37. Митридата покидают и свои, и чужие

Даниил Мордовцев

Оставим пока Помпея в Иерусалиме и возвратимся к Митридату.

В последний раз мы видели его, после неудачной погони за римлянами, в устьях Фазиса, где его до бешеной ярости поразили известия о восстании Фанагорийцев и отпадении от него всего Босфора Киммерийского.

Эти вести не могли укрыться и от находившихся в его войске скифов, сарматов, роксолан и других кочевников, населявших страны выше Меотийского моря. Клеопатра, от которой, как от женщины, не ускользали никакие мелочи, стала замечать, что между «варварами» начались таинственные перешептывания. Сначала она не решалась сказать об этом отцу и тихонько сообщала о своих наблюдениях только амазонкам, и то лишь некоторым, когда флотилия Митридата была давно в открытом море, на половине пути к Пантикапее.

– О чем же они могут перешептываться? – спросила дочь главного кормчего, колха Артоса, который был женат на понтийке.

– Я могу только догадываться, – отвечала Клеопатра. – Я подозреваю, какие вести дошли до отца из Босфора: Фанагория и Пантикапея отпали от нас…

– Как! – с испугом перебила ее Гелла, дочь Артоса. – Пантикапея!

– Да, это мне сказал по секрету сам отец.

– О, боги! Эта любимая столица царя, Пантикапея!.. Говорят, она прекраснее всех городов в мире!

– Да, милая Гелла, она прекрасна, как волшебная сказка… Какие храмы, статуи богов, дворцы, акрополь, портики, колоннады.

– Но мы ее опять возьмем! – уверенно сказала Гелла.

– Надеюсь… Но я одного боюсь: варвары бросят нас, как только мы достигнем берега, и уйдут в свои степи и леса.

– Почему же, дорогая царевна? Ведь они наши союзники.

– А потому, что, отправляясь с нами в поход, они уверены были, что их ожидает там богатая добыча и римское золото, а ничего этого они не видели, не видели даже римлян с их золотом.

– Что ж, царь им щедро заплатит по прибытии в Пантикапею.

Клеопатра грустно покачала головой.

– Ах, милая Гелла, ты не все знаешь, – тихо сказала царевна.

– Что же, дорогая? – еще более испугалась Гелла.

– А то, что Помпей и в Пантикапее, и в Фанагории пограбил все наши сокровища, золото, драгоценную утварь, все, все!.. И отцу нечем будет расплатиться с варварами.

Уже вдали, на дымчатом горизонте, виднелись здания Пантикапеи, когда в море показалось судно, шедшее навстречу флотилии Митридата.

– Смотри, смотри, царевна! Вон на том корабле какой-то варвар поднимает с моря на копье извивающегося огромного дельфина, – сказала Гелла.

– Вижу… Он к древку копья прикрепил аркан и, держа в одной руке аркан, другою бросил копье в дельфина и вон, видишь, вытащил его, – сказала Клеопатра. – Это плохой знак.

– Почему же плохой? – удивилась Гелла.

– Варвары будут есть дельфина.

– Что ж, говорят, они у себя всякую гадость пожирают.

– Это не то, милая Гелла: значит, на корабле провизии не хватило, и варвары должны питаться дельфинами. Это еще более озлобляет их против нас.

Судно, что шло навстречу, пристало к кораблю «Дафне», на котором находился сам Митридат, и на котором в сторонке беседовали Клеопатра и Гелла. Они увидели, что с прибывшего судна на палубу «Дафны» по веревочной лестнице поднимается бывший архонт Пантикапеи с висящим на шее обнаженным мечом.

Клеопатра побледнела.

– О, великие боги! – прошептала она. – Какое еще несчастие посетило нас!

– О, злой рок! – всплеснула руками Гелла, которая знала, что когда кто является к царю с обнаженным мечом, то это означает, что он отдает свою голову на отсечение или за то, что своею виной заслужил смертную казнь, или принес такое известие, такую страшную новость, что сам просит казни.

Прибывший очутился на палубе. Он был смертельно бледен.

– Ты с чем? – спросил его, подходя, Артос, и тоже бледнея.

– С страшной тайной к царю, – отвечал прибывший. – Ведите меня к нему.

Ему показали полог каюты Митридата.

Приподняв полог, он повалился ничком на пол, звеня мечом.

– Ты что? – спросил Митридат, стараясь сдержать свое волнение.

– Вот меч, великий царь! – простонал вошедший. – Руби мою голову…

– Говори! – крикнул Митридат, встав с места.

