3

Владимир Пасько

Почему суровость нового командира так бросается в глаза автору песни, Шеремету понятно. Прежде всего потому, что далеко не все вновь прибывшие офицеры сразу находят «свое место в строю», соответствующий ситуации стиль поведения. С одной стороны – он командир, а с другой – любой старослужащий обстрелянный солдат может одарить его таким взглядом, молча, без слов, что, как говорится, комментарии излишни. И тут очень важно с одной стороны не ударить в грязь лицом, не показать себя «слабаком», утвердить свое командирское «я», а с другой стороны – не оттолкнуть от себя людей высокомерной суровостью незнайки. Или хуже того – не выставить себя на посмешище. К сожалению, далеко не всем это удавалось. И тогда командирское становление затягивалось на долгие месяцы, которые по афганским меркам были равноценны годам мирной службы. Но полноценным это становление всё равно уже не бывало. Как дерево, надломленное еще саженцем.

Шеремет вспоминает, как туговато поначалу пришлось ему самому. Он прибыл в Афганистан «не в замену», а когда все подчиненные ему офицеры прослужили уже по году и более, прошли афганские «огонь и воду». И многие не отказали себе в удовольствии попробовать его на прочность. Спасли лишь выдержка, твёрдый характер и достаточный профессионализм, полученный благодаря прохождению предыдущей службы в элитарных в профессиональном плане формированиях. Все это вместе взятое позволило быстро разобраться в обстановке и адаптироваться к специфическим условиям афганской службы. Когда с одной стороны – армия живет по штатам и законам мирного времени и здесь вроде бы не война. Но только «вроде бы». Потому что с другой стороны – «так таки да», как говорят в Одессе, воюем. Не так как учили, не так как написано в уставах, не так, как предполагалось в третьей мировой войне – но, тем не менее, воюем. И вот тут главное – суметь. Суметь преломить то все, к чему готовились, чему учились, к этим специфическим условиям одновременно и войны, и мира.

К сожалению, многим, очень многим это не удалось. Не найдя себя в настоящей боевой работе, не зная ее и не умея, они пытались заняться здесь, в воюющей стране тем, что они знали, к чему привыкли, чем занимались всю свою службу в армии мирного времени в Союзе. Эти «командиры» боевых частей с энтузиазмом планировали территорию военных городков, прокладывали ровненькие дорожки, посыпали их песочком, делали бордюры и красили их белой известью, строили казармы, столовые и т.д. и т.п. Словом – выполняли роль завхозов. Вместо того, чтобы организовывать выполнение сложных боевых задач в нестандартной обстановке. Но главное и печальное в том, что – они так и не поняли своей ошибки. И самое неприятное, чреватое последствиями на большую войну – что этого не поняли их высокие начальники. И без малого десять лет тиражировали одни и те же ошибки, присылая в действующую армию командиров с психологией и стереотипом завхозов. В этом была одна из причин трагедии «ограниченного контингента советских войск» в Афганистане, так и не добившегося военного успеха, выполнения возложенных на него задач. Сто тысяч человек – это все же большая сила. И – неуспех. Шеремет хорошо помнит, как на одном из служебных совещаний проводивший его первый заместитель командующего войсками ТуркВО генерал-полковник Тухаринов с горечью бросил упрек сидевшему в зале командованию частей дивизии: «Да как же так, как Вам не стыдно! Что Вас, кадровых офицеров, закончивших военные академии бьет неграмотный душман!» Кому другому они бы не смолчали. Но Тухаринов вводил эту армию в Афган. И с тех пор бессменно находился здесь, больше трех лет. И они лишь покраснели и опустили глаза. Это не их вина, это их беда. Более того – это беда всей армии мирного времени. Для того, чтобы ее держать в форме, критерием оценки офицера должен быть профессионализм и ничто иное. А их служебный рост зависел от показушной заботы о бытовых условиях и внешнем порядке в части, умения скрывать происшествия и преступления в своих частях и умения приготовить застолье, баньку и «сувенир» для проверяющего.

