая добра, бросился схватить что можно для себя, но я в пору пришел. Вот все ими приобретенное. А этот молодец, играющий роль доктора, известен у нас в полиции как проезжающий художник.
Дакалкин.
Все-таки мастеровой. Изрядно с нами мастерил!
Пузыречкин.
О женские язычки! Погубили и меня!
Г-жа Скупинская
(частному).
Позвольте, сударь, не найдется ли между вещами и мой бриллиантовый перстень? На футляре подпись моей руки.
Частный.
Мы пересмотрим, и ежели он здесь, то вы без дальнего производства и получите его под свою расписку.
(Кладет узел на стол и, вынимая вещи, рассматривает.)
Г-жа Дакалкина.
Да, теперь многое откроется.
Маргарита.
Однако ж – там есть вещи, дареные мне, окаянной грешнице!
Частный.
Все рассмотрим и исследуем.
Дакалкин
(ходит в смущении).
Ой-ой-ой-ой-ой-ой!
Пузыречкин
(в сторону).
Как я был прост, что давно не отстал от них.
Частный
(вынимая вещи).
Дюжина чулок лавочных, – верно, воровские! Платки…
Маргарита.
Подаренные.
Г-жа Дакалкина.
Да она их почти отняла! Я хотела отрезать ей платочка два, а она вырвала у меня всю дюжину со вздохами.
Маргарита
(вздыхая).
О! как жалки люди! За такую ничтожною вещь ищут погибели ближнего! Идол сребролюбия ими обладает!
Частный.
Замолчи, ты еще и издеваешься?
(Вынув футляр.)
Вот, сударыня, ваш перстень.
Г-жа Скупинская.
Это он, это он! Первое, что всеуниженно прошу у вас, Федосья Лукишна, великодушного прощения за мое глупое подозрение. Она же сказала мне, что видела, как вы его тихонько взяли. Свои пороки приписывала другим.
Г-жа Дакалкина.
Ах! она бесстыдная лгунья! Она же говорила, что видела, как вы его подарили на память моему мужу. Я была очень раздосадована и – простите меня за все, что я в горячности моей наговорила. Прошу вас, оставим все и будем по-прежнему друзьями.
Обнимаются.
Г-жа Скупинская.
От всего сердца! Какие нелепости она сплела! В мои ли лета вступать в такие дурачества? Похожа ли я на любовницу?
Обе смеются.
Да и супруг ваш, неужели на старости…
Г-жа Дакалкина.
То уж правда, нашла на кого сказать! Я сожалею, что, знав моего мужа, так слепо поверила. Что ж! Правду сказать: двадцать лет я с ним прожила и очень довольна была его постоянством, а теперь в его лета, ежели бы кто и говорил что, не поверю!
Частный
(все вынимая).
Перстенек с яхонтом.
Маргарита.
Подаренный.
Дакалкин
(крепко струся).
Ой-ой-ой-ой-ой! Вот беда!
Г-жа Дакалкина.
Да как подаренный? Это… должна уже открыть тайну мужа моего, он, привыкши всегда подобные добрые дела производить скрытно даже от меня, отдал этой обманщице в пользу бедных. Так уж это не ее, потому что обманом взят.
Маргарита.
Когда же пошло на рассказы, так и я расскажу. Муж ваш открывался мне в любви, целовал мои руки и, сняв этот перстенек, подарил в память чувств своих.
Г-жа Дакалкина.
Ах, что я слышу? Федул Петрович? А?
Дакалкин
(в большом страхе).
Погибаю.
Г-жа Скупинская.
Вот какая негодная женщина! Сама все твердила о смирении, о добродетели, рассказывала, как постничает, а вот какие истории выходят. Ой эти святоши!
Г-жа Дакалкина
(к мужу, в большом гневе).
Что ж, сударь, молчишь?
(Скоро.)
Где совесть, где душа, где взаимная любовь, где супружеская верность? Так это-то благочестивое дело? Говори же, сударь, что это?
Дакалкин
(совсем потерявшись).
Бла-бла-благочестивое дело, матушка Федосья Лукишна!
Г-жа Дакалкина.
Хорошо-хорошо! А я, глупая, несчастная, только лишь хвалилась его постоянством!
Частный
(смеясь).
Что ж, сударыня, любовь дело невольное, мы не властны в своих чувствах.
Дакалкин
(стараясь оправдаться).
Видите ли, матушка, я не властен в своих чувствах. Ну, вот я свое, а чувства свое – и не сладишь с ними. А все это, я думаю, от проклятого магнетического кольца. Пропадай оно!
Достойнов.
Но как можно этой плутовке верить? Она все лжет.
Дакалкин
(ухватясь за эту мысль).
Она все лжет, точно лжет. Это… это я отдал ей… для ради того, для выкупа пленных.
Маргарита.
Каких пленных? Ничуть не бывало, точно на память любви. Перестаньте запираться.
Дакалкин.
В землю бы сокрылся!
Г-жа Дакалкина.
Прекрасно! Бесподобно! Отвечай же мне, что у вас происходило?
Дакалкин.
Да что отвечать…
(Ободрясь.)
Да она все лжет, стою в одном: ложь – неправда!
Частный
(между тем собрав все вещи, к г-же Скупинской).
Я все кончил. Иду освободить людей ваших, перстень вы получили, и я приду после взять от вас показание.
(Г-же Дакалкиной.)
Не извольте беспокоиться, о перстеньке я умолчу. Извольте его взять. Прощайте!
(Солдатам.)
Арестантов ведите за мною.
(Уходит.)
Евгения
(ломая руки).
О! если бы душа моя теперь в самом деле оставила это виновное тело.
(Уходит.)
Пузыречкин.
Какою-то меня теперь займут практикой?
(Уходит.)
Маргарита.
Вот следствие воспитания, данного мне безнравственною тетушкою, и сообщества с подобными лицемерками! Ох-ох-ох-ох!
(Уходит.)
За ними идут солдаты.
Г-жа Дакалкина
(мужу).
Что, мой нежный голубочек? Всесветный подлипало! Стен бы стыдился! Но поедем-ка домой, я тебе там всю отпою.
Достойнов.
Позвольте узнать решение моей участи. Сметь ли мне надеяться…
Г-жа Скупинская.
И я прошу за них, моя милая Федосья Лукишна! Вы им и прежде дали слово и никакой нет причины к нарушению его.
Г-жа Дакалкина
(Достойнову).
Я, мой батюшка, и теперь не прочь. Снова подтверждаю мое согласие. Смутили было эти проказницы! Притом же и смышленнее нас люди даются в обман хвастливым умникам и верят им, а нам с простым умом как было не поверить тому, что душа ее якобы с превыспренности все видит и рассказывает. Извините меня за мое легковерие.
(Соединяет его с Настенькою, а она целует ей руки.)
Будьте нашим добрым сыном и ей лучшим мужем, нежели мне ее отец. Ольга Павловна! прошу на сговор дочери, там возобновим нашу дружбу.
Все уходят.
Дакалкин
(один).
Э-эх! Ханжу, ясновидящую и ревнивую жену – для нашего спокойствия – всех бы на одну осину.
Примітки
Анкуражировать (від франц. encourager) – підбадьорювати.
Лот, золотник – вживані в тогочасній Росії міри ваги: лот – 12,8 г, золотник – 4,26 г.
Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 1, с. 356 – 378.