40. Триумф Помпея

Даниил Мордовцев

Прошло несколько дней.

Рим охватило необыкновенное, небывалое оживление. Ликует гордый Рим в ожидании скорого триумфального въезда в него победителя Митридата и более двадцати царей далекого таинственного Востока.

Все, в чьих руках находилась государственная власть, явились в столицу мира на это торжество. Красс, Лукулл, Цицерон, Антоний, Цезарь, все были на лицо. На форуме воздвигнута была триумфальная арка, перекинутая через via sacra и богато убранная цветами и лаврами. По сторонам форума амфитеатром возвышались места для публики, закрывавшие собою даже портики и храмы. Под Капитолием, к стороне форума, такой же амфитеатр.

В день въезда победителя легионы его с утра выстроились шпалерами вдоль всей via sacra. Легионные орлы, следовавшие с победоносным войском по всему миру, при своем появлении вызвали небывалые овации всего населения Рима.

На почетных трибунах восседали консулы Цицерон и Антоний, а также Красс, Лукулл и Цезарь. В боковых трибунах девственною белизной отливали на солнце одежды весталок. На других почетных местах блистали своими нарядами и золотыми украшениями римские матроны с своими дочерьми.

Особые почетные трибуны занимали сенаторы, народные трибуны и эдилы.

За ними – все амфитеатры до самых высоких сидений пестрели бесчисленными рядами зрителей, и все это море голов нетерпеливо поворачивалось в ту сторону, откуда должно было показаться шествие.

Но вот вдали показалось что-то. Это на высоком древке белая доска, несомая курульским эдилом. На доске что-то написано крупными золотыми литерами. Доска ближе и ближе. Уже можно читать написанное на ней.

– Митридат, царь Понта и Босфора Киммерийского, Тигран, царь Великой и Малой Армении,– читает какой-то патриций, – Арток, царь Иберии, Оройз, царь Албании.

– Это список покоренных царей, – говорит молодой «всадник» eques, раз, два, три, четыре, пять, шесть… Боги! Больше двадцати царей!

Но вот показалась и триумфальная золоченая колесница, везомая четырьмя превосходными, белыми, как одежды весталок, конями. На колеснице – триумфатор. На Помпее – лавровый венок, перевитый терниями, знак трудности совершенных триумфатором подвигов. Белоснежная тога Помпея густо вышита золотом.

С левого боку колесницы «государственный клеветник», неотъемлемая принадлежность всякого триумфа.

Но появление Помпея вызвало такую бурю восторженных криков, что ни одного слова «клеветника» не было слышно.

За колесницей непосредственно, глубоко склонив голову, шел Аристовул…

– Это один из царей Иудеи, Аристовул, лишенный Помпеем престола, – сказал Цицерон Антонию.

За Аристовулом следовали Тигран Артакса и его молоденькая жена.

– Это царевич Армении, – снова заговорил Цицерон, – а та его прелестная супруга была амазонкой и, взятая в плен Помпеем, вышла замуж за армянского царевича. А вон смотри-смотри! Что за красота! В золоченых шлемиках, с маленькими щитками, копьями, с луками и колчанами стрел, амазонки… Все дочери знатных понтийцев, хорошо образованные по-эллински девушки.

– Но у них личики веселенькие, – заметил Антоний.

– Да, бедненькие! Им Помпей не открыл несчастия их родины, а они радуются тому, что мы скоро с почетом отправим их на родину, к их богине, Клеопатре, дочери Митридата… Они не знают, что душа ее давно унеслась в подземный мир…

– Бедная, бедная! – сочувственно прошептал Антоний. – А это же что за мальчики, следующие впереди вооруженных красивых воинов?

– Это дети царя Иберии, взятые заложниками, а за ними их вожди, тоже заложники, а следующие – это два вождя албанцев.

– А этот, что с свирепым лицом, в богатом одеянии и с золотым скипетром в руке?

