Действие третье

Г.Ф.Квитка-Основьяненко

1 | 2 | 3 | 4 | 5

Уединенная комната. Одна дверь в средине, другая, боковая, завешена сукном, окна также завешены сторами. Диван, трюмо и прочие украшения не пышные.

Явление I

Евгения, Маргарита – уже без салопа, и головной убор не закрывает лица. Пузыречкин. Сидят у стола, установленного блюдами и бутылками.

Пузыречкин

(Евгении).

Не угодно ли еще дичи?

(Ищет на блюде.)

Ого! как скоро управились с рябчиком, и след его простыл, лишь остались одни косточки, а я и не отведывал.

Евгения.

Это наша постница так проворно с ним управилась.

Маргарита

(продолжая есть проворно).

Мое правило: что плохо лежит, то и ловить. Пока вы занимались вычислениями да рассуждениями, а я решила судьбу рябчика, равно как и пирог…

Пузыречкин.

Да и его мало осталось. Это уже чресчур! Смотрите не заболейте!

Маргарита.

Надеясь на ваше искусство, я не боюсь ничего.

(Продолжает есть.)

Евгения.

Да вы и нам ничего не оставили: я голодна!

Маргарита.

Помилуйте, Евгения Ивановна! Вам, страдающим жестокими судорогами, вредно всякое излишество. Когда же придете в сомнамбулизм, тогда насладитесь зрелищем всего сверхъестественного, а о ничтожных рябчиках нашей грешной земли не станете и помышлять. Что же касается до доктора, так он везде себе найдет. Но я (с смиренным видом.) – бедная, окаянная! Я, питающаяся одним сухоядением, не терплю никакой роскоши, излишества и потому, ежели вижу что-нибудь подобное тому, немедленно стараюсь истреблять. Ох! к чему эти бутылки? Они напоминают нам о разврате мира сего! Истребим скорее повод ко многим порокам.

(Наливает стакан вина.)

Пузыречкин.

Вот шампанское, это будет лучше.

(Откупоривает бутылку.)

Маргарита.

Что кому нравится, а я – недостойная! – привыкла запивать рюмочкою портвейна (пьет), а потом уже приниматься за шампанское.

(Евгении.)

Не мешает ли вам болезненное состояние подражать мне?

Евгения.

Боюсь, надобно приготовляться к представлению.

Маргарита.

Тем нужнее придать смелости. Ежели же найдется излишек и более наговоришь сверхъестественного, тем еще увеличится твоя слава.

(Стучит рюмкою.)

Доктор! что ж шампанского?

Пузыречкин

(продолжая откупоривать).

Сейчас, сейчас.

Евгения.

Однако ж прошу не очень горячиться, чтобы не услышала хозяйка нашей громкой беседы и хлопанья бутылок.

Маргарита.

Бедной Скупинской вовсе не до нас. В передней нет ни души.

Пузыречкин

(наливает всем вино)

Вот и шампанское. Удачного исполнения всех наших намерений!

(Пьет.)

Маргарита.

Умножения сострадания глупым здешним жителям!

(Пьет.)

Евгения.

Доброго здоровья и всякого благополучия моему муженьку!

(Пьет.)

Все, захохотав, встают. Маргарита садится в кресло.

Пузыречкин.

Скажите, пожалуйста: отчего вы так некстати вспомнили дражайшего вашего супруга?

Евгения.

Как же? Не ему ли я обязана за такую приятную жизнь? Ежели бы он был молод, богат, то, любя меня, снисходил бы во всем и исполнял бы мои прихоти, а я зато не рассталась бы с ним и не была бы известнее далее круга гарнизонных офицерш. А теперь – иное дело! Веду жизнь приятную, прибыльную и – забавную.

Пузыречкин.

Зачем же вы шли за него? Во все два года жизни с ним ведь вы были связаны.

Евгения.

Зачем я шла за него? Неужели дочери бедного музыканта, получившей случайно порядочное воспитание, не выгодно было пожертвовать свободою, чтобы быть офицершею, хотя бы и гарнизонного? Я же и, выходя за него, располагала в случае невыгод оставить его и искать жизнь повеселее. Узнав скоро, что он хотя и добр, но при старости еще скуп и брюзглив, решилась доставить себе свободу. Найдя ее, и притом приятную жизнь, я должна быть ему очень благодарна, что он мне опротивел. Но – приступим к делу.

Пузыречкин

(прибирает со стола, блюда укладывает в свои ящики, а бутылки ставит к стороне)

Отдохнули ли вы, г-жа Маргарита? Пособите мне.

Маргарита

(развалившаяся в креслах).