Но бравому разведчику было не до этих мудрствований, он на уровне своей роты этого не знал, а если знал, то не задумывался, а поэтому весело продолжал:

Ну а если кто-то помер –

Без него играем в покер,

Здесь ребята не жалеют ни о чем:

Есть у каждого в резерве

Деньги, водка и консервы

И могила, занесенная песком.

И опять с надрывом:

Есть у каждого в резерве

Деньги, водка и консервы

И могила, занесенная песком!

Насчет покера – все может быть, Шеремет в карты сроду не играл. А вот что касается остального – то тут ещё как сказать. «Не жалеют ни о чем…» Жалели, еще и как. Потому что жизнь есть жизнь и она – всего одна. Шеремет запомнил навсегда сцену в дивизионной офицерской столовой вскоре после своего прибытия в Афган. Он только обживал место за столиком, ставшее для него своим на целых два года. Когда он уже начал ужинать, за соседний столик уселась группа молодых офицеров, как оказалось – из разведроты. С запыленными лицами, в разномастной «боевой» экипировке, при оружии. Видно, прямо с разведвыхода. Рассеянно тыкая вилкой в малосъедобный гуляш с пшенной кашей, высокий красивый парень с тоской и недоумением в голосе рассказывал о том, как пару часов назад погиб прапорщик, старшина их роты: «Вижу, из-за дувала «дух». Я чуть-чуть не успел и он его срезал. Я в него потом полмагазина всадил, но поздно…» Гуляш с пшенной кашей, красивый юноша и смерть… И все рядом, на протяжении каких-то пары часов.

Что касается денег, то откуда они у ребят, Шеремет примерно догадывался. Только не от довольствующего органа – финансовой службы родной Советской Армии. За службу в Афганистане ему, в то время майору, доплачивали по сравнению с офицерами, служившими в Союзе, триста тридцать так называемых сертификатных рублей. Или, как их просто называли – «чеков». В переводе на нынешнюю покупательную способность – меньше трехсот долларов в месяц. Много это или мало – пусть судит, кто хочет. Только на эти деньги ни бабами, ни водкой особо не разживешься. Триста чеков на это явно не хватит. Потому как женщины обходились дорого почти всегда и везде, это аксиома. Ну а в Афганистане, где сотня тысяч голодных мужчин, если не взаправду, то почти что на войне – тем более. Водка контрабандная тоже недешево стоила, даже привезенная «наливниками» в цистернах с горючим из Термеза или Кушки. Не говоря уже о той, что доставляли летчики ВТА. За ту брали 15 чеков. «Наливники» свою отдавали дешевле, потому что, не взирая на кажущуюся герметичность укупорки, она все же попахивала нефтью. А на пробке изнутри был маслянистый ободок – верный знак просачивания. В те времена даже ходил невеселый анекдот. Возвращается офицер из Афганистана. Жена спрашивает: «А где чеки?» Тот отвечает: « Как где? В мешках». Жена спрашивает: «А где ж мешки?» Муж не выдерживает: «Не видишь, что ли? Под глазами!»

Что же касается солдат – то тут и говорить не приходится. Их страдания и тяжкий воинский труд ценились и того меньше – 9,2 «чека», меньше десяти долларов в месяц. На них едва можно было купить самые необходимые бытовые мелочи да сигареты. А многие еще и «травкой» баловались, и чем покрепче. На все это девяти чеков явно не хватит. Где взять? Ответ простой: раз денег не платят, а без них не обойтись, живем-то не при коммунизме, а при социализме – значит, их надо добыть. И нестойкие души не выдерживали искушения – добывали. Для этого существовали разные способы, у каждой военной профессии – свои. Разведчики – те попросту грабили. Как грабили и мотострелки, и десантники, и другие, кто входил в кишлаки и дома местных жителей с оружием в руках. Вообще-то в военной среде для этого позорного явления есть четкое определение – мародерство, но наши в Афгане стыдливо избегали этого грубого слова. Как же – комсомолец или даже коммунист – и вдруг мародер. Неудобно как-то. То ли дело «грабят». А тем более – «берут». Это и вовсе как-то роднее, по-домашнему, по свойски. Нельзя сказать, чтобы это было поголовным явлением, но здесь все зависело не так от официальных приказов и установок, как от собственной совести каждого и воли его величества Случая. Ну а понятие «совесть», особенно в прикладном практическом смысле, у советской молодежи в эпоху «застоя» было весьма расплывчатым. Правда, следует отметить, что все же на порядок, если не на два выше, нежели сейчас, более двадцати лет спустя, когда они народили и воспитали своих детей.

