[Анализ]
Каргер М.К.
Охарактеризованные выше погребения по степени сложности погребального обряда распадаются на несколько групп: в одном случае погребен богато вооруженный дружинник без коня (погребение 105), в пяти случаях – дружинник в сопровождении боевого коня (погребения 103, 106, 108, 113, 117); по-видимому, к этой же группе следует отнести разрушенное погребение в срубе, раскопанное в 1908 г. под южной апсидой Десятинной церкви (погребение 109) и раскопанный Т.Кибальчичем курган (“бугор”), похожий, по описанию И.Хойновского, на часть вала, в котором были найдены “костяная крупная привеска под узду лошади”, а также наконечники стрел, “пик” и другие предметы (погребение 104) [в 1832-1833 гг. при раскопках Золотых ворот К. Лохвицким было найдено несколько вещей, принадлежавших, по-видимому, к составу погребального комплекса всадника-воина: конские удила, железная цепь от мундштука, подкова и пика с кольцом и древком. Тут же была найдена стрела, которая в отчете названа татарской (О ходе открытия древностей в Киеве до 1836 г. – ЖМНП, ч. XII, 1836, ноябрь, стр. 266). Хотя отсутствие данных об обстоятельствах находки не позволяет с уверенностью утверждать, что вещи происходят ив погребения, однако состав находок типичен для киевских погребений Х в. К тому же недалеко от района этой находки, на Софийском дворе, в 1878 г. было также обнаружено погребение воина с конем (погребение 104), а в 1900 г. найден замечательный комплекс вещей на Рейтарской ул. (погребение 108)]; в трех случаях дружинник погребен в сопровождении рабыни (погребения 107, 111, 118) и, наконец, в двух случаях – дружинник в сопровождении рабыни и коня (погребения 112, 116) [если согласиться с высказанным выше предположением о том, что найденная в 1900 г. большая серебряная фибула в виде кольца с длинной иглой происходит из обнаруженного в том же году в той же усадьбе (на углу М.Владимирской и Рейтарской улиц) погребения 108, к последней группе следует отнести и это погребение].
Устройство могильных сооружений, к сожалению, было прослежено далеко не во всех случаях, поэтому не все детали поддаются реконструкции. Могильные сооружения этого типа представляют прямоугольную яму, вырытую в материковом лёссе, в которой находится деревянная камера в виде сруба, рубленного из тонких бревен, перекрытого деревянным накатом, над которым выси[с. 198]лась курганная насыпь. В отдельных случаях конструкция деревянной камеры состоит из угловых вертикальных столбов, в пазы которых укреплена деревянная обшивка стен из колотых плах (погребение 114).
В отличие от массовых погребений киевского некрополя, инвентарь срубных погребений весьма разнообразен и богат. Характернейшей особенностью перечисленных выше погребений является прежде всего наличие в них богатого оружия и снаряжения боевого коня.
В погребениях найдены мечи (погребения 105, 108, 114, 116, 117), боевые топоры (погребения 108, 113, 117), кинжалы (погребение 108), копья (погребения 105, 111, 113, 117), колчаны со стрелами (погребения 105, 106, 107, 111, [с. 199] 113, 114, 117, 118), шлемы (погребения 108 (?), 117) [кроме шлемов, найденных в составе вышеуказанных погребений, следует упомянуть еще об отдельных случайных находках на территории Киева, возможно, происходящих из разрушенных погребений. К их числу относятся наносник от шлема с серебряной и золотой насечкой, найденный в усадьбе Десятинной церкви (табл. XXVI, 1) [см.: Древности Приднепровья. Собрание Б.И. и В.Н.Ханенко, вып. VI. Киев, 1907, стр. 43 (№ 1133), табл. XXXVI], железный шлем, найденный вместе с частью панцыря К.Лохвицким (Ф.Т[имковский]. К.А.Лохвицкий и его жизнь в Киеве. – “Киевлянин”, 1865, 9 XII, № 145), и шлем из погребения, случайно обнаруженного, по словам В.В.Хвойки, на Б. Житомирской ул. (В.Козловская. Славянские курганы и городища как исторический источник, стр. 11)], кольчуги (погребения 111, 116), щиты (погребение 112), шпоры (погребение 118), стремена (погребения 108, 113, 117), удила (погребения 108, 113), седла (погребение 117), сбруя (погребения 108, 109, 113).