Весьма бы не лишнее было чашку кофе или рюмку ликеру, что я очень люблю после вкусного и жирного обеда, но как попечительным доктором не призапасено ничего, то – ох! – суета, все тень скоро преходящая! Но точно, пора к делу.

Вскакивает и, распевая веселые песенки и мазурки, помогает укладывать доктору, потом садятся около стола. Евгения в средине. Маргарита сюда же приносит свой мешок, наполненный разными вещами. Пузыречкин вынимает записную книжку и карандаш.

Евгения

(Маргарите).

Был ли у вас вчера помещик Дурылкин?

Маргарита.

Как же? Был вечером.

Евгения.

За предвещание мое, что он, возвратясь домой, найдет у себя пять молодых офицеров, желающих жениться на его пяти засидевшихся дочерях, он хотел было меня подарить, но от одного его предложения я почувствовала приближение судорог и запретила ему истребить даже мысль, что я из корысти предсказываю, но чтобы и ему предоставить случай сделать доброе дело, как бы в благодарность за исполнение его желания, я повелела ему отыскать скрывающуюся от очей всего света благочестивую и набожную г-жу Маргариту и поручить ей для раздачи неимущей братии сумму, которую он пожелает. Что он вам взнес?

Маргарита

(вынимает из своего мешка).

Вот десятирублевая ассигнация.

Пузыречкин

(записывает).

Десять рублей восемьдесят копеек.

Евгения

(прячет деньги).

Неужели только? Как мало! Он обещал дать по пяти рублей от каждой дочери, то есть беленькую бумажку. Странно! Полно, так ли, г-жа собирательница?

Маргарита.

Да я готова дать клятву, что все взношу по чистой совести.

Пузыречкин.

Клятва и совесть! Это между нами что-то странное будет!

Маргарита.

Вот пятьдесят рублей, полученные мною от одного мужа за то, что я уговорила жену его не прибегать к родным с жалобою на ревность его, о чем она никогда и не думала, и ревность в нем возбуждена была моими же рассказами о небывалых ее проказах. А вот черная материя, подаренная тою же супругою за то, что я будто бы уговорила мужа ее не отлучаться по несколько дней из дому для разоряющей его карточной игры, о коей он вовсе и не думает, а был откомандирован начальством на несколько дней по секретному делу. Сплетя такие небылицы и получив подарки, я, будто все уладив, оставила их. Пусть после откроется истина – ох! – мое дело сторона!

Пузыречкин.

Прекрасно! Бесподобно! Продолжайте, смиренная Маргарита!

Маргарита.

Вот пять червонцев, полученных мною от гусарского офицера за вынужденное мною у его любезной согласие бежать с ним, но как он меня так скупо наградил, то я и открыла дяде ее намерение искусителя и духом пророческим предсказала, где хранятся у нее письма ее любезного, мною же доставленные. Найдя все по словам моим, дядя подарил мне – вот сто рублей для раздачи нуждающимся и просил меня вперед всегда относиться к нему.

Евгения.

Советую вам с гусарами быть осторожнее, они не любят, чтобы их проводили, и потому не досталось бы вам от них.

Маргарита.

Готова, моя сударыня, терпеть безвинное поругание! Но – бояться нечего: дядя чуть свет увез племянницу в деревню, а офицер поручил мне поискать другой невесты, также богатой, к чему я уже и приступила. Вот вам еще выпрошенные чулки, полотенца, платки. А вот – вещь отличнейшая! Лукавый меня искусил при удобном случае похитить этот перстень!

(Вынимает футляр с перстнем.)

Пузыречкин.

Ах! не об этом ли перстне было при мне в полиции строгое следствие? Все люди из дому были взяты. Не дошло бы до вас.

Маргарита.

По крайней мере, на меня, окаянную, никто не подумает, потому что я всегда сворачиваю на других, как и в этом случае сделала. Это правило покойной моей тетушки, у коей я по сиротству воспитывалась. Это перстень вашей хозяйки Скупинской. Она всех людей и девок представила в полицию к допросу, но дело гладенько мною сработано.

Евгения

(рассматривая перстень).

Так это перстень Скупинской? Чудесный.

Пузыречкин

(также осматривая).

Точно, перстень хорош. Рублей… пятисот стоит. Но я боюсь последствий. Извольте присоединить к прочим.

Маргарита.

Все придумано. Я уверила Дакалкину, что Скупинская лукавит, а подарила его прежнему своему любовнику, мужу ее, который по простоте своей еще более запутывает дело; Скупинская подозревает ее в похищении, рассорились и положили прибегнуть к ясновидящей. Вам предлежит разрешить это дело.