Шеремет на минуту остановил прокручивающуюся в мозгу ленту этого странного кино о прошлой жизни. А надо ли об этом вспоминать? Хотя, с другой стороны – ведь это было, а из песни слова не выкинешь, какими бы плохими эти слова не были. Раз поешь – тогда уж все. А оно это «все», то есть – и мародерство тоже было и выглядело со стороны и курьезным, и позорным, а иногда и трагическим. Для «добывающей» стороны, естественно. Потому что для жертв это заканчивалось трагедией если не всегда, то довольно часто, тем как-то не до смеха было.

О тяжелом, позорном и трагическом что-то не хочется. А вот один такой курьёзный случай на тему изыскания дополнительных доходов солдатами и офицерами боевых подразделений, который произошел в одном из батальонов знаменитого 180-го мотострелкового полка во время одной из операций, вспомнить можно. Замполит батальона тогда бодро доложил на командный пункт оперативной группы дивизии, что они обнаружили и захватили кассу одного из «бандитских» формирований. Семь с половиной миллионов афгани. У комдива генерал-майора Уставина Геннадия Ивановича, даже глаза заблестели: это же какой успех! Донесения не замедлили проследовать наверх. И какой же был конфуз, когда спустя пару часов командир батальона бесстрастным голосом доложил, что его штаб подвергся минометному обстрелу и мешки с «афганями» исчезли – упали в пропасть. Оттуда достать их невозможно. По окончании операции объединенными усилиями «особистов» и политработников «обшмонали» весь батальон, но ни одной купюры не нашли. Лица офицеров – у кого бесстрастные, у кого издевательские – безошибочно подсказывали: не там ищете, начальники… Знаем, но не скажем. Ищите, ищите… Кстати сказать, «шмонали» возвращающиеся с боевой операции подразделения почти все и почти всегда. И почти никогда ничего не находили. И куда они умудрялись прятать награбленное? Уму непостижимо. Деньги – ладно, мало места занимают. Но были ведь и вещи, и оружие трофейное. Куда девалось? Как в воду…Хотя потом всплывало.

Личному составу тыловых подразделений было проще – им грабить было ни к чему. В стране, где не производится ни гвоздя, ни спички, ни листа бумаги все имело свою цену. Причем весьма приличную. Шеремет хорошо помнит случай, невольным свидетелем которого он стал в финансовой службе. Командиру взвода подвоза горючего, молодому старшему лейтенанту, предъявили обвинение в том, что он во время рейса, не имея к тому фактических оснований, бросил незначительно поврежденный топливозаправщик, более того – еще и добил его из крупнокалиберного «КПВТ». Сумма ущерба – пять тысяч семьсот рублей. Это составляло весь заработок старлея почти за год – ни есть, ни пить ни ему, ни его семье. Для Шеремета такая сумма была неподъемной. Но на старлея она впечатления не произвела. Чуть посопротивлявшись для порядка, он небрежно бросил: «Да х… с ним, высчитывайте!» и хлопнул дверью. Горючее – оно всегда в цене в наш моторизоавнный век.

Да, для кого война, а для кого – мать родна… Придумано давно и не нами. Но актуально и для нас. Шеремет вздохнул: это тоже тема особого разговора… Как и «могила, занесенная песком…» Не хоронили мы своих в Афганистане, нет. Находили тела и вывозили, чего бы это ни стоило. Но вряд ли от этого кому легче… И – хватит о «чернухе», хотя она и правда…

Лучше уж опять воевать. Тем более, сейчас хоть и опять «спецназовец», но уже более серьезный:

Клубится пыль и шорохом колес

Мы разрезаем тишину рассвета

И шепчет Бог – куда их черт понес?

Ну что не спится им на свете этом?

