34. Помпей осаждает Иерусалим

Даниил Мордовцев

За несколько недель до 179-ой олимпиады, в консульство Гая Антония и Марка Туллия Цицерона, войско Помпея расположилось около Иерихона, в долине Иордана, занимая собою десятки верст в окружности, от берегов Иордана и Мертвого или Асфальтового моря вплоть до источника пророка Елисея.

Стан Помпея представлял неописуемое зрелище. Сотни разбитых палаток, осеняемых стройными финиковыми пальмами, сотни колесниц и возов, составлявших обоз римлян, стада волов, перевозивших на себе этот обоз и стенобитные, страшно тяжелые орудия, доставленные сюда из самого Тира, особые шатры для пленных амазонок, для Тиграна Артаксы с юною супругою, тоже бывшею амазонкой, шатры для пленных царевичей Иберии, трех военачальников иберов, двух вождей албанцев, шатры для скифских и сарматских царевичей и скифских женщин царской крови, нестройный гул, волнами носившийся над станом, ржание боевых коней Помпея, легатов, квесторов и центурионов, все это, подавляя воображение неуловимо для описания.

На берегу Иордана, в тени олеандровых гигантских деревьев, расположилась группа пленных. Это были амазонки. В другой группе, ниже по течению Иордана, сидели в тени иерихонских густолиственных ив пленные царевичи иберов и их вожди с вождями албанцев. Еще ниже, не взирая на пламенное иудейское солнце, виднелась маленькая группа пленных знатных скифов и сарматов с их женщинами царской крови.

Издали доносились возгласы и смех купающихся в Иордане римских солдат.

– О, вечные боги! Куда занесла нас немилостивая судьба! – тихо говорила одна амазонка, глядя на висевшие за Мертвым морем мрачные Моавитские горы. – Где-то теперь моя милая родина, Пафлагония, мои родители, братья, сестры? По каким неведомым морям и странам пришлось блуждать нам с этими жестокими римлянами!.. Мысль моя, как ласточка, стремится к далекой, милой родине.

– А моя родина еще дальше, – говорила другая. – Милая, священная Пантикапея! Неужели я не увижу ее никогда?

– А наша Клеопатра?.. Где-то она, дорогая царевна? Что с ней?

– А царь наш, Митридат? Боги обещали ему всемирное владычество… Когда же он выручит нас из неволи?

– Как я помню эту роковую битву на берегу Кира, в засаде… Мы с албанцами отступили в лес… И вдруг, кругом пламя… Мой испуганный конь понес меня прямо на огонь… Я, опаленная, вынеслась из лесу, и меня поражает римское копье… Что было дальше, не помню… Потом, очнувшись, я увидела Помпея…

– Но он так добр к нам, так милостив, как отец родной. Но для чего мы ему?

– А этот старик Корвус говорит, что мы нужны ему для триумфа, что в Риме мы будем следовать за его триумфальной колесницей… У них так заведено…

– А потом? Что потом с нами будет?

– Может быть, нас отпустят на родину, и мы увидим нашу милую царевну.

– О, Клеопатра! Сколько дала она нам радостей и горя!

В другой группе пленных слышались другие разговоры.

– Что-то теперь в нашей милой Иберии? – говорил юный царевич, сын Артока. – По горам цветут ирисы, вода Кира бушует от таяния снегов на горах… Увидим ли все это?

– Увидим, – успокаивает его один из вождей иберов, мы – заложники, а не пленные, заложников отпускают.

– Но, боги Иберии! Когда это будет! Помпей хочет, кажется, завоевать весь мир, а мир так велик.

– Тут и деревья не те, что у нас, в милой Иберии, – говорит другой царевич. – Вон те, высокие, гладкие, а наверху шатром.

– Римляне называют их пальмами, и сегодня нам давали плодов от этих деревьев.

– А лучше было бы, если б нас отпустили на наш дорогой Кавказ.

– Надо терпеть, – успокаивал царевичей их вождь. – Говорят, как только Помпей возьмет Иерусалим, так сейчас же и воротится с нами в Рим.

– Но когда это будет?

Скифы говорили о раздолье своих степей, о табунах своих коней, о кочевках с места на место.

– Забыли нас и Перун, и Сварог… Верно, римские боги сильнее наших.