Пузыречкин.

Мы поведем это обыкновенным уголовным порядком: с подозреваемых не снимем сомнения для будущих процессов, а потребуем от них приношений для неимущих, которые молитвами своими тронут совесть виноватого взнести перстень тайно преподобной Маргарите, а она, покрывая слабости ближних, не объявя тайны своей, отдаст, перстень хозяйке – и все кончится мирно.

Евгения.

Мастерская развязка!

Маргарита

(вынимая).

А вот перстенек, подаренный мне от милого дружка в память нежнейших его чувств ко мне.

Евгения.

От кого это?

Маргарита

(нежно).

Ах! От страстного Дакалкина!

Евгения

(смеясь).

Как вы его это подцепили?

Маргарита.

Весьма удачно! Нежный Адонис не выдержал первого моего приступа, растаял и – пал к ногам моим.

Евгения.

Нельзя ли мне этого употребить в нашу пользу? Он должен купить мою скромность.

Маргарита.

С тем я это и сделала. Боясь прогневать злую свою жену, он согласится на всякое пожертвование, лишь бы вы не объявили ей любовных его интриг. Я берусь наклонить его к пожертвованию. Мой отчет кончен, – чем похвалится доктор?

Пузыречкин.

Чем мне хвалиться! Мое дело только записывать абонирующих представление с ясновидящею. Согласитеся, однако ж, что и мне много работы. Как трудно, узнав чудака, склонить его уверить в ясновидящую и решиться адресоваться к ней; узнать их характеры, надобности и, не желая ничем от них пользоваться, склонять их к пожертвованиям. Видите, хотя я и не получаю денег, но отыскиваю источники, откуда их черпать. А магнетические кольца разве ничего не значат? Вот 160 от купца за проданные сегодня четыре. Извольте.

Евгения

(приняв деньги).

Верят даже и в таинственные кольца?

Пузыречкин.

И сколько им приписывают чудес! Легковерие людей есть неисчерпаемый источник для ищущих, подобно нам, приобретений. Сегодня объявили желание – или испросили позволения явиться к ясновидящей за советами (читает записку): Перфильевна, больная купчиха; Точкин, ученый; Трусов, гарнизонный офицер, и девица Пересиделкина.

Евгения.

И только? Какой гран-мизер!

Пузыречкин.

И кажется, что и плата будет весьма мизерная. Что делать! Отказать нельзя. Видно, теряется доверенность к вашим предсказаниям.

Евгения.

Я сама то же подозреваю, посетителей является все меньше и меньше. Не переехать ли нам, где более дураков?

Маргарита.

И я согласна отправиться далее, но прежде надобно женить моего Антипушку.

Евгения.

За этим дело не станет. Я объявлю сегодня, чтобы завтра кончили все дело, а военного жениха еще более выставлю с дурной стороны. Нет ли его, однако, здесь?

Маргарита.

Нет, и по верным известиям он сюда и не будет.

Евгения.

Это очень хорошо. Пусть узнает все, когда свадьба совершится. Как его зовут?

Маргарита.

Знаю, что майор, но фамилии не слыхала.

Пузыречкин.

Я мало им и занимался.

Евгения.

Напрасно. Должно бы поразведать кое-что о нем, всякий человек не без приключений. Можно бы решительно о нем говорить, и это поддержало бы веру в мои предсказания. Итак – завтра свадьба вашего племянника, а там не медля и уплата по условию. Теперь, г-жа Маргарита, не пора ли вам оставить болящую? Она скоро должна вступить в сомнамбулизм.

Маргарита.

Дайте же время привести в порядок мою окаянную особу.

(Поправляет пред зеркалом свой головной убор и, припевая, завешивает по-прежнему глаза.)

Пузыречкин

(отдавая бумаги Евгении).

Вот вам изготовленные ответы для желающих вас спрашивать, они будут подходить по тому порядку, как написаны. Там же и копия с тетрадки, которая будет в кармане ученого и которую вы должны прочесть сквозь мою руку.

Евгения.

Только, пожалуйста, не отходите от меня, как вчера. Я несколько раз приходила в такое замешательство, что не знала, что и говорить, и отвечала почти все знаками.

Пузыречкин.

Которые все перетолкованы сходно с событием и как нельзя лучше.

Маргарита.

Вот я и готова паки со грехами моими вступить в сей развратный мир. Пойдем, г. доктор! Но не предосудительно мне вместе идти с мужчиною? Ох!

Пузыречкин.

Точно. И для того я с своею походною аптекою пойду прямо, а вы чрез потайную дверь и сад.

(Забрав ящики, уходит.)

