39. Помпей на вилле консула Цицерона
Даниил Мордовцев
Мы в Италии, в городе Путеоли, построенном в глубокой древности на берегу Кумского залива (sinus Cumanus), ныне Неаполитанского. Вправо виднеются богатые виллы римских вельмож, расположенные полукругом по живописному берегу залива Баии. Позади Путеоли, левее храма Сераписа, уступами поднимаются горы, где из котловины одной из них поднимаются, в виде прозрачной дымки, серные испарения. Это – форум Вулкана (forum Vulcani), откуда ход в подземное царство Вулкана и где, по преданию, происходила битва Геркулеса с гигантами.
Вид из Путеоли на море очаровательный: вдали виднеется живописный островок Капреа, а против него, за проливом Минервы (promontorium Minervae), одевает своими красивыми домиками скалистый берег городок Суррентум, ныне прелестное Сорренто.
Ранним августовским утром этим видом до того, повидимому, залюбовался сидящий на спускающихся с роскошной виллы к самому морю ступеньках из белого мрамора мужчина около пятидесятилетнего возраста с удилищем в руках, так залюбовался, что не заметил, как поплавок его удочки, став торчком, тянулся в сторону невидимою, попавшею на удочку рыбою. Около удилища, тут же на ступеньках, лежала раскрытая рукопись, заголовок которой гласил: «Quaestiones academicae».
Удильщик был Цицерон, на ту пору всевластный консул Рима.
В Путеоли у Цицерона имелась роскошная вилла, которая называлась «Academia». В знойные летние дни знаменитый оратор и философ на время покидал душный Рим и переезжал в свою виллу отдыхать и, между отдыхом, писать свои философские трактаты.
Цицерон только тогда пришел в себя от задумчивости, когда почувствовал, что удилище выскользнуло у него из рук и поплыло за удочкою и рыбою в открытое море.– Какая рассеянность! – проворчал оратор. – А рыба, должно быть, крупная попалась.
Но его внимание было отвлечено представившимся зрелищем. Из промонтория Минервы выплывал целый флот, направляясь к Путеоли.
– Неужели это Помпей, победитель Митридата, гордость и слава Рима? – спрашивал себя Цицерон. – Из Иудеи и Сирии возвращается?
Он долго присматривался.
– Да, это трирема Помпея… Надо его встретить.
Взяв со ступеньки рукопись, он поднялся на террасу виллы и кликнул рабов.
– Велите вестиарию подать мне одеться, – сказал он появившимся из вестибюля рабам.
Пока Цицерона одевали в парадные одежды, флот все более и более приближался к гавани Путеоли.
Скоро на верхних ступеньках мраморной лестницы появился Цицерон в консульской тоге и в сопровождении нескольких «паразитов».
Из других вилл тоже показались обитатели их, заинтересованные приближением военной флотилии.
Скоро на передней триреме можно было различить фигуры Помпея и Сервилия.
Корабли все ближе и ближе. И Помпей, и Сервилий узнали Цицерона. Весла триремы приостановили работу, и на воду была спущена шлюпка барка, в которую и сошел Помпей по сброшенной лесенке. Матросы взялись за весла, и барка двинулась прямо к вилле Цицерона.
Последний спустился на нижнюю ступеньку мраморной лестницы и знаком приветствовал Помпея. Барка сделала полукруг, и правым бортом пристала к ступеням лестницы. Цицерон протянул Помпею руку, и тот вступил на лестницу.
– Привет державному консулу, благородному Марку Туллию! – торжественно произнес Помпей.
– Привет императору и победителю Митридата, славному Гнею Помпею! – отвечал на привет Цицерон. – Боги, видимо, избрали тебя, чтобы прославить оружие Рима на далеком Востоке.
– Да, боги милостивы ко мне, – скромно отвечал Помпей.
– До Рима дошли слухи, что за твоею триумфальною колесницею будут следовать невиданные в Риме птицы, амазонки, – говорил Цицерон, – и я горю нетерпением видеть это чудо.
– Если так велико твое нетерпение, благородный Марк, то нам никто не помешает войти в мою барку и следовать к моей триреме, – сказал Помпей.
– О, твоя любезность не уступает твоим доблестям! – воскликнул оратор.
Помпей рассмеялся.
– O, quosque tandem abutere, consul, patientia tua!
Рассмеялся и Цицерон, которому польстила шутка Помпея, напомнив честолюбивому оратору его торжество над хитрым Катилиной, которого, однако, уже не было в живых, и который так мужественно пал на поле битвы.
Цицерон и Помпей вошли в барку и отплыли к триреме. Там их встретил Сервилий и другие военачальники.
