2

Владимир Пасько

Шеремет тяжело вздохнул. Эта проблема, проблема искалеченных Афганом людских судеб, и не только молоденьких мальчишек-солдат, но и солидных мужчин-офицеров – тема особого, отдельного разговора. Величиной не в одну ночь и не в один, наверное, толстый роман. Лучше уж слушать дальше, как там воюют доблестные «спецназовцы».

На мотив популярной в конце семидесятых годов песенки о Синей птице удачи, доброй и лиричной по содержанию, молодой веселый баритон запел:

Мы забрались в афганские дали,

Что не очень-то и поймешь.

Мы душманов в Газни искали,

Не взирая на снег и дождь.

Мы в кяризах глубоких не плачем,

В «бэтээрах» почти не горим –

Мы, охотники за душманом,

Окопавшимся у Газни.

Газни… Шеремет вспомнил, как они ходили «на боевые» в район этого крупного по афганским меркам и важного города. «Не взирая на снег», ибо дождя не было, а была морозная ясная погода. Зима 1983-го. Город остался в стороне, они направлялись в глубинку. По запущенным гравийным дорогам, которые трудно было назвать шоссе. Вокруг – непривычный для Афганистана заснеженный безжизненный ландшафт. Белое безмолвие… Среди него серой лентой тянулись выдутая ветром дорога, по которой они двигались вперед, к заснеженным горам. Вдруг в глаза бросились раскиданные тут и там уже не свежие, но так и не засыпанные воронки от душманских фугасов. С безжизненно – черными краями. А поблизости от воронок – сгоревшие остовы грузовых автомобилей. Как скелеты вымерших диковинных животных. Возле них – такие же мертвые пятна прогоревшей земли. На которой долго еще ничего не будет расти – отравлена смертью. На некоторых остовах чудом сохранились таблички с номерными знаками. Белые цифры и буквы кириллицы на черном фоне как-то неприятно царапнули по сердцу – наши… Поохотились… Их никто не убирал, эти мрачные скелеты, и не засыпал воронки – они никому не мешали. Дорога вела в глубинку, а кто туда теперь ездит? Война…

Говорят, что за эти годы

От душманов пропал и след.

И в анналах афганской природы

Этой твари в помине нет.

Говорят, что в Иран с Пакистаном

Подались они навсегда,

Только мы заявляем прямо:

Это сущая ерунда.

Конечно ерунда, иначе зачем бы надо было проводить тогда эту армейскую операцию? С привлечением их дивизии и десантников, не считая дислоцированных в этом районе советских и афганских частей? Действовать пришлось на заснеженном плоскогорье и в горах. А тут еще ударили необычные для Афганистана морозы. Шеремет сам спасался с помощью мехового танкового комбинезона и валенок.

Когда перед операцией выбирали, в чем идти, подавляющее большинство офицеров штаба одели однотипные защитного цвета куртки на ватном утеплителе и недоуменно посмеивались, глядя на его чёрный, на меху, танковый комбинезон. Мол, вроде уже не новичок, знает, что снайпера бьют в первую очередь по чем-то выделяющимся из общей массы мишеням. Жить надоело, что ли? Но кто не рискует – тот не пьет шампанское. И не чувствует себя в стужу вполне комфортно. С другой стороны, неудобно, конечно, чувствовать себя черно-угольной вороной на ослепительно сверкающем под лучами солнца снегу. Но горы с их снайперами не так уж рядом, а неделю щелкать зубами от холода – занятие не из приятных. Избежать обморожений среди личного состава удалось только благодаря энергичной распорядительности командира опергруппы дивизии полковника Кандалова. Более бесшабашные десантники под командованием Павла Сергеевича Грачева, тогда еще только гвардии подполковника, вынуждены были эвакуировать человек пятнадцать пострадавших.

Существенного результата эта плохо подготовленная операция не дала. Причина –

Этой мрази не стало меньше,

Просто в свете последних дней

Слишком много бойцов «Алтая»

Стало сдуру гоняться за ней.

Банды стали так осторожны,

Чтоб «дубленку» свою спасти.

И вот теперь почти невозможно

Повстречать их на нашем пути.

Мы и не повстречали. И не нашли, не взирая на то, что искали тщательно. Обнаружили лишь несколько пещер с запасами продовольствия, медикаментов и боеприпасов, с еще теплыми угольями костров. В одной даже местное «транспортное средство» – живого ишака нашли. А «духов» и след простыл.

Банды стали намного коварней,

Знают много о наших делах.

В Царандое их люди и в ХАД’е –

Значит, с ними не только аллах.

Мы часами гоняем «таблетки»,

Чтоб удачу свою поймать,

Но она выпадает редко,

Если с ХАД’ом ее искать.