Маргарита.

Я, окаянная, привыкла везде проходить и явно, и тайно, как того требуют грехи мои. Итак, вы уже можете иметь отраду, чтобы удостоиться взирать на святость мою?

Евгения

(важно).

Страдания очистили мою душу от всех грехов. Она уже чиста, как небесная роса: она уже не может быть искушаема миром и соблазнами его, а потому и достойна узреть и беседовать с необыкновенною в смирении и таящеюся с своими неимоверными добродетелями г-жою Маргаритою. Вышняя сила повелевает мне объявить всем о сей необыкновенной женщине.

Хохочут обе, и Маргарита уходит,

Явление II

Евгения

(одна).

Однако ж пора мне заняться приготовлением к выступлению на свой театр. Локоны.

(Подвязывает локоны и распускает их по плечам.)

Хорошо – и довольно интересно. Жаль, что я должна являться бледною! Эти цветущие розы на щеках моих должны увянуть от пудры, но это успеем сделать пред спектаклем.

(Смотря в зеркало.)

Глаза хороши! А рюмка шампанского пред выходом на сцену сделает их еще ярче и живее. Походка твердая, голос важный, угрожающий; где вуаль?

(Покрывает ею голову, открыв лицо, и принимает различные положения, все пред зеркалом.)

Кажется, так… а так еще важнее, величественнее. Рука, показывающая туда, где я вижу все, другая… так. Я зрю вас, незримых очами слабых смертных…

Явление III

Евгения и Дакалкин.

Дакалкин

(робко заглядывая в дверь).

Не обеспокою ли вас?

Евгения

(испугавшись).

Кто?..

Дакалкин.

Позвольте мне с вами объясниться…

(Робко подходит.)

Евгения

(размышляя с собою).

Как неосторожно оставили ко мне вход. Отказать поздно. Но кто он? Зачем? На удачу!

(Важным голосом и не смотря на Дакалкина.)

Для беседы с слабыми смертными я не могу жертвовать временем, посвящаемым мною жителям горнего мира.

Дакалкин.

Спуститесь, матушка, и к нам на часок. Я слова два только… вы все знаете – и я знаю, что вы знаете, следовательно, мое посещение – конечно, излишнее, но личная просьба всегда много может…

Евгения.

Да, у вас, ходящих во тьме на сей ничтожной планете, просьбы, уверения, обещания необходимы. Вы их делаете без рассудка, исполняете без честности, не дорожите пользами ближних. Но – горе подобно поступающим! Трепещите! Вы никогда не узнаете магнетизма, сей сверхъестественной силы, которая более и более открывается, миллионы верующих ежедневно умножаются. Посредством сего великого дела зло истребится, любовь, дружба и всеобщее согласие, водворясь между людьми, соделает жизнь на сем шаре завидною и для горних обитателей. И для того – повторяю всем и каждому: веруйте в магнетизм, и вы исправитесь, а исправясь, будете более верить в магнетизм.

(В сторону.)

Начало не дурно. Смелее!

Дакалкин

Истинно! Верю магнетизму, верю всему что угодно, – и для того пришел просить вас…

Евгения.

Не нужно просить – я знаю все. Слабый смертный! Ты видишь своими тленными глазами, что я одна, зачем же ты говоришь, как со многими?

Дакалкин.

Ах, правда! Вот высочайшая мудрость!

Евгения.

Итак – не нужно меня просить: ты получишь исполнение желаемого соразмерно числу, весу, ширине, долготе, глубине и тяжести верования твоего в магнетизм.

Дакалкин.

Именно, именно так! С тех пор, как я вздел вот это таинственное кольцо, так вера в магнетизм вот так у меня и растет, и тяжелеет… и углубляется… и расширяется… и уже нет числа…

Евгения.

Таинственное кольцо, носимое на указательном пальце…

Дакалкин.

А я, по незнанию, ношу на безымянном!

Евгения.

Я это и видела и потому приказываю носить непременно на указательном.

Дакалкин.

И не смотрит на меня, а все видит! Вот штука. Ну, ступай на указательный.

(Силится надеть кольцо.)

Э! не лезет, сударыня!

Евгения.

И веры будет мало.

Дакалкин.

Веры-то много, а кольцо вот что хочешь – не лезет да и не лезет.

Евгения.

Приищи удобное – и вера умножится. Иди, оставь меня, насчет просьбы твоей я сказала ясно.

Дакалкин.

Чувствительную приношу благодарность. Я покоен. Так жена моя ничего знать не будет?

Евгения.

Ежели кто ей не скажет, так она и ввек не узнает.

Дакалкин.