«Куда их черт понес?» – с этим все ясно: на операцию, в горы. А отчего не спится – так, во-первых, по холодку легче идти. А, во-вторых, если идти далеко – то надо успеть дойти до ночи. Чтобы не прихватили по-темну в контролируемом противником незнакомом чужом районе да не раздолбали. Куда уж тут – спать…

Ревет мотор – ему не по нутру

Взбираться на горбатую вершину.

И выиграть спор, не оборвав струну,

Не показав вершине нашу спину.

Петляет зайцем горная река

И водомет – наш парус и надежда.

Бурлит в бойницах мутная вода,

Но мы ползем – уверенно, как прежде.

«Петляет зайцем…» – хорошо сказано. И верно, если смотреть с вертолета. И чем выше, тем лучше. Ну а вблизи та река, при форсировании которой надо задействовать водометный двигатель – это уже не «заяц», а «гремучая змея». Шеремет вспоминает, как они как-то ранней весной форсировали Панджшер. Инженеры несколько просчитались и взяли всего пару – тройку своих ПТС’ов (плавающих транспортеров средних). Для БТР’ов – проблем никаких: включили «водометы» – и пошли. А у Шеремета – колесные машины и ГТМУ (гусеничные транспортеры малые унифицированные). Машину со смонтирванным салоном («с будкой»), как явно обладавшую повышенной плавучестью, сразу же загрузили на ПТС. Было ясно, что стремительный поток подхватит ее как пустую бочку и разнесет о скалы. ГТУ’шки же, по идее, должны были плыть сами. Но не с помощью «водомета», а за счет своих небольших гусениц. Первый же опыт чуть не закончился печально: едва войдя в воду, машина всплыла, как корыто, и беспомощно устремилась за течением. Хорошо, что поблизости оказалась наносная отмель, на которой она и застряла. Пришлось загрузить две ГТМ’ушки на ПТС, а одну прицепить к нему на тросу. Ее потом, кстати, еле вытащили – болталась внизу по течению на всю длину троса. Больше ПТС’ов не было, а оставалась еще одна машина ГАЗ – 66. Посоветовавшись, решили пустить ее вброд вместе с другими грузовиками, правда, более тяжелыми. Раньше этот грузовик с имуществом шел в колонне с одним водителем и сержантом за старшего в кабине. Но посылать сейчас двоих пацанов в ревущий поток, одних, было как-то не по – офицерски. Это понимал и сам Шеремет, и все его офицеры. Но никому и крайним быть не хотелось, в том числе и непосредственному командиру этого подразделения – капитану Шкилеву. Каждый старался не смотреть ни на других, ни на готовящуюся к переправе машину. Шеремету запомнилось, с каким облегчением все вздохнули, когда он дал команду сержанту выйти из кабины и пошел к машине сам. И с какой благодарностью на него взглянул солдат-водитель, когда он уселся рядом и протянул ему пачку с сигаретами: ну что, орёл, закурим и погнали? Муторное было ощущение, особенно когда мутно-коричневая вода поднялась и начала заливать низ лобового стекла. Казалось – вот-вот двигатель заглохнет и тогда – конец: машину опрокинет, а выплыть в этом ревущем мутном потоке, да еще в зимнем обмундировании – это из области фантастики, мечта идиота, называя вещи своими именами. Ничего, пронесло…

Опасный склон – завыли тормоза.

Ну, «бэтээр», крепись еще немного.

Из–под колес закапала слеза

Дорожкой масла в пыльную дорогу.

Но вот объект – и прямо с ходу в бой.

«Ка Пэ Вэ Тэ» исполнил сольный номер.

И снялись «Мухи» огненной стрелой,

И в цель помчались, как на ипподроме.

Распахнут люк, летим под синевой.

В припадках содрогнулись автоматы.

И как всегда – с холодной головой

Пошли вперед Дзержинского солдаты.

Ну вот, и «кагебе» там свой спецназ, оказывается, «обкатывало». Точнее – «обстреливало». Ребята они были, судя по всему, и храбрые, и толковые. Во всяком случае, чувствуется, что то, о чем поют, знают не понаслышке.