К составу личного инвентаря дружинника в этих погребениях относятся также бруски для заточки стрел (погребение 111), кресала (погребение 118), игральные кости и стеклянные шашки (погребение 108).
Значительная доля богатого погребального инвентаря связана с сопровождающей дружинника рабыней, погребальный убор которой, вероятно, был значительно богаче, чем ее одежды при жизни. В парных захоронениях встречены следующие предметы женского убора: ожерелья, состоящие из различных бус и подвесок – монет, раковин, крестообразных подвесок с расширяющимися концами (погребения 112, 118), фибулы в виде кольца с длинной иглой (погребения 108, 112, 116), височные кольца (погребение 112), перстни (погребения 107, 112, 114).
К кругу рассмотренных памятников относится еще одно не совсем обычное погребение, открытое в 1926 г. раскопками С.Гамченко в усадьбе Трубецкого; это – погребение боевого коня. Не только конское снаряжение (удила, уздечка, украшенная многочисленными серебряными и бронзовыми бляшками, седло, стремена, подковы) составляет богатый погребальный инвентарь этого захоронения (погребение 115). С конем, по-видимому, в качестве выражения почета, в могилу были положены копье, лук и колчан со стрелами. Там же находилось деревянное ведерко, обычное в погребениях киевской знати.
О погребении боевого коня, спасшего жизнь князю Андрею Боголюбскому, образно рассказал летописец. В 1149 г. в битве под Луцком князь попал
“в велику беду… зане обступлен бысть ратными и гнаста по нем; ят бо бе двема копиема под ним конь, а третьим в передний лук седельный… конь же его язвен велми, унес господина своего, умре; князь же Андрей, жалуя комоньства его, повеле и погрести над Стырем” [Ипат. лет. 6657 (1149) г.].
Отличительной чертой охарактеризованных выше погребальных комплексов киевского некрополя является не только резко выраженное социальное неравенство погребенных, но и специфически военный характер наиболее богатых по инвентарю погребений. Эти черты наглядно свидетельствуют о весьма [с. 200] значительной роли, которую приобрела в это время княжеская дружина, представляющая собой “организованную силу феодализирующейся власти, охрану этой власти, войско, охранявшее и расширявшее пределы подвластной территории” [Д.А.Авдусин. Гнездовские курганы, стр. 24].
Необходимо отметить, что киевские дружинники, судя по их погребениям, резко делились на несколько различных в социальном отношении групп. Все более обособляющуюся социальную верхушку дружины, ее военных вождей характеризуют наиболее богатые по погребальному инвентарю курганы. В эту группу следует отнести прежде всего погребения, сопровождаемые захоронением убитой рабыни или боевого коня, а нередко и рабыни и коня. Для погребальных комплексов этой группы характерно дорогое и разнообразное оружие, драгоценные, нередко заморского происхождения вещи, богатое снаряжение боевого коня. Как свидетельствуют погребения, подобные раскопанному в 1936 г. неподалеку от Десятинной церкви (погребение 111), даже насильственно убитую рабыню сопровождали драгоценные, заморского происхождения вещи. Именно эта категория погребений, связанных с социальной верхушкой феодализирующегося общества, представлена наиболее яркими погребальными памятниками черниговского и гнездовского некрополей, не в пример киевскому давно уже привлекающих внимание археологов.