Вы… то есть ты – моя надежда. Ежели ты ей не откроешь, то она и останется при том, что перстенек я отдал г-же Маргарите на благочестивые дела.

Евгения

(в сторону).

А! Это наш Дакалкин! Надобно его проучить, да и не оставить воспользоваться.

(Ему.)

Ты почитаешь, что все кончено, ежели не скажет кто жене? Но я должна сказать…

Дакалкин.

Умилосердись надо мной! Не открывай ей этой тайны!

Евгения.

Как могу я скрыть малейшее зло, творящееся в мире? Я обязана все обнаруживать, объявлять лицемерство, ложь, обман, предательство – одним словом, все неправды. Я должна все открыть.

Дакалкин.

Один ли я, матушка, грешен в сем скорбном мире? Ох! Все мы, сударыня, люди – все человеки!

Евгения.

Все люди погрязли в пороках, я должна их исправить, и мне повелено начать это с человека, страстно любимого своею женою, которая повинуется ему во всем неограниченно, но который неблагодарен к ней…

Дакалкин.

Что ж? Виноват!

Евгения.

Управляет ею с жестокостью…

Дакалкин.

Виноват, виноват! Не нахожу слов к оправданию!

(В сторону.)

Вот словно видит мою душу!

Евгения.

Огорчает всегда противоречиями…

Дакалкин.

Несносный мой характер.

Евгения.

Изменяет ей тайно…

Дакалкин.

Обещаюсь исправиться.

(В сторону.)

Все, совершенно все знает!

Евгения.

Подарки ее, от пламенной и нежной любви делаемые, он раздает другим на память своей любви…

Дакалкин.

Клянусь, более не буду!

Евгения.

Мне повелено открыть свету и бедной, многотерпящей от него жене его пороки, дабы это послужило к его исправлению, а чрез то исправятся и другие подобные ему мужья, которых очень много!

Дакалкин.

Обещаю, даю честное слово, клянусь – оставить все, исправлюсь, переменюсь во всем. Буду кроток и смирен, как барашек, послушен, как теленок, верен, как горлица, – только не объявляй ничего жене моей. В других местах, так… кое-кому… для примера, для страха рассказать можно, меня не везде знают, так и нужды нет. Пусть и другие исправляются, как и я теперь исправился отныне и до века, аминь! Вот как! Довольно ли для вас… то есть для тебя? Только не погуби меня, о ясновидящая! Не говори ничего жене моей!

Евгения.

Ты меня тронул. Я буду молчать. Но ты должен очистить пороки и слабости свои большими жертвами, душевными и телесными, и потому…

Дакалкин.

Что повелишь – исполню, исполню как согрешивший всеми чувствами, душевными и телесными.

Евгения.

Хорошо. Вот и расчет. Пять чувств телесных и столько же душевных. По десяти рублей от чувства.

Дакалкин.

Что делать! Соглашаюсь.

(В сторону.)

Хорошо, что у меня не тридцать чувств, а то бы накладно было!

Евгения.

По десяти рублей за твои грехи и по столько же за обиды жене – и довольно!

Дакалкин.

Ох! многонько! Да – так и быть.

(Вынимает деньги.)

Вот и жертва.

Евгения.

Держи еще деньги – и подтверди мне: раскаиваешься ли совершенно?

Дакалкин.

Совершенно – пресовершенно – и всесовершенно!

Евгения.

Обещаешь ли обращаться с женою своею дружно, ласково, снисходительно?

Дакалкин.

Обещаю, обещаю!

Евгения.

Даешь ли слово не поступать с ней жестоко, не властвовать над нею, не противоречить ей ни в чем и наиболее в супружестве дочери, но исполнить все, как она желает или пожелает?

Дакалкин.

Тысячу честнейших слов даю!

Евгения.

Теперь стань на колени и клянись во всем этом…

Явление IV

Те же и Достойнов, входит тихо и не примечаемый никем.

Евгения

(продолжает важным голосом).

…я же, или душа моя, оставляет беседу с тобою, отделяется от мира сего, возносится к превыспренным жителям, чтобы испросить позволение скрыть все от жены твоей. Получив от них согласие, я возвещу тебя, а ты между тем клянись, мы будем внимать слова твои.

Дакалкин

(стоя на коленях).

Обещаюсь любить ее пламенно, нежно, чувствительно, всем сердцем, всем помышлением, всем желанием, всею искренностью…

Достойнов

(все никем не примечаемый, старается взглянуть на Евгению и, когда она оборотилась, он узнает ее и произносит вполголоса).

Аксюта!

Евгения

(взглядывает на него, громко вскрикивает, закрывается вуалью и бросается в кресла).