Папаша Бог застыл на небесах:

Вот непоседы, что мне с ними делать?

Пошли им свет, удачу в паруса,

Пусть будет жизнь наградой им за смелость.

Куда бы нас с тобой не занесло,

Мы пронесем удачу как награду.

Мы средь живых – нам, значит, повезло,

Папаша Бог – дежурный по «Каскаду».

Шеремет как-то раньше не обращал внимания на это обстоятельство. Так, выходит «Каскад» был отрядом спецназа КГБ? А не ГРУ? Хотя, в принципе, какая теперь разница: были там из «шурави» и армия, и КГБ, и МВД, и партийно-государственный аппарат, и всякие другие – и все равно не удержали, проиграли. Одни воспоминания остались. Да еще рубцы. На душе – практически у всех, а у многих еще и на теле. Но для осознания этого время тогда пока не пришло, пока еще представители разных родов войск рассказывают практически об одном и том же, но каждый по-своему.

Вот бравая разведка, правда, довольно лаконично, коротко:

А у разведчика судьба порой

Коротка, как рукопашный бой,

И небо синее над головой

И легко до звезд достать рукой.

А ты прислушайся – летят-гудят

«Трассера» по тишине ночной

И, разрезая воздух, пролетят,

Над твоею головой.

Да, разведчики – это не просто военная специальность, это – и личная храбрость особой пробы, и острый живой смекалистый ум, и лошадиная выносливость, чтобы выдержать все огромные физические нагрузки. Но главное – это характер, чтобы собрать всю свою силу воедино и преодолеть все. Прижиться в этом суровом братстве мог не каждый. Это надо было выдержать. Но кто уж приживался тот уже не уходил. Шеремет вспомнил своего писаря Сашу Петрова. Санинструктора, которого он взял к себе из медбатальона. Развитой физически и умственно паренек, за плечами два курса института. Служишь себе в штабе – ну и служи. Нет – хочу в разведбат. Романтики захотелось. Шеремет видел, что парнишка слабоват. Не так физически, как нравственно. Не было в нем мужского характера, надо было еще ковать. Попытался объяснить – не слушает, настаивает на своем. Ну что же, охота – пуще неволи. Хочешь – иди. Но запомни: по горам ходить с разведвзводом – это тебе не в штабе дивизии за столом сидеть, сводки по телефону собирать да бумажки писать. Не послушался, ушел. Через месяц встретил Сашу в медбатальоне. В белом халате, дежурит в приемно-сортировочном взводе. В глаза не смотрит, покраснел… Не прижился, не выдержал. Слава Богу, хоть не сломался совсем. Да что там молодой парнишка – тут даже не каждый профессионал мог выдержать, кадровые офицеры-разведчики ломались. Шеремет вспомнил того майора из Московского округа, который заменил командира разведбата Николаева. То ли из Таманской, то ли из Кантемировской дивизии. Весь из себя такой военный – а в горах не смог, не потянул. Отправили служить в Кабул, в штаб армии, потом там в кадрах «на орденах сидел» – наградные оформлял. Шеремет его потом встречал – выглядел прекрасно. И именно от него порой зависело, получит боевой офицер, тот, который «потянул», свою выстраданную награду, или наградной лист возвратят в часть, без всяких объяснений, с короткой бюрократической резолюцией: «Без реализации». И какой-то закорючкой вместо подписи. Почему «без реализации», кто и где поставил эту закорючку, а главное – почему? Поди, разберись. Ищи ветра в поле… А награда тем временем уплыла. Шеремет так трижды добивался награждения орденом отличного парня – начальника службы полка Дамира Валеуллина. И еле пробил только на четвёртый. Почему «дробили» и кто – так узнать и не удалось.

Ну да не об этом речь. Разведчики на недостаток внимания и признания обычно не жаловались. Их больше беспокоило другое:

Вы нашей славе не завидуйте,

Что дарят девушки порой цветы.

Быть может, завтра в темноте ночной

Заклинит автомат иль магазин пустой.

А ты прислушайся – летят-гудят

«Трассера» по тишине ночной

И, разрезая воздух, пролетят

Нарушая наш покой.