35. Штурм Иерусалима

Даниил Мордовцев

Прибыв к Иерусалиму, Помпей приказал разбить свою палатку на горе, которая впоследствии приобрела всемирную славу.

Это была Голгофа!

Как бы по предвечному предопределению, избранник языческого мира, нанося смертельный удар «избранному Богом народу», остановился именно на той горе, откуда должен был последовать смертельный удар этому именно языческому миру.

Палатка Помпея, разбитая на этой горе, вмещала в себе то самое пространство, где впоследствии водружены были три креста… средний для «избраннейшего» сына этого «избранного Богом народа»…

Помпей стоял около палатки и глядел на вечный город, более вечный, чем его Рим. Вместе с ним созерцали город Мельхиседека и Соломона его приближенные, разделявшие с ним труды походов по Кавказу, Армении, Колхиде, Иберии, Албании, Скифии, Сарматии – квесторы Эмилий Самнит и Квинт Теофан, легаты Афраний, Кай Ригор, Корвус и неразлучный Ауфидий. Около Иерусалима и храма начались уже с раннего утра осадные работы.

– Я не послал ваши центурии и когорты на работы, чтоб дать и им, и вам небольшой роздых, – сказал Помпей, обращаясь к своей свите. – Пусть поработают пока здешние: – Пизон, Фауст Корнелий, Габиний Фурий, Фабий.

– Фауст Корнелий далеко пойдет, – заметил Квинт Теофан, – весь в отца, в Суллу.

– Я знал знаменитого Суллу еще молодым, – сказал Корвус, – тот же крутой, упрямый лоб и отцовские глаза.

– И отцовская отвага, – добавил Афраний.

Внизу кипела работа. Нужно было засыпать глубокий овраг, отделявший храм от города. Под дождем камней, летевших со стен храма на римлян, последние работали с ожесточением. Но овраг все еще представлял сильное затруднение для осады.

Так продолжалось несколько дней.

В одну из пятниц к Помпею явился Гиркан.

– Трудно твоим воинам работать под ударами камней и стрел, – сказал он. – Но позволь мне дать тебе полезный совет, великий муж Рима.

– В чем же будет состоять твой совет, благородный сын Александра? – спросил Помпей.

– В силу законов нашей веры, иудеям строго воспрещено по субботам всякое делание. Сегодня пятница. С закатом солнца иудеи, после молитвы, начинают празднование субботы, – сказал Гиркан. – Сегодня с вечера твои воины могут без помехи работать для осады храма, и работа их беспрепятственно может продолжаться до вечера завтрашнего дня.

Помпей не знал этого, и потому совет Гиркана обрадовал его.

– Благодарю тебя, царь и первосвященник, – сказал он, – я воспользуюсь твоим советом и не останусь неблагодарным тебе.

И тотчас Помпей, пригласив к себе военачальников, объявил им, чтобы все римское войско, все легионы, попеременно работали над засыпкою оврага и возведением вала всю нынешнюю ночь и весь следующий день.

– Евреи в это время не тронут осаждающих, – сказал он, – объявите об этом войску.

Действительно, с вечера Иерусалим точно вымер. Светились только очень ярко огни в каждом доме: то горели седьмисвещники, освещая субботнюю трапезу иудеев.

– Субботу иудеи встречают как желанную невесту, – объяснил Габиний, уже познакомившийся с некоторыми обычаями страны.

– Что ж ты не доложил Помпею? – спросил Фауст Корнелий, сын Суллы, молодой человек в богатых доспехах.

– Я сегодня за тем и шел к Помпею, но Гиркан предупредил меня, – отвечал Габиний.

– За одну ночь мы соединенными всех легионов силами совсем засыплем овраг, и нам останется возводить вал, – сказал Фурий.

– И подвозить стенобитные орудия, – добавил Фабий.

– Завтра к ночи или в воскресенье утром я вломлюсь первым, – уверенно сказал крутолобый сын Суллы.

– Ты разве один думаешь получить «стенной венец»? – гордо спросил Фурий.