– А Дажбог… Он милостивый… Он вызволит нас… Мы не в битве взяты, а как заложники.

К амазонкам подошел Тигран Артакса с своею супругой амазонкой.

– Боги посылают нам утешение, – заговорил Тигран радостно. – Сейчас Помпей сказал мне, что поход его скоро кончится, и он тотчас возвратится в Рим и оттуда, после триумфа, отправит нас всех на родину. Он говорит: ты, Тигран, добровольно покорился Риму, раньше твоего отца, и Рим зачтет тебе это в заслугу. Я только, говорит, решу спор между претендентами на иерусалимский престол, между Гирканом и Аристовулом, а потом, оставив в Иудее Габиния, немедленно возвращусь в Рим, куда меня, говорит, призывает сенат и народ римский, Аристовул уж здесь, я его видел, когда он уезжал в Иерусалим.

Действительно, Аристовул являлся к Помпею, но с тайною надеждой обмануть его, чтоб приготовиться к сопротивлению. Однако Помпей разгадал хитрого, талантливого, надо сказать правду, очень талантливого иудея, таланты которого, к сожалению, принесли гибель Иудее, отчизне всего лучшего на земле и отчизне самых святых заповедей человечества.

Иосиф Флавий, в другом своем знаменитом сочинении «Иудейская война», говорит:

«Земля Иерихонская, самая плодородная в Иудее, производящая в огромном изобилии пальмовые деревья и бальзаминовые кустарники, из которых, если надрезать заостренным камнем нижний ствол их, капают ароматные слезы, которые и собирают, как бальзам. В этой местности Помпей отдохнул ночь, и на следующий день, рано утром, скорым маршем двинулся к Иерусалиму. Устрашенный его появлением, Аристовул вышел к нему навстречу с мольбой о пощаде. Обещанием денег, добровольной сдачей города и предоставлением самого себя в его распоряжение он смягчил его гнев. Но ни одно из этих обещаний не было исполнено; Габиния, посланного Помпеем за получением денег, приверженцы Аристовула не впустили даже в город.

Раздраженный Помпей, – продолжает Иосиф Флавий, – приказал взять под стражу Аристовула и, приблизившись к городу, стал высматривать удобное место для нападения. Он нашел, что городские стены сами по себе настолько крепки, что штурмовать их будет чрезвычайно трудно, что эти стены окружены еще страшным рвом, а площадь храма, находящаяся по ту сторону рва, снабжена такими сильными укреплениями, которые и после взятия города могут служить убежищем для осажденных.

Так размышляя, Помпей долгое время оставался в нерешительности, а между тем среди жителей города вспыхнул раздор: партия Аристовула требовала вооруженного сопротивления и освобождения из-под ареста царя; сторонники же Гиркана склонились к тому, чтобы открыть ворота пред Помпеем. Страх пред находящимся на-виду хорошо организованным римским войском все больше увеличивал число сторонников последнего мнения.

Наконец, приверженцы Аристовула, увидев себя в меньшинстве, отступили к храму, уничтожив мост, служивший сообщением между последним и городом, и стали готовиться к отчаянному сопротивлению. Остальные не приняли в город римлян, и предоставили в их распоряжение царский дворец.

Тогда Помпей отрядил туда войско под предводительством Пизона. Последний занял весь город, и, так как ему не удалось переманить ни одного из укрывшихся в храме, то он начал приспособлять все кругом к атаке. Приверженцы Гиркана усердно помогали ему в этом деле и словом и делом» [«Иудейская война», гл. VI, 6; VII, 1, 2. – «Иудейские древности», гл. VI, 1, 2].

– Еще одним царством меньше на земле, – задумчиво сказал Ауфидий, глядя с Елеонской горы на обложение Иерусалима римским войском. – Мой ученик не дремлет.

– Да, Гней Помпей не дремлет, – согласился старый Корвус. – А в самом деле, скольким царям он обрезал крылья?

– Скольким? Будем считать: Армения, Колхида, Иберия, Албания, Скифия, Сарматия. Босфор Киммерийский…

– Ну, у Митридата обрезано только одно крыло, – заметил Корвус.

– Обрежет и другое… Дай только ему управиться с царством Соломона.

Слова Ауфидия скоро сбылись.

Примечания

По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года, т. 16], с. 149 – 153.