Среди охарактеризованных выше массовых погребений киевского некрополя отчетливо выступает другая группа дружинных погребений. В погребальном инвентаре этой группы киевских курганов также существенное место занимают предметы вооружения: боевой топорик, копье, колчан со стрелами, однако погребения эти и по устройству могильного сооружения (деревянный, сколоченный железными гвоздями гроб) и по характеру погребального инвентаря значительно проще, беднее погребений первой группы. Наиболее типичным представителем этих погребений рядовых дружинников является раскопанное нами в 1939 г. под восточной частью Десятинной церкви погребение 86, в инвентаре которого основное место занимало скромное вооружение (боевой топорик, колчан со стрелами, копье). Часто встречаются наборы поясных бляшек, прикреплявшихся к ремню. Рядовые дружинники составляли основную массу дружины. Погребения их по сравнению с погребениями первой группы несомненно были гораздо более многочисленны. Однако не столь богатые по составу находок, они не привлекали внимания и потому часто погибали для науки, оставаясь незамеченными. Многочисленные погребения этой группы хорошо известны в Гнездовском могильнике, среди курганов Чернигова, Приладожья, Верхней Волги.
Особого внимания заслуживает раскопанное в 1909 г. возле Десятинной церкви погребение ребенка. Гробница этого юного представителя киевской знати Х в. представляла большой сруб, перекрытый накатом из бревен, над которым возвышался некогда высокий курган. На полу погребальной камеры [с. 201] был найден разнообразный инвентарь, подробно описанный выше (погребение 110). В состав его входили четыре глиняных сосуда, два деревянных ведерка с железными обручами, миниатюрный железный топорик и железный нож с костяной рукоятью, костяной гребень, костяная ложка, два каменных оселка, 157 астрагалов, из которых несколько орнаментированы врезной линией, костяная свистулька, бронзовые пуговицы и пряжка, крестообразная серебряная накладка, два диргема, чеканенных в Шаше в 299 (911-912) г.
Открытие этого погребения вызвало многочисленные отклики и толкования. Основываясь на находке серебряного “крестика”, а также на том, что на одном из диргемов якобы “был процарапан восьмиконечный крест”, погребенный был объявлен “юным варягом-христианином” [Раскопки в Киеве в 1909 г. (Свод газетных известий). – ИАК, Прибавл. к вып. 32, СПб., 1909, стр. 129]. Наиболее падкие на сенсацию корреспонденты киевских газет непосредственно связывали это погребение с летописным рассказом о смерти варяга-христианина, не пожелавшего отдать своего сына в жертву языческим богам. Открытие погребения “юного варяга-христианина” послужило к широкому распространению версии о том, что все древние погребения, открытые в 1908-1909 гг. под Десятинной церковью, являются христианскими.
Весьма решительно в пользу христианского происхождения могильника, открытого под фундаментами Десятинной церкви и в ее окружении, высказался Б.В.Фармаковский, связывая его с киевскими христианами довладимировой поры. По мнению Б.В.Фармаковского, раскопками открыто “целое кладбище христианской общины, которое датируется найденными византийскими и восточными монетами вплоть до IX в.” Опираясь на данные раскопок, Б.В.Фармаковский приходил к выводу о том, что “уже за 100 лет до князя Владимира христианство получило прочную базу в древней Руси”. Более того, Б.В.Фармаковский полагал, что Владимир, начиная постройку Десятинной церкви, предназначавшейся служить усыпальницей для самого князя и его родственников, избрал местом постройки кладбище древнейших киевских христиан [там же, стр. 133-134; ср. выступление Б.В.Фармаковского по докладу Д.В.Милеева “О раскопках в усадьбе Десятинной церкви в Киеве летом 1908 г.” в заседании ОРСА 28 II 1909: ЗОРСА, IX, СПб., 1913, стр. 293]. Важнейшим результатом раскопок в Киеве за 1908-1909 гг. Б.В.Фармаковский считал то, что раскопки дали новые данные для истории христианства в России [ИАК, Прибавл. к вып. 32, СПб., 1909, стр. 133]. Одним из главных аргументов против отнесения погребений к языческой поре было распространенное в ту пору убеждение, что языческие погребения должны обязательно быть сожжениями [ЗОРСА, IX, СПб., 1913, стр. 293].