Что верно, то верно. Предательство и измена пустили глубокие корни во всех эшелонах афганской и гражданской, и военной власти. Благодаря этому осведомленность душманов «о наших делах» простиралась вплоть до того, кто из офицеров штаба дивизии в каком «модуле» живет и в какой комнате. План такого расселения был найден нашими разведчиками у убитого из засады «духа». Эта история получила своё неожиданное продолжение лет пятнадцать спустя, когда Шеремет был уже генералом и руководил Украинской военно-медицинской академией. Во время тактико-специального занятия с группой преподавателей медицинских вузов к нему обратился один из обучаемых, подполковник запаса, и поведал, что о майоре Шеремете он знает с 1983 года. Когда служил в агентурной разведке знаменитого ГРУ — Главного разведывательного управления МО СССР, — и выполнял задание в штабе «Льва Панджшера» — Ахмад Шаха Масуда. Под руководством которого и разрабатывалась операция по уничтожению штаба их 108-й мотострелковой дивизии. Наш разведчик обратил тогда внимание на фамилию Шеремет как на врача-коллегу в своей мирной жизни. Так что та результативная засада и гибель в ней осведомлённого «духа» были не совсем случайными. Вопрос же о налёте и уничтожении штаба «шурави» тогда отпал сам собой.

В принципе у Шеремета сложилось впечатление, что афганцы «правительственные» и афганцы из сил контрреволюции поддерживали тайные контакты друг с другом и достигали каких-то компромиссов между собой. Не на уровне главных лиц, а на уровне региональных руководителей – всякого рода начальников, председателей, полевых командиров и им подобных. Компромиссы локальные, местечковые, типа «вы тогда-то, там-то и при таких-то обстоятельствах не трогаете нас и не суетесь туда-то, ну а мы, соответственно,…не трогаем вас». Те мелкие уступки, которые делают возможным хоть какое-то сносное существование на протяжении такой длительной войны.

У них в Баграме Шеремет «вычислил» одно из таких негласных соглашений совершенно четко: представители официальных властей имели право появляться на улице только до двадцати часов вечера. После этого времени власть в городке и в его окрестностях переходила к «духам» и принадлежала им до восхода солнца. Афганские коллеги-офицеры любили приезжать к нам на праздники: поздравить, а главное – поесть-попить «на халяву». Но какими бы пьяными они не были и как бы мы не упрашивали их остаться, обещая надежную охрану на бэтээрах, в самый разгар веселья, за полчаса до двадцати, они спешно грузились в свои машины и уезжали. И удержать их нельзя было никакими силами. Инстинкт самосохранения у них срабатывал четко. Это нашим после «стакана» было море по колено.

В эту систему компромиссов вынуждены были втягиваться и командиры наших частей и подразделений, дислоцировавшихся в отрыве от главных сил. И если нашему командиру роты или батальона удавалось договориться с местным «авторитетом», тогда нападений на его подразделения и охраняемые ими объекты практически не было. А если и случались, то их совершали пришлые банды. Иное дело, когда соглашение по какой-либо причине расстраивалось или не достигалось – тогда в любой момент можно было ждать крови. Причем в самых неожиданных местах и ситуациях. Даже в тех, которые до того бывали опробованы неоднократно – и все нормально. Было. Но только до этой роковой поры.

Шеремет вспомнил майора Воронова, командира батальона, охранявшего участок трансафганской магистрали в районе Суруби. Его бэтээр расстреляли почти на виду у нашего взводного опорного пункта. Сам комбат получил тяжелое ранение в живот, от которого и скончался. Незадолго до смерти комдив жестоко ругал его за разложение батальона, за процветавшие там мародерство и преступность, грозился снять с должности. Не пришлось. С комбатом разобрались, очевидно, те, кого он обидел. Злые языки утверждали, что он как раз «собрал дань» с зажиточных афганцев, проживавших в зоне ответственности его батальона, и вез деньги на «бакшиш» для какого-то высокого начальника в Москве. Чтобы поскорее туда вернуться самому. Ну да это уже отклонение от темы.

Возвращаясь к тому, что нашему славному воинству удача «выпадает редко, если с ХАД’ом ее искать». Наверное, это обычное для гражданской войны явление, когда непримиримость идеологических противников вступает в противоречие с их тесными личными связями. Которые у людей Востока традиционно очень сильны и почитаемы. И что-то должно было не выдержать, дать трещину – то ли идеологическая непримиримость и верность служебному долгу, то ли личные узы. Чаще страдало первое – верность Сауровской революции с ее последствиями. Поэтому, наученные горьким опытом, наши не доверяли афганцам и старались возможно меньше посвящать их в планы боевых операций. Особенно на этапе их разработки. Нередко, если не как правило, задачи афганским частям, привлекаемым к боевой операции, ставились буквально за несколько часов до выхода из районов сосредоточения. «Зеленые», как наши условно называли афганские войска, знали, что будут воевать, знали ориентировочную продолжительность, но где – об этом они узнавали в последний момент.