Ах!

Дакалкин

(оторопев, вскочил и увидел Достойнова).

Ах, это вы? Что вы это сделали? Зачем вошли без ведома?

Достойнов.

Я хотел видеть ясновидящую; знал, что она в этом доме, прошел везде, не нашел ни хозяйки и ни одного человека; случайно заглянул в эту комнату и – извините, помешал в каких-то ваших пред нею изъяснениях.

(Смеется.)

Дакалкин

(смешавшись).

Нет… право, нет, – это не на ее счет… не подумайте чего другого. Это так… уверение. Вы давно здесь?

Достойнов.

Когда вы на коленях начали изъясняться. А деньги это у вас на что?

Дакалкин.

Нет… право… это так, ничего. А деньги я так было вынул. Но что ж она, чай, в обмороке? Надобно пособить.

Достойнов

(удерживая его).

Не беспокойтесь, это ничего. Конечно, она пробуждается от магнетического сна?

Дакалкин.

Точно, точно. Душа ее возвратилась из горнего мира, куда было она по моим надобностям отправилась, да вы не помешали. Это всегда бывает, когда кто из неверующих приблизится. А ведь вы также из неверующих.

Достойнов.

Я очень знаю, что мое присутствие тяжело для нее.

Дакалкин.

То-то, любезнейший! Видите, как нехорошо быть неверующим? Пожалуй же, исправься! И прежде всего купи вот такое таинственное кольцо и надень непременно на указательный палец. На другом пальце хотя и будет сила, но все не так, как на указательном.

Достойнов.

Что же из этого будет?

Дакалкин.

О! много чудес! Чуть лишь наденешь кольцо, так вера в магнетизм вот так и закипит, как котел на огне. Я это по себе знаю. Прежде всего извини, что я вам говорю ты, а не вы, это уж у нас, у ясновидящих, так принято. Да оно и очень справедливо: ведь я вот этими тленными очами вижу, что ты один, а не много вас. Видишь, какая польза от магнетизма? А без него никому это в голову не приходило. О! да мало ли еще чего оттирается чрез магнетизм!

Достойнов.

Довольно будет пользы, ежели станем всякого называть так, как о нем разумеем. Нельзя ли из прочего хотя часточку открыть?

Дакалкин.

Как же, любезнейший! Не только можно, но и должно. Мы, то есть ясновидящие, на то и посылаемся, чтобы вам, слабым смертным, открывать всю истину. Так вот слушайте: это так ясно, как солнце, что когда все уверуют в магнетизм, так ни одного неверующего не будет на сей ничтожной планете, и все-все мы будем ясновидящими, и души наши, когда лишь вздумали, могут отправляться в превыспренный мир, как будто мы теперь куда в гости или на гуляние. Там-то насмотримся всякой всячины! Я вот – почти уж и вижу, что там все не то, что здесь. Куда! Будем знать все прошедшее, будущее и станем читать мысли друг у друга, как книгу; никто тогда никого и обмануть не посмеет. И прочее, и прочее – всего и не вспомню. Уж куда хорошо будет!

Достойнов.

Ежели тогда никто и никого не может обмануть, следовательно, не будет ясновидящих и самого магнетизма. Откуда вы это все почерпнули?

Дакалкин.

Вот как вздел кольцо, так мне свет во всей ясности и открылся. По дружбе и по секрету скажу: я сам теперь почти ясновидящий. Она начинала было меня просвещать…

Достойнов.

Поверите ли вы, ежели я скажу, что она ужаснейшая обманщица…

Дакалкин.

Ни за что в свете не поверю! Она мне здесь чудеса говорила. Веришь ли ты, что она мне то открывала и то угадывала, о чем я еще не думал, да, может быть, и не думал бы никогда, а она вот так решительно и говорит: ты думаешь о том-то! Что ж! Так и есть. Тотчас мне это и входит в мысль. Нет, пожалуйста! поспеши купить кольцо. Кабы можно было, на свой счет купил бы сих колец на весь мир, чтобы все скорее стали ясновидящими.

Достойнов.

Скажите же, когда вы уже обладаете таким таинственным кольцом, то чего вы от нее хотели? В чем вы ей клялись на коленях? К чему я нашел у вас деньги в руках?

Дакалкин.

Ну, уж оставим это, что между нами, ясновидящими, тайна. А деньги – ну, деньги, вы не имеете кольца, так вам не можно и открыть. Теперь оставьте – оставь нас, нам надобно кончить.

Достойнов.

Нет, извините, я имею дело нужнее вашего. Я должен с нею переговорить и уверен, что после того и вы, и все очень ясно увидят. Притом же и супруга ваша не знает, куда вы отлучились.

