1. Понтийский царевич Митридат

Даниил Мордовцев

Молодой понтийский царевич Митридат с огромною свитой охотился в соседних с Пафлагониею горах своей родины.

Оставшись ребенком после смерти отца, последнего царя Понта, Митридата IV, юный Митридат рано понял, что он не любимец матери, которая всю свою нежность перенесла на младшего сына. Может быть, вдовствующая царица Понта имела основание предпочесть младшего сына старшему. Своевольный, необузданный нрав маленького Митридата, с самого раннего детства выказывавшего непреоборимое упрямство, будущую железную волю, воинственные, беспокойные игры, несвойственные детскому возрасту; проявление дерзости по отношению к матери и нескрываемого презрения к избалованному и изнеженному младшему брату; видимое, как казалось царице, пристрастное обожание, оказываемое царедворцами юному Митридату, и холодность двора к ее любимцу, все это не могло не охладить в царице к старшему сыну сердца матери, а впоследствии и ожесточить его.

Все это взвешивал юный Митридат своим наблюдательным, рано возмужавшим умом и потому старался держаться вдали от двора и большую часть времени проводить на охоте и среди военных упражнений, закалявших его богатырский организм. Но отдаление от двора Митридата послужило лишь к тому, что весь двор, по крайней мере особенно влиятельные и наиболее достойные царедворцы последовали за юным царевичем в это добровольное изгнание.

Двор понтийских царей представлял редкое в то время явление. Приближенные последнего царя, Митридата IV, являли собою смесь всех национальностей: тут были и образованные греки, и римляне, армяне и иверы, персы и сирийцы, египтяне и даже скифы, потому что многочисленный флот понтийских царей имел торговые сношения со всеми побережьями Понта Евксинского и посещал для тех же целей греческие колонии Босфора Киммерийского – Херсонес, Пантикапею и цветущую Фанагорию.

Даровитый юный царевич, окруженный представителями всех этих национальностей, рано усвоил их языки и свободно владел 25-ю говорами как культурных народов, так и местных племен-варваров.

Исполин ростом, сложения и силы Геркулеса, молодой Митридат возбуждал удивление во всех его окружавших, граничившее с поклонением.

К довершению всего, молодой царевич под руководством образованных учителей из греков и римлян получил солидное воспитание и основательно изучил историю Греции и Рима, Египта и Персии, а равно ознакомился с историческими судьбами народов Востока, ранее Понта совершавших свою государственную миссию.

И вот, как сказано в начале этого повествования, мы застаем будущего царя Понта и опасного соперника Рима на охоте в горах своей родины.

На этот раз охота была особенно удачна. Дикие козы, фазаны, гуси, горные курочки, каменные бараны, олени, все это свозилось и сносилось массами к ставке молодого царевича, разбитой на пологом берегу живописной горной речки. Около палаток прислужники разводили костры, чтобы жарить на них баранов, коз, оленей и разную дичь.

Митридат, окруженный охотниками из свиты, весело возвращался в свою ставку, где, под руководством главного повара, ближайшие его прислужники снимали шкуры с оленей и коз, и очищали дичь от перьев.

Подходя к своей палатке, Митридат заметил, что его виночерпий ест какую-то ощипанную сырую птицу.

– Ты что это, Мосхин, пожираешь сырьем, точно скиф-савромат? – спросил царевич с удивлением.

– Утку, господин, – отвечал виночерпий, продолжая есть.

Свита Митридата тоже обступила пожирающего сырье Мосхина, думая, не сошел ли он с ума, или не слишком ли уж начерпался царского вина, которым он распоряжался по должности.

– Какую утку, да при том сырую? – еще с большим удивлением спросил Митридат.

– Понтийскую, господин, утку… Это особый род уток… Меня сейчас укусила в ногу проклятая гадюка, ядовитая… Так это, господин, испытанное средство: понтийская утка питается гадюками, и если кого укусит этот гад, то, пока яд не заразил кровь, надо тотчас есть мясо вот этой утки, как лучшее противоядие, – отвечал виночерпий.