– Другие, как знают; это их дело, – улыбнулся им сын Суллы.

– Клянусь богами! – воскликнул Фабий. – И я на то же рассчитываю.

– Ну! – весело засмеялся Фауст Корнелий. – Ты, как прямой потомок Квинта Фабия Кунктатора, помедлишь «получением стенного венца».

– Но Фабия Кунктатора не одолел и Ганнибал. Надеюсь, меня не одолеет Фауст Корнелий, – презрительно пожал плечами Фабий.

Усиленная работа всю ночь кипела у стены храма. Добыв в складах под Елеонской горой амфоры оливкового масла и найдя в Гефсиманском саду связки веревок, римляне устроили из амфор блестящие светильники, при свете которых удобно было работать, как при дневном освещении.

– Кто догадался так прекрасно осветить работы? – спросил Помпей, подъехав к работавшим.

– Благородный Ауфидий, – отвечал Габиний. – Он, зайдя в Гефсиманский сад, что под Елеонской горой, богатой масличными деревьями, случайно наткнулся на склады оливкового масла и подал мысль о факелах.

– Мой старый учитель до сих пор продолжает учить меня, – улыбнулся Помпей. – Слава благородной старости!

Другие воины воздвигали туры, с которых метательными машинами – коррабалистами должны были метать в осажденных камнями, а третьи воздвигали башни для осадных орудий – таранов.

Эти разрушительные машины были иногда такой страшной тяжести, что з гористых местах римляне впрягали под них по несколько сот пар волов. Так было и в настоящем случае: таким чудовищем машиной была одна привезенная из Тира с исполинскою железною головой барана.

При неимоверной энергии римлянам удалось, наконец, на третий месяц осады поднять на туры коррабалисты и установить чудовищный таран.

Сколько ни терпели римляне при этой осаде, – говорит Иосиф Флавий, – все-таки они должны были удивляться стойкости иудеев вообще и в особенности тому, что они под самым жестоким градом камней и стрел не упускали ни одного малейшего обряда из богослужения; точно глубокий мир царил вокруг них, совершались со всей пунктуальностью ежедневные жертвоприношения, омовения и вообще весь порядок богослужения. Даже после взятия храма, когда кровь их лилась ежедневно вокруг алтаря, они не переставали совершать обычные богослужения [Иудейская война, гл. VII, ч].

Итак, как сказано выше, в 179-ю олимпиаду, в консульство Гая Антония и Марка Туллия Цицерона, началась разрушительная работа железной головы страшного тарана, ударявшего в самую высокую башню наружной стены храма. От этих ударов, казалось, сотрясалась земля Иерусалима с каменной горою Морией, на которой стояло святилище Иудеи. Но и гром тарана не заглушал криков и воплей осажденных, поражаемых камнями метательных машин и стрелами римлян.

Фауст Корнелий, Фурий и Фабий стояли у тарана впереди своих центурий и незаметно, но ревниво наблюдали друг за другом. В стороне, на возвышении, у края одного тура, стоял Помпей с Габинием и Скавром.

– Кто-то из молодых центурионов получит сегодня «стенной венец»? – сказал Помпей, указывая на Фауста, Фурия и Фабия.

– Мне почему-то кажется, что сын Суллы, – отвечал Габиний.

Последовал ужасающий удар тарана.

– Башня шатается! – воскликнул Скавр. – О, боги!

Еще удар, еще и еще!

– Валится, валится башня! – как бы испуганно повторил Габиний возглас Скавра.

– Рухнула! – глухо произнес он. – Finis Iudeae!

Во мгновение ока, как молодой тигр, бросился в расщелину стены Фауст.

– За мной, центурии! – крикнул он, перескочив препятствие и исчезая в расщелине.

– Сын Суллы первый! – сказал Помпей, наблюдая, как центурия Фауста, по выражению Иосифа Флавия, «влилась за стену».

– Вторым центурион Фурий! – возгласил Габиний.

– Третьим Фабий! – сказал Скавр, – Фабии все Кунктаторы, опаздывают.

Примечания

По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года, т. 16], с. 153 – 157.