Дакалкин

(струся).

Правда – и уж, я думаю, хватилась. Вот и еще польза от кольца. Без него я бы сказал про жену: пусть она меня ожидает! Но теперь я словно переродился, сделался супруг нежный, снисходительный, готов ей во всем повиноваться.

Достойнов.

Поздравляю вас с такою необыкновенною переменою. Подлинно это чудо! Поспешайте же к своей супруге, она вас ждет.

Дакалкин.

Сейчас, сейчас поспешу. Но как оставить эту страдающую? Видите, как она мечется! Душеньке-то ее хочется в горний мир, и моя вера шлет ее в превыспреннюю, так безверие твое вот так ее и осаживает.

Достойнов.

Не беспокойтесь, я ее приведу в должный порядок.

Дакалкин.

Желаю же вам уверовать в магнетизм, так все по желанию и получите. Да, пожалуйста, поговори и обо мне. Скажи ей вот так загадками. За чувства мои, дескать, я не стою, она все сполна получит, только чтоб утаила. Так скажи, она поймет эту аллегорию. Да не скажи моей жене, что меня здесь видел, я хочу щадить нежно любимую мною жену.

(Уходит.)

Явление V

Евгения в креслах и Достойнов.

Достойнов.

Что же ты, Аксюта? Придешь ли в себя? Видно, мое присутствие имеет силу разрушать все сверхъестественное и даже душу возвращать из горнего мира опять на наш шар? Что это за комедия? Отвечай же. Я без того не выйду.

Евгения

(вдруг вскочив с исступлением, но, начавши говорить, теряется).

Остановись, дерзновенный! Ты пришел нарушить мое уединение, когда я… я… я…

Достойнов

(смеясь).

Договаривай же! Ну, что же далее? Смелее, смелее. Пусть душа отделится от тела и осмелится еще поносить меня.

Евгения

(униженно).

Я… никогда… не осмеливалась…

Достойнов.

Как не осмеливалась? Ты поносила меня пред моею невестой.

Евгения.

Ах! так это вы?

Достойнов.

Ты теперь только узнала?

Евгения.

Божусь вам, что я не знала! Иначе я не осмелилась бы…

Достойнов.

Очень верю, ты не осмелилась бы не только клеветать на меня, но и играть этой гнусной роли, если бы знала, что я могу здесь быть. Сейчас объясни мне, что тебя заставило клеветать на меня?

Евгения.

Вам известно, что я…

Достойнов.

Легкомысленна, ветрена и способна ко всякой интриге. Ты в том нас всех уверила вскоре по выходе замуж. Тетушка моя, облагодетельствовав тебя, доставив тебе воспитание и чрез замужество – звание, вскоре узнала, что ты неблагодарна к своему, хотя слабому, но доброму мужу и что проказы твои начинают выходить из пределов, послала за тобой, чтобы, дав тебе полезные советы, удержать от несчастной жизни, но получила известие, что ты оставила мужа. Это ее очень огорчило!

Евгения.

Сожалею очень. Вижу, что я много пред ней виновата!

Достойнов.

Как ты попала в ясновидящие?

Евгения.

Один, называющийся доктором и, как я его после узнала, большой мошенник, познакомясь со мною, открыл мне план свой, и я, прельстясь свободною жизнию, равно и могущею быть прибылью, оставила своего мужа и, переезжая из города в город, играю роль ясновидящей. Доктор узнает имеющих надобность советоваться со мною, хитростию испытывает о всем к ним относящемся, проведывает их тайны, обстоятельства, семейные дела и, соображаясь с их желаниями, пользами, а более с их приношениями, изготовляет мне ответы, которые я, будто в сомнамбулизме, изрекаю как оракул.

Достойнов.

Ах! какое изобретено ужаснейшее средство для обольщения!

Евгения.

Доктор говорит, что это средство давно уже изобретено и он сам имел три подобные интриги с ясновидящими и получал большие выгоды.

Достойнов.

Очень верю. Ничто так не доставляет выгод людям, вам подобным, как легковерие. Но страшитесь! Правительство, преследуя всякого рода злоупотребления, отнимет и у вас средства быть вредными обществу. Теперь скажи мне: отчего ты напала на меня, не сделавшего тебе никакого зла, но всегда старавшегося о твоем счастье?

Евгения.