– Державный консул Марк-Туллий Цицерон горит нетерпением видеть амазонок, – сказал Помпей. – Пойди, доблестный легат, – обратился он к старому Корвусу, – предупреди их, ведь ты для них точно старая нянька, и они тебя любят.
Амазонки помещались в задней части триремы в особой каюте, которая, еще с двумя каютами для заложников и пленных, надстроена была в Тире перед отплытием Помпея с войском в Рим.
Амазонки встретили гостей с полным достоинством, изучив этикет при дворе Митридата, так как все были из высшего общества столицы Понта.
– Перед вами, благородные воительницы, державный консул Рима, то же, что временный царь, – обратился Помпей к амазонкам по-гречески. – Его поражали дошедшие до Рима рассказы о ваших воинских доблестях, и он пожелал лично приветствовать юных воительниц.
Цицерон засыпал их своим красноречием. Он называл их целомудренными Артемидами, весталками Востока; говорил, что римские матроны и знатные девушки позавидуют их славе.
Тогда выступила одна из амазонок, Лилия, дочь виночерпия Мосхина, и обратилась к Цицерону.
– Если тебе, благородный римлянин, – сказала она, – как говорит наш великодушный победитель (девушка взглянула на Помпея), предоставлена власть царя, то мы умоляем тебя снестись с царем Понта, Митридатом, и с нашими родителями, и они пришлют за нас выкуп, какой потребует Рим, только бы скорее отправили нас на милую, далекую родину.
Помпею тяжело было слушать эти слова. Девушки не знали, какая трагическая участь постигла Митридата, которого давно уже не было в живых, равно как и отца этой девушки, виночерпия Мосхина, и других приближенных Митридата.
Получив известия о страшной смерти последнего, Помпей ничего не сказал об этом амазонкам, не желая усугублять их душевные муки. По одному известию Иосифа Флавия, донесение о смерти Митридата принесли ему послы из Понта, когда Помпей двигался с войском от Дамаска к Иудее [Иудейские древности, кн. XIV, гл. III]; по другому, известие о смерти Митридата и обо всей катастрофе, разразившейся над его царством, дошло до Помпея уже в Иерихоне [Иудейская война, гл. VI, в].
По первому известию, Митридат будто бы погиб от руки своего сына, Фарнака, чего на самом деле не было, как мы видели выше.
Выслушав речь Лилии, Цицерон торжественно проговорил:
– Нет, благородные и доблестные дщери Понта, вы кровью своею на поле брани завоевали себе и славу, и уважение, и свободу. Вы пленницы, и Рим никогда не потребует выкупа за юных героинь. После окончания триумфального шествия благородного покровителя вашего Помпея в Рим, мы немедленно снарядим почетный корабль, который и возвратит вас вашей далекой родине.
При этих словах печальные личики девушек оживились, а некоторые прелестные глаза наполнились слезами благодарности и радости.
– Теперь, чтобы облегчить ваше положение, – продолжал Цицерон, – я распоряжусь прислать к вам для услуг греческих женщин с свежими короткими, сообразно вашему одеянию, женскими туниками.
– И вдобавок, благородный Марк-Туллий, – сказал Помпей, – пришли сюда, на мою трирему, с твоими женщинами ванну для моих прелестных пленниц. Ты сам знаешь, что в походе и в битвах не до ванн и не до неги в горячих термах.
Простившись с амазонками, которые вслед за ними вышли из своей каюты, радостно разговаривая и восхваляя великодушие римлян, Помпей и Цицерон направились к помещению Аристовула и его семейства, но увидели, что неудачный претендент на трон Иудеи и его сын Антигон и две юные дочери находились на палубе.
Подойдя к ним, Помпей сказал Аристовулу:
– В моем спутнике ты зришь настоящего владыку Рима, консула Марка Туллия Цицерона.
– Мир владыке Рима и привет от несчастного пленного и его детей, – смиренно поклонился Аристовул. – Я оплакиваю мою вину.
– Рим прощает вины искренно кающимся, – сказал Цицерон.
– Дети же мои ни в чем неповинны, – добавил Аристовул.
– Но я не хотел разлучать их с отцом, – пояснил Помпей. – В Риме же их ждет общее внимание и ничем не стесняемая свобода.
В другом месте, на палубе же, они увидели Тиграна с его молоденькою женою, бывшею амазонкой.
Заметив Помпея и его спутника и догадавшись, что это знатное лицо, Тигран поспешил приблизиться с знаками уважения.
– Кого я должен приветствовать в лице спутника великого Помпея? – поклонился он.
– Сын Тиграна, царя Армении, стоит пред лицом державного консула, благородного Марка Туллия Цицерона, – отвечал Помпей.
– Я преклоняюсь пред величием Рима и его державным консулом, – еще ниже поклонился Тигран. – Я бы пал пред тобою ниц, как повелевают обычаи моей страны, но великий Помпей воспретил мне это.