– Не смею… видят боги, не смею…

– Так мертвая голова скажет! – наступил ногою поверженному на голову.

Тот стонал и бился в конвульсиях.

– Язык твой вырву, и он мне скажет, собака! – уже хрипел Митридат.

– Сын твой… царевич Фарнак…

– Что? Фарнак?

– Изменил… тебе… восстал на тебя… во главе варваров…

Из соседнего отделения каюты с воплем выбежала царица Дафна, пафлагонянка.

– Сын мой! Первенец!.. Ты лжешь, раб!

– Не лгу, царица… Пантикапея в руках варваров… и с ними… царевич Фарнак…

– А, сынок! – мог только произнести царь Понта.

С испугом выступили из другого отделения каюты другая жена Митридата, родом из Иберии, и две ее дочери. Торопливо вошла и Клеопатра, перешагнув через распростертого вестника несчастия.

– Встань! – более спокойно проговорил Митридат. – Я дарую тебе жизнь… Только расскажи все обстоятельнее.

Вестник несчастия поднялся.

– Говори, с чего началось?

– Когда Помпей овладел Фанагориею и Пантикапеей и пограбил твою, великий царь, казну, и когда вести о том дошли до Синопа, царевич Тигран явился оттуда с тем флотом, который оберегал берега твоего царства и с вновь набранным войском, которое он золотом привлек к себе из Пафлагонии, из стран макронов, саннов и лазов…

– Ты говоришь, золотом? – перебил Митридат.

– Золотом, великий царь: целые мешки он и сюда привез.

Митридат задумался. Он вспомнил о сокровищах, накопленных его предшественниками и замурованных в склепах царских гробниц в Синопе.

– Так что: он, гнусный вор, ограбил царские склепы, о которых, вероятно, как-нибудь проведал, – догадался он, но не высказал этого вслух.

Вспомнив, что у него в Пантикапее замурована еще в стенах подземного хода из дворца к приморскому храму Посейдона не одна тысяча талантов, Митридат подумал, что этих богатств у него хватит и на усмирение непокорного сына, и на борьбу с Римом.

– Ну, что же дальше? – опять обратился он к вестнику несчастия.

– На эти деньги царевич закупил всех ближайших и дальнейших варваров, – продолжал тот, – и они, как морские волны, затопили собой весь угол Тавриды, что у Пантикапеи, и самую Пантикапею.

– А Фанагория? – спросил Митридат.

– Фанагорийцы все поголовно под предводительством архонта Кастора пристали к царевичу.

Клеопатра, припав на грудь матери, тихо плакала. Плакали и другие женщины.

Пантикапея была уже теперь вся видна, если можно так выразиться о городе, как бы погруженном в движущиеся волны человеческих голов и тел: весь морской берег, стены города и акрополя, кровли домов, храмов, портики, все было покрыто людьми.

– Но я еще не все сказал, великий царь, – несмело прервал общее молчание вестник несчастия.

– Что ж?.. Говори.

– Царевич где-то, под храмом Посейдона, нашел, кажется, клад, несметное количество золота и…

Он остановился, видя, что Митридат готов упасть…

– И? – чуть слышно спросил он.

– Все перенес в храм Посейдона и поставил над золотом стражу.

– Довольно! – сказал Митридат и, шатаясь, вышел на палубу.

Его глазам представилась Пантикапея, но в каком виде!.. Ничего подобного он представить себе не мог… Это страшный муравейник из людей… А берег у города и левее – стройные, сомкнутые ряды сарматов с блестящими панцырями из конских копыт, за ними другие ряды и еще, и еще!..

Флот, растянувшийся у берега, тоже весь покрыт вооруженными людьми.

Увидав все это, Митридат приказал направить свою флотилию правее, чтоб, пройдя проливом в Меотийское море, высадиться в тылу Пантикапеи.

Триремы потянулись гуськом одна за другою.

Но едва флотилия вошла в самую узкую часть пролива, как бывшие на ней скифы с воинственными возгласами стали бросаться в море и плыть к берегу.

– Измена! – бешено закричал Яр.

– Измена! Измена! – повторили понтийцы, и тысячи стрел полетели в сплошную массу плывущих, из-за которых почти не видно было моря.

Многие, барахтаясь в воде с торчащими из их спин стрелами, пошли ко дну, но остальные массы благополучно достигли берега.

Флот Митридата опустел на три четверти.

Примечания

По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года, т. 16], с. 161 – 166.