Христианским признавал древний некрополь, открытый под фундаментами Десятинной церкви, и С.П.Вельмин, отражая, по-видимому, прочно устано[с. 202]вившуюся точку зрения руководителей раскопок. Относя открытые в 1908- 1909 гг. погребения к VIII-середине Х в., С.П.Вельмин утверждал, что кладбище, предшествовавшее постройке Десятинной церкви, было христианским. “На это, – по его словам, – указывают найденные крестики и положение покойников лицом на восток” [С.П.Вельмин. Археологические изыскания…, стр. 138-139]. Учитывая вместе с тем наличие в погребениях следов языческих обычаев – глиняные сосуды с пищей, клыки и т.п., С.П.Вельмин считал некрополь под Десятинной церковью “кладбищем самых первых на Руси христиан, умерших в ту эпоху, когда еще жили в народе языческие обряды и обычаи” [там же, стр. 139].
Тщательное изучение погребального инвентаря, обнаруженного нами среди неразобранных материалов киевских раскопок 1909 г., позволяет решительно отбросить версию о христианском характере интересующего нас погребения. “Серебряный нательный крестик, находившийся у шеи погребенного”, в действительности оказался крестообразной накладкой с декоративной выпуклой розеткой в центре; на тыльной стороне ее – ушко для прикрепления накладки к какому-то предмету.
Мнение, высказанное С.П.Вельминым о том, что один из диргемов служил иконкой [там же, стр. 138], также не подтвердилось. Процарапанная на диргеме черта, перечеркнутая тремя перпендикулярными ей линиями, представляет, по-видимому, наметку для дробления монеты на 8 частей.
Никаких признаков христианского обряда в других погребениях киевского некрополя IX-Х вв. обнаружить не удалось. Все основные черты погребального обряда, как в рядовых захоронениях, так и в захоронениях знати, характеризуют киевский некрополь этого времени как языческий.
Некоторые из предметов, найденных в погребении 110, заслуживают особого внимания. На полу могильной камеры лежали кучкой 157 астрагалов (табл. XVIII); некоторые из них были залиты свинцом, многие были покрыты выгравированным геометрическим орнаментом (рис. 27).
Более или менее значительные наборы астрагалов встречаются в погребениях IX-Х вв. не раз. Набор, состоявший из сотни костей, лежавших в бронзовом сосуде, обнаружен в погребальном инвентаре известного черниговского кургана “Черная могила”. Некоторые из них были также орнаментированы. Вместе с этим набором лежал бронзовый “биток”, отлитый в форме астрагала [Д.Я.Самоквасов. Могильные древности Северянской Черниговщины. – М., 1916, стр. 33 и рис. 39; Б.А.Рыбаков. Древности Чернигова. – МИА СССР, № 11, М.-Л., 1949, стр. 27].
Небольшой набор игральных костей обнаружен раскопками М.И.Артамонова в детском погребении у городища Белая Вежа. Интересно отметить, [с. 203] что в этом погребении, так же как и в киевском, был миниатюрный топорик [пользуюсь случаем выразить благодарность М.И.Артамонову за информацию о составе инвентаря этого погребения]. Беловежское погребение относится уже к христианской поре.
Киевский и беловежский наборы игральных костей принадлежали детям. Б.А.Рыбаков считал, что наличие игральных бабок в Черной могиле подтверждает предположение о двух мужских погребениях в этом кургане и “может указывать на то, что один из знатных воинов был молод еще настолько, что носил неполномерный шлем и играл в бабки” [Б.А.Рыбаков. Древности Чернигова, стр. 27].
Два астрагала, из которых один покрыт гравированной орнаментацией, были в составе инвентаря богатого погребения с сожжением, раскопанного в 1937 г. вблизи Десятинной церкви (погребение 120).
Наборы астрагалов попадаются и на городищах. Восемнадцать просверленных астрагалов косули и бобра были найдены в пяти землянках Боршевского городища и два в культурном слое того же городища вне жилищ [П.П.Ефименко и П.Н.Третьяков. Древнерусские поселения на Дону, стр. 48 и табл. VII, 1-4]. По справедливому замечанию исследователей этого городища, “попытка рассматривать их в качестве украшений или амулетов является малоудачной. Вероятнее предположить, что они служили для игры в кости” [там же, стр. 48].