Все отнеслись к словам его, как к местному поверью; но бывший в свите Митридата египтянин Радама сказал:

– Не изображайте, благородные мужи, вашими лицами знаки недоверия и презрения. Наши жрецы давно похитили у матери-природы тайны ее ядов и противоядий. Чтобы сделать тело человека неуязвимым ядами, они его или постепенно, ничтожными приемами отравляют, или вводят в кровь отравленного тот же яд, которым тело укушенного отравлено. Так и мясо понтийской утки, питающейся гадюками, по воле богов, управляющих вселенною, составляет противоядие.

– О, я давно наблюдал за этими интересными понтийскими утками, anatidae ponticae, как они питаются гадюками, viperae, – сказал римлянин, ритор Гай Постум, бывший учитель молодого Митридата. – Смертные иногда случайно похищают у природы тайны, которые бессмертные боги, не открывая людям, поведают животным, как в данном случае.

– Это, дорогой учитель, животные делают это в силу врожденного инстинкта, – заметил Митридат.

– Нет, царевич, – возразил Гай Постум, – не в силу инстинкта, а сознательно, своим разумом, которого смертные постигнуть не могут. Всмотрись в жизнь хотя бы пчел, как они делают себе запас меда на зиму. А белки, собирающие на зиму наилучшие орехи? А животные, звери и птицы, даже лягушки, предсказывающие перемены погоды? Это тайны вечных богов.

Случай с уткою глубоко поразил впечатлительного молодого царевича.

– Так яд ядом побеждается? – задумчиво проговорил Митридат.

– Да, царевич: similia similibus, – сказал ритор-философ, – и притом сильнейшее всегда побеждается слабейшим.

– Так и слабый Понт победит всемогущий Рим? – улыбнулся Митридат.

– Да, царевич: я тебе давно говорил, что продажный Рим будет побежден Понтом.

– За то, что он изгнал тебя, оптимата, в угоду пролетариям? – окончательно рассмеялся будущий царь Понта.

Между тем, рабы, большею частью из скифов и гетов, успели разостлать на лужайке ковры, принести для пиршества меха с вином, бурдюки, кратеры, рога горных баранов, оправленные в золото и серебро, для питья, расставили на коврах блюда для кушаний, и виночерпий Мосхин, наевшийся понтийской утки до отвалу, доложил, что все готово для пира: дичь хорошо прожарилась на вертелах, и резаное мясо диких коз и баранов, тоже поджаренное на железных прутьях, нынешний шашлык, издает ароматический запах.

В это время на горной тропе, ведущей к стану Митридата, послышался конский топот.

– Кого боги посылают нам? – удивился Митридат.

– А может быть, фурии или парки – многозначительно заметил виночерпий, – твои все с тобой, царевич.

– А не лесной ли это бог-пан стучит козьими копытами, возмущенный тем, что мы опустошаем его леса, истребляем дичь, – улыбнулся Постум: – запах жареной дичи достиг до его волосатого носа.

Но в это время на тропе показался всадник, который и выехал на лужайку. Его тотчас узнали, когда он сходил с коня, передавая его рабам.

– А! Благородный Сервилий! – воскликнул Митридат. – Какие боги ветров, Эол, Эвр, Нот или Аквилон, принесли твой корабль из Рима? Что нового в этом продажном гнезде шершней? Цел ли Капитолий? Не обрушилась ли Тарпейская скала? Живы ли гуси капитолийские? Форум еще не продан никому?

Прибывший был статный римлянин, из сословия всадников, во время господства Мария и пролетариев покинувший Рим и поступивший в качестве недовольного Римом ко двору понтийских царей.

– Ты, царевич, задаешь мне разом столько вопросов, что я не знаю, на который из них и отвечать, – сказал прибывший, здороваясь с Митридатом. – Да хранят тебя боги Понта, Египта и даже скифов, только не ослепшие боги Рима.

– А! Наш Перун и Сварог, – весело заметил любимый оруженосец Митридата, великан скиф, по имени Яр.

– Садись рядом со мной, благородный римлянин, – приветливо сказал Митридат. – Я рад тебя видеть.

Все уселись по-восточному, поджав ноги.

– Наполни, мой верный Мосхин, благородным фалернским все кратеры и рога, – обратился Митридат к виночерпию. – Совершим возлияния Бахусу-Дионису, победоносному богу, за счастливое возвращение мужественного Сервилия.