Снова божусь, что я ничего о вас не знала. К нам присоединилась еще одна бродяга, за дурную нравственность изгнанная от своего мужа. Промысел ее для нас весьма прибылен. Она с большим смирением выпрашивает везде подаяния, якобы для раздачи бедным, и тем умножает сумму нашу. Здесь она нашла своего племянника Дрянева и, узнав богатую невесту Дакалкину, основала план: пользуясь легковерием родителей ее, поручила мне описать черными красками жениха, за коего уже сговорена Дакалкина, хвалить Дрянева и обещать от сего брака тьму благополучии, который ежели совершится, то наша компания от Дрянева получит по пяти тысяч рублей на каждого. Я начала действовать, фамилии вашей никто не упоминал, я не знала, что вы уже майор, и ни по чему не могла вообразить, чтобы это были вы.

Достойнов.

Ах! какое невероятное мошенничество! Обольщать, обманывать легковерных ложными чудесами, под маскою набожности скрывать корыстолюбие, клевету и всевозможные злодейства! Нет! Это ни минуты не должно быть терпимо. Я сейчас иду представлю обо всем. Лютейшее наказание вас ожидает. Сам буду на вас свидетельствовать, выставлю твое сознание, отыщу всех обманутых и погубленных вами и до тех пор не буду покоен, пока вся ваша шайка не получит должного наказания!

Евгения.

Но я не знала…

Достойнов.

Все равно, все равно! Тем большего достойна ты наказания, что клеветала на человека, о коем вовсе ничего не знала, и из гнусной корысти будешь причиною погибели достойной девицы, не сделавшей тебе никогда никакого зла. Это непростительно! Меня мучит уже совесть, что я не открываю пред правительством гнусного вашего плана.

(Размышляет и становится хладнокровнее.)

Но не причтут ли, что я действую для своих выгод?.. В котором часу назначена твоя комедия?

Евгения.

Сегодня в четыре часа.

Достойнов

(подумав).

Слушай, Аксюта! Хотя это и против моих правил, но на сей раз позволяю: отвечай, говори, предсказывай всем, что хочешь; пусть легковерные получают достойное за свою слабость. Но ежели дойдет до решения судьбы девицы Дакалкиной, следовательно, коснется речь и до меня, тогда непременно скажи, что ты все налгала на меня. Этого требую от тебя настоятельно. Запрещаю тебе хвалить меня, это не нужно. Про Дрянева не говори ничего дурного, он и без того виден. Предоставь Дакалкиным на волю, за кого хотят отдать дочь свою. Смотри же, исполни все. Я там не буду, но стану судить о тебе по последствиям.

Евгения

(с покорностью).

Слушаю, сударь! Можно ли мне о вас сказать моим сообщникам?

Достойнов.

Как себе хочешь. Предоставляю совершенно твоей воле рассказать или скрыть – для меня все равно. Смотри, действуй осторожно! Я иду – но не встречуся ли с твоей хозяйкой?

Евгения.

Извольте пройти в эту потайную дверь и потом в сад, войдя в крытые аллеи, можно выйти чрез калитку на улицу…

Достойнов.

А! так у вас все принадлежности к интриге!

(Осматривает комнату.)

Браво! Трюмо, гитара! Видно, душа твоя и во время сомнамбулизма любит заниматься земными предметами? Сколько лекарств!

(Читает сигнатурки у бутылок.)

Что это? Портвейн… шампанское… прикрыто латинскими надписями.

(Смеется.)

Завидное положение! И в заключение – потайная дверь!

Евгения.

Что же делать, сударь! Соскучиться взаперти…

Достойнов.

Хорошо, хорошо! Скоро ты освободишься из заключения.

Евгения.

Не погубите меня! Какая судьба меня ожидает?

Достойнов.

Я еще ни на что не решился. Увижу, как ты будешь действовать.

(Уходит в боковую дверь.)

Евгения

(одна).

Что мне теперь начать? Открыться ли своим? Ежели открою, то хитрая Маргарита найдет средство также очернить Достойнова, истребить доверенность и уважение к моим предсказаниям, исполнит свой план и не даст мне обещанного. Лучше, не открывая им, буду действовать в пользу Достойнова и тем смягчу его, а потом уже открою своим, что меня к тому принудило. Взяв Дрянева, переедем в другой город. Чего здесь не удалося, удастся в другом месте. О! ежели бы собрать скорее капиталец! Тогда, не быв ни от кого зависима, гуляй, Аксюта!

Примітки

Адонис – у грецькій міфології юнак незвичайної краси, коханий Венери. В часи Г. Квітки-Основ’яненка на Україні ставився балет Мореллі «Венера і Адоніс».

Подається за виданням: Квітка-Основ’яненко Г.Ф. Зібрання творів у 7-ми томах. – К.: Наукова думка, 1979 р., т. 1, с. 341 – 355.