Но все равно эти меры предосторожности помогали мало. Мы шли «на боевые» по опустевшим кишлакам, в которых оставались в лучшем случае лишь старики, женщины и дети. Причина: за день-два до нашего прихода в кишлаке появлялся неизвестный человек, который предупреждал, что «идут шурави, прячьте все и прячьтесь сами». После чего все мужское население уходило в горы. Юноши – чтобы не быть призванными в армию, не загреметь в ряды «защитников революции». Мужчины – на всякий случай, от греха подальше.

Стала пуганой птица-удача

И не верит штабным делам.

Да и как же ей быть иначе –

«Мушаверы» и тут, и там.

Это уже камушек в огород советских советников при афганских частях – «мушаверов». Шеремет в принципе не уверен, что он очень уж обоснован. Служба у ребят была действительно специфическая, но легкой ее можно назвать далеко не для всех. «Мушаверы» были разные, и судьбы и службы у них тоже были разные.

Одни хотя и жили во фронтовом Кабуле, но в привычном для большого советского города комфорте и безопасности с семьями. От скуки и безделья до одурения играли в традиционный для советских волейбол. Или устраняли недостатки фигуры – худели. Или осваивали входивший тогда в моду среди советского истеблишмента аристократический теннис. Так за три года и не услышав свиста пули и не увидев капли крови, кроме как у зарезанного в ближайшей мясной лавке барана. Но зато досконально изучив цены на всё и на вся и на всех рынках Кабула. Эти уезжали, навсегда сохранив в памяти годы этой войны как лучшие в своей жизни. И они были правы – вольготнее, сытнее и бездельнее они никогда не жили и знали, что жить не будут.

Другая же категория «мушаверов» жила несколько иначе: зачастую без семей, в провинциальных афганских гарнизонах, в глинобитных домах, зачастую кишащих всякой нечистью, вкалывали от зари до зари и каждый раз, ложась спать, клали под подушку пистолет, а под руку автомат и гранаты. И не знали, проснутся они утром или ночью их зарежут во сне, как баранов их «благодарные подсоветные». Или во время операции пустят пулю в спину или затылок. Или ручную гранату под ноги подкинут.

Кому больше платили и кто получал больше наград вопросов, наверное, не возникает. Как и о том, кто как относился к военнослужащим советских войск. Мушаверы частей – как правило, с живым участием и дружелюбием. Их объединяло с нашими ощущение опасности работы тех и других, совместное участие в одних и тех же боевых действиях, только в разной форме. Словом – солдат понимал солдата. Иное дело первая категория. Шеремет замечал, что тут все зависело от наличия совести у каждого конкретного представителя. Те, у кого она была, понимали малую оправданность и даже несправедливость существовавших между ними и армией различий в том, что сейчас принято называть «качеством жизни». И старались всячески подчеркнуть свое уважение к серой армейской скотине, тянувшей на своем горбу гнет-колымагу этой нелепой войны. На которой они были скорее в роли гостей или зрителей, чем непосредственных участников. Ну а те, у кого совести было меньше, те наоборот – не скрывали своего презрения к неудачникам, так глупо влипшим в такое грязное дело. Им от скороспелых приятелей, которых они без труда понаходили себе среди командования наших частей, нужно было одно – чтобы баньку организовали да харчей «на халяву» подбросили. Потому как главной их заботой на этой войне было – как можно больше урвать, накопить и накупить.

Шеремет встрепенулся: да ну их к черту, это дерьмо. Мало ли его там было. Нашел, о чем вспоминать. Не в них суть. Все равно главное определяли там нормальные ребята. Что там с Птицей – удачей в афганском оперении?

Тот же молодой голос заканчивал песню залихватски забойным куплетом:

Отвернешься – она обманет,

И вот уже навсегда ушла.

И только Польша тебя поманит

Синим взмахом ее крыла.

Да – да: и только Польша тебя поманит

Синим взмахом ее крыла!

Ну что же, значит эта песня написана не позднее осени 1981 года. Именно в этот год в Польше усилились антиправительственные, антисоциалистические выступления. Создавшие угрозу потери Польши как «члена социалистического содружества». Чего мы, советские естественно не могли ну никак допустить. И опять собрались ни больше ни меньше как «народ спасать…с толку сбитый». Только в данном случае не афганский и не Амином, а польский и Лехом Валенсой. Простым электрослесарем, впоследствии, кстати, избранным поляками своим первым посткоммунистическим Президентом. Но – какая лихим «спецназовцам» разница? В Польше хоть женщины красивые есть, и доступные, и водки навалом. Не говоря уже о том, что этих чертовых гор нету.