– Можно и без повержения на землю приветствовать старших, – сказал Цицерон. – С моей стороны могу утешить тебя и твою юную супругу, сказав, что никакие неприятности не ждут вас в Риме.
И Цицерон с Помпеем удалились.
– Теперь я должен представить тебе образцы народностей, невиданных тобою, – сказал Помпей.
– Кого же? – заинтересовался Цицерон.
– Детей царя Иберии, что лежит за Колхидой, и трех вождей этого народа, а также вождей Албании, которую с востока омывают воды Гирканского моря, постоянно дополняемые пресными водами величайшей в мире реки – Яксарта, того Яксарта, что возвеличил славу Александра Македонского, лелеяв его и его воинов на своих волнах.
– Какой ты счастливец, любимец богов! – с завистью проговорил Цицерон. – Какие страны, какие народности созерцали твои глаза!
– Но ты созерцал когда-то храм Ифигении в Тавриде, а я его не видел, – возразил Помпей.
– Да, правда, видел в молодости, и готов был поплакать о горькой судьбе прелестной дочери Агамемнона и Клитемнестры… Где же твои редкостные люди? – спросил Цицерон.
– На другой триреме, – отвечал Помпей.
– Так сведи меня и туда.
– Идем. Моя барка ждет нас.
Сервилий дал знак матросам, и они взялись за весла.
Помпей и Цицерон спустились с триремы в барку.
– Там у меня и скифские девушки царской крови, и царевич их, и сарматы в панцырях из конских копыт.
– Как из копыт? – удивился Цицерон.
– Вот увидишь, – сказал Помпей. – Читая Геродота, я многое принимал к сведению, как принимаешь к сведению детские сказки. Но когда я сражался в Гиркании с чудовищными змеями…
– С змеями? – снова удивился Цицерон.
– Да… Но я это после все тебе расскажу, когда тебя будут приветствовать мои пенаты… А мое плаванье по Гирканскому морю, и эти переходы по пустыням Сарматии, и созерцание высочайших в мире гор, все это казалось мне волшебным сном, теми же сказками.
Они входили на другую трирему, на которой их встретил Афраний.
– Благодарение богам, что я могу приветствовать державного консула, благородного Марка Туллия Цицерона! – сказал Афраний.
– Благодарю, доблестный воин Рима, – отвечал на приветствие Цицерон.
На палубе этой триремы, ближе к корме, были раскинуты палатки для иберов, албанцев и сарматов. Но последние больше любили воздух и небо и почти постоянно оставались на палубе.
И теперь одни из них сидели, а другие лежали на звериных и лошадиных шкурах. Тут же сидели, поджав ноги, и скифские царевны и пряли шерсть, которою их снабжал добрый Корвус, болтавший с ними на каком-то условном языке, делая ужасную мешанину из слов, слышанных им то в Испании, то в Нумидии, то в Армении, и поясняя все это выразительными жестами немого. Добрый старик утешал их, видя тоску молодых дикарок по своим степям и кибиткам.
Встретив Цицерона и приветствовав его, Корвус сказал:
– Какими людьми бессмертные боги населили землю!
– Что ж, они понимают тебя? – спросил Цицерон, разглядывая с любопытством скифских царевен.
– Понимают, консул… А вот мужчины их бестолковее, особенно те, что в панцырях из конских копыт.
– Они больше привыкли разговаривать с лошадьми, – улыбнулся Помпей.
К Корвусу подошли иберские царевичи, почти совсем дети, одетые по-царски.
– Кто это? – спросили они глазами, указывая на Цицерона.
– Римский царь, – с улыбкою отвечал тот по-гречески.
Царевичи подошли к Цицерону.
– Базилевс Рима! – сказал один из них по-гречески – Ты скоро отпустишь нас на Кавказ?
– Скоро, дети, – добродушно отвечал Цицерон.
– Как только ваш отец, царь Арток, пршлет в Рим выкуп за всех пленных, которых и отпустил к нему, так сейчас же и отправят вас на Кавказ, – пояснил Помпей.
В это время на триреме показался один из отпущенников Цицерона.
– Ты что, Главк? – спросил он его.
– Из Неаполя пожаловали Марк Лициний Дивес и Люций Лициний, господин, – отвечал вольноотпущенник.
– Слышишь, император? – сказал Цицерон Помпею, – Красс и Лукулл ко мне пожаловали. А к обеду все готово? – спросил он вольноотпущенника.
– Все, господин.
– Так прошу пожаловать ко мне на обед с старыми друзьями, – поклонился Помпею Цицерон. – Вот обрадуешь и украсишь беседу рассказами о Востоке.
Примечания
По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года, т. 16], с. 170 – 177.