Рога и кратеры были налиты, блюда наполнены испускавшими ароматы, раздражавшие аппетит проголодавшихся охотников, жареными кусками мяса и дичи.

– Да пошлют бессмертные боги здоровье и славу царевичу Митридату! – возгласил Сервилий, осушая громадный турий рог.

– Слава царевичу Митридату, надежде Понта! – подхватили присутствующие.

Начался пир, напоминавший пиры героев Гомера.

– Ты спрашивал, царевич, что нового в Риме, – заговорил Сервилий, обгладывая вкусный бок молодой, жирной козы. – Владыкою Рима по-прежнему остается этот горный вепрь, грязный и пьяный Марий. С тех пор, как в его триумфе шествовал Югурта в золотых цепях и в царском одеянии, все преклоняется перед выскочкой, который когда-то у себя на родине, в горной деревушке, пас единственную козу своей матери. Югурта не выдержал холодной и сырой тюрьмы после знойной Нумидии и умер, как лев его родины, в этой «ледяной бане», как он называл место своего заточения, проклиная продажный Рим. А Марий торжествует: с ним неразлучны его громадная золотая кратера, из которой он совершает жертвенные возлияния своему любимому божеству Бахусу, и эта страшная фурия, сирийская Сивилла, которая предсказала, что он семь раз будет владыкою мира, консулом Рима.

– Она не из Сирии, а из моего Египта, – поправил Сервилия Радама. – Она воспитывалась в храме великой Изиды, а потом случайно попала в плен к сирийским пиратам и продана в Рим, где и поступила рабыней в дом знаменитых Юлиев.

– Да ведь Марий и женат на девице из дома благородных Юлиев, – пояснил Гай Постум. – Ее рабыней и было предсказано Марию его величие.

– А Ливий Друз? – спросил Митридат.

– О, этому не сдобровать! – гневно сказал Сервилий. – Он пошел по следам Гракхов. Одна надежда у оптиматов на Суллу. Теперь, готовясь к борьбе с Марием, он находится в Кампании для сбора войск. И надо отдать ему справедливость, боги одарили его и энергией, и уменьем привлекать войска. Возвращаясь из Рима сюда, я проехал в Кампанию и был в Неаполе. Около этого города у него есть роскошная вилла рядом с богатейшею виллой молодого Лукулла, его любимца. Так, чтоб привлечь к себе сердца воинов, они да еще друг Лукулла, богатый юноша Красс, щедро угощают воинов, целыми когортами и легионами, почти каждый день, а центурионов и легатов на своих виллах закармливают устрицами из озер Баии и жирными муренами, откармливаемыми в громадных писцинах телами рабов.

– Телами рабов! – воскликнул добродушный скиф Яр. – Рыб кормят людьми! У нас рыбу едят люди, а у них рыбы людей… Нас называют варварами, а сами хуже свиней: едят людей в рыбе.

В то время, когда пирующие заняты были разговором, к виночерпию незаметно подошел один из рабов и отозвал его в сторону.

Приблизившись к палатке царевича, Мосхин увидел там молодого армянина, состоявшего в свите царицы, матери Митридата.

– Ты что, Армен? – спросил его виночерпий.

– Меня прислал господин мой, благородный Тиридат, предупредить царевича, что царица замыслила недоброе, – отвечал тихо Армен. – Нам грозит беда.

– Я давно это подозревал, – мрачно прошептал Мосхин. – Убийство, отрава?

– Хуже… На праздник Посейдона решено арестовать царевича и его свиту по обвинению их, будто бы, в заговоре на жизнь царицы.

– А! Так Посейдон сам примет ее в холодное свое царство, – злобно сказал Мосхин. – Тем лучше… Боги, значит, судили Митридату занять трон отца раньше, чем он ожидал… Понтийский скорпион сам себя ужалил смертельно и своего любимца… Жди же приказаний царевича.

И виночерпий отошел к пирующим.

Примечания

По изданию: Полное собрание исторических романов, повестей и рассказов Даниила Лукича Мордовцева. – [Спб.:] Издательство П. П. Сойкина [без года, т. 16], с. 1 – 7.