Наученные горьким опытом не только своим, собственным, но и «Германской Демократической Республики», Венгрии, Чехословакии и Афганистана и, предвидя трагический для себя исход, поляки предпочли тогда изнасиловать себя сами. Власть в свои руки взял генерал Войцех Ярузельский. Который не так продлил агонию социалистического строя в этой стране, как спас ее от многих бед, которые могли бы быть, войди мы тогда туда. Потому что поляки – это, конечно, не афганцы, но и не дисциплинированные чехи со словаками, а тем более не немцы.

Шеремет вспоминает историю на эту тему уже в бытность свою преподавателем академии, после Афганистана. Кажется, году в 1987-1988. У него в учебной группе тогда занимались два офицера Чехословацкой народной армии и три – Войска Польского. Зрелые уже люди, в приличных званиях – подполковники, майоры. Как-то в отступление от темы занятия зашел разговор о политике, вспомнили те времена – 1981 год. Подполковник-чех тогда был капитаном, офицером штаба полка. Рассказывает, как они уже вышли в районы сосредоточения и даже получили на руки боеприпасы. Ждали только сигнала, чтобы выступить «на помощь братской Польше». В голосе плохо скрытое злорадное удовольствие: видно, он не забыл о том, что в насилии над его страной в 1968 году приняли участие и поляки. Но виду не подает, говорит, как истинный «воин-интернационалист». У старшего из поляков по-волчьи блеснули глаза: «то добже е, что ты не пошел. То для цебя дуже добже». В голосе так же плохо скрытая угроза.

Только конфликта мне и не хватало! Поспешил разнять, перевести на другое. Не стал уж им говорить, что в сентябре 1981 года возил своих курсантов на стажировку в 7-ю гвардейскую воздушно-десантную дивизию. Которая тоже была выведена в леса под Каунасом и ждала сигнала на взятие Варшавы. Как в 1956 – Будапешта и в 1968 – Праги.

Да…, много воды утекло. Где теперь эти офицеры, где теперь доблестная 7-я воздушно-десантная дивизия? И где те «охотники за душманом, окопавшимся у Газни»? Дивизия давно выведена из независимой теперь Литвы в тёплый, но бесквартирный Северо-Кавказский военный округ, где её никто не ждал. И её офицеры, в большинстве своём «афганцы» ещё недавно ожесточённо дрались за право на крышу над головой для своих семей между собой и местными властями. Ну а многие дрались и взаправду. Только не в Польше, а в Чечне. «Охотники» же за «душманами» рассеялись кто куда. Это ещё одна тема для ещё одного отдельного разговора – о нелёгкой судьбе советского «спецназа» в новые времена.

Серьезные размышления прервал разухабистый голос, опять на мотив модной песенки:

Мы выходим на рассвете,

Из Кабула знойный ветер

Поднимает нашу песню до небес.

Только пыль летит за нами,

С нами Бог и наше знамя,

И тяжелый «акаэс» наперевес.

Это, наверное, кто-то из разведчиков голосит. Это они недолюбливали современные автоматы калибра 5,45 мм и предпочитали старый надежный «акаэс» калибра 7,62 мм. Уверяют, что при бое в «зеленке», как там наши называли благодатные афганские долины, старый автомат надежнее: его тяжелая пуля прошивает густую зеленую зелень насквозь, а не рикошетирует даже от мелких веточек, как лёгкая. И достаёт «духа», как бы тот ни пытался скрыться. Шеремет пожал плечами: может, они и правы – по нему-то никто из 5,45 мм не стрелял, у душманов оружия этого калибра не было, сравнить не с чем. А может, просто бравируют. Как сейчас:

Говорят – я славный малый,

Смерть пока что миновала.

Ну а если я не выйду из огня –

От несчастия такого

Ты найдешь себе другого

И навеки позабудешь про меня.

Чувствуется, что парнишка неженат. Женатые предпочитали там, в Афганистане, о женской верности не говорить. А тем более – ставить ее под сомнение. Шеремет обратил на это внимание вскоре после своего прибытия. Все, даже явно невысоких моральных качеств типы, – и те отзывались о своих оставшихся в Союзе семьях как о чем-то святом, не подлежащем сомнению и обсуждению. И никто не позволял себе хамских шуточек относительно оставшихся дома Их жён. За это можно было враз по морде получить и никто бы даже не шевельнулся заступиться. А то и пулю схлопотать, если спор во хмелю, потому как оружие всегда у всех под рукой. Жёны – это было святое, табу.

Но неженатому это понять сложно, да он на этом и не зацикливается, для него есть вещи и поинтересней:

Командир у нас суровый,

Несмотря на то, что новый,

Ну а нам на это как-то наплевать.

Нам ни больше, нам ни меньше,

Нам бы выпить, что покрепче –

Все равно с какой заразы подыхать.