Бараньи астрагалы для игры найдены также в землянках IX-Х вв. на городище у с.Петровское на Ворскле [П.М.Третьяков. Стародавні слов’янські городища у верхній течії Ворскла. – Археологія, т. I, К., 1947, стр. 132].
Просверленные или украшенные гравированным орнаментом астрагалы нередко встречались в культурных слоях Х-XIII вв. на территории Киева.
Среди инвентаря детского погребения привлекает внимание еще один предмет – большая костяная плоская ложка, ручка которой украшена гравированным орнаментом в виде плетенки. Орнамент на расширяющемся конце ложки в условной стилизации передает чешуйчатый хвост какого-то чудовища (табл. XVII). Костяные ложки, близкие по форме к киевской, весьма часто встречаются в могильных комплексах скандинавских курганов [Н.Arbman. Birka. Die Graber. – Uppsala, 1940, Taf. 151 (погребения 955, 823, 129, 644, IIA, 817, 807, 1142; W.Holmquist. On the origin of the lapp ribbon ornament. – Acta archaeologica, v. V, fasc. 3, Kobenhavn, 1935, стр. 265-282; E.Floderus. Sigtuna. – Acta archaeologica, v. I, fasc. I, рис. 13] и в курганах Прикамья [М.В.Талицкий. Верхнее Прикамье в X-XIV вв. – МИА СССР, № 21, М.-Л., 1951, рис. 32, 1-4. Автор считает эти ложки не бытовыми вещами, а культовыми (там же, стр. 64)]. Многие скандинавские ложки орнаментированы плетенкой, а прикамские – кружками и линиями; ручки часто делаются в виде звериной головы. В древнерусских погребениях также известен ряд случаев находок ло[с. 204]жек, но в отличие от киевской они бронзовые и нередко представляют собой миниатюрные подвески на цепочке. Так, широкая, плоская бронзовая ложечка на цепочке, по форме аналогичная киевской, была найдена в кургане у дер. Паново Гжатского у. Смоленской губ. В этом же богатом погребении найдено шесть больших серебряных височных колец, ожерелье, состоявшее из сердоликовых и серебряных бус с зернью и двух диргемов Х в. (варварское подражание монетам Мансура ибн Нуха и Ахмеда ибн Исмаила) и много других предметов [А.С[пицын]. Отчет о раскопках С.А.Гатцука в Смоленской, Московской и Тульской губерниях. – ЗОРСА, т. VII, вып. 1, 1905, стр. 117]. По составу погребального инвентаря погребение несомненно относится к концу Х иди началу XI в.
Бронзовая ложка, по форме также несколько напоминающая киевскую, была найдена среди нагрудных украшений (костяные коньки или птицы, бронзовые собачки, гребешки, ножички в футлярах, ключи и пр.) радимических курганов, раскопанных П.М.Еременкой в Новозыбковском районе [А.С. Вещи из раскопок П.М.Еременко в курганах Новозыбковского и Суражского уездов. – ЗРАО (нов. сер.), т. VIII, вып. 1-2, СПб., 1896, стр. 99 и табл. IV, 10].
Миниатюрные бронзовые ложки найдены в кургане у с.Заозерье (южное Приладожье) [W.Raudonikas. Die Normannen der Wikingerzeit und das Ladogagebiet. – Stockholm, 1930, рис. 24] и в кургане у с.Челмужи на территории Карельской АССР (раскопки Г.П.Гроздилова в 1934 г.) [Археологические исследования в РСФСР 1934-1936 гг. Краткие отчеты и сведения. – М.-Л., 1941, табл. IV, б].
Миниатюрные бронзовые ложечки-подвески и одна большая ложка, происходящие из раскопок в Киевской области, хранятся в собрании КИМ; таковы две ложечки из раскопок А.Бобринского в южной части Киевской области [КИМ, инв. № С. 22613-44873 и С. 22608-14878] и три – неизвестного происхождения [КИМ, инв. № 230 и 57576; указанием на эти находки я обязан Г.Ф.Корзухиной].