– Это царь σκηπτουχος колхов, по имени Олфак, Ολθάκης, – сказал Цицерон. – Я его видел еще в Путеоли, на корабле.

За Олфаком непосредственно шли скифские царевны, драпированные белоснежными коротенькими бурками, изготовлявшимися из шкурок молодых барашков у подножия горы Коракса (mons Coracinus), что ныне Эльборус [N. Kiepert. «Atlas antiquus»].

За ними шли сарматы в панцырях из конских копыт, с арканами через плечо, луками и стрелами, те сарматы, которые не знали еще употребления железа.

Восторженные крики зрителей не умолкали и теперь ни на минуту.

За сарматами несли драгоценные подарки восточных царей: золотые троны, столы, седалища, золотой венец и золотое державное яблоко, подарок Тиграна, а также золотые виноградники из Иерусалима.

– Да, – говорил Цицерон Антонию, – Помпей заслужил терний в свой лавровый венок. Вообрази, когда они перетаскивали зимой свой флот через Кавказ, то впереди шли некоторые воины с длиннейшими шестами, которыми ощупывали глубину снегов, и вдруг воин исчезает в снеговой пучине! Тогда он, засыпанный снегом, просовывает из-под него конец шеста для притока туда воздуха, чтобы не задохнуться, и чтоб товарищи видели, куда исчез несчастный… Сам Помпей нередко с конем исчезал и снежной пучине [Страбон, IV, 4].

Колесница двигалась медленно. Прекрасные белые кони, как бы сознавая все величие минуты, шли шагом, гордо подняв красивые головы и поводя умными глазами по рядам любовавшихся ими зрителей.

Страшно загорелое под знойными лучами иудейского солнца, оттененное лавровым венком, лицо триумфатора казалось сильно постаревшим за три года скитаний по Востоку.

А восторженные крики все более оглашали форум по мере приближения колесницы.

– Взгляните на Цезаря, – шепнул Цицерон Антонию, – как он бледен.

– Это от зависти к Помпею, – улыбнулся Антоний.

– Да, но он далеко пойдет… Не даром когда-то Сулла сказал про него: «в этом мальчишке сидят десять Мариев».

– Да и Лукулл, кажется, завидует: как насупился.

– Ему нельзя не завидовать: вон сколько чудес добыл на далеком Востоке, а Лукулл добыл только вишни, pruni cerasi.

– Зато Красс пожирает глазами только золото, ему больше ничего не надо.

– Да, в накоплении золота ему усердно помогают сын Зевса и Майи и ослепленный Зевсом Плутус.

– Именно: Меркурий у него на посылках, все крылья на ногах обтрепал.

– Зато Крассу принадлежит пол-Рима.

Цицерон повел глазами по трибуне сенаторов и заметил, что у сидевшего за ними старого Ауфидия тихо падают из глаз слезы.

– Взгляни на Ауфидия, – сказал он, – старик плачет.

– Это слезы умиления и гордой радости за своего бывшего ученика.

Колесница, наконец, приблизилась к трибунам, и Помпей, увидав своих друзей, ласково им улыбнулся.

Колесница остановилась, и когда дежурный эдил взял под уздцы ее коней, триумфатор, при громе усиленных до экстаза восклицаний, сошел на землю.

Его тотчас же обступили друзья и сановники.

– Теперь в храм Юпитера Капитолийского, принести благодарственные жертвы бессмертным богам, – торжественно произнес Цицерон, как первый консул.

Все двинулись к храму, перед которым уже ожидали триумфатора все жрецы Рима, авгуры, фламинии, салии, жрецы Изиды с звенящими систрами и во главе всех их pontifex maximus.

– Еще не весь мир им завоеван, – думал про себя Цезарь, искоса поглядывая на Помпея, – для меня остается еще Египет с пирамидами, обелисками и сфинксами, Лузитания, Галлия, Германия, Альбион…

Все вступили в храм.

Конец.

Примечания

По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года, т. 16], с. 177 – 181.