Глава 4. Житье Ивана Яковлевича

Евгений Гребенка

Ваш я отныне! Сказал рыбакам я любезным.

В. Бенедиктов

Когда Сеню взяла княгиня, Ивану Яковлевичу было под пятьдесят, а жене его под сорок. «Это такая пора, – говорил мне один доктор, – что детей почти никогда не бывает; дело другое, будь мужу семьдесят или восемьдесят – были бы непременно». И точно, больше детей у Ивана Яковлевича не было. «Да и на что мне дети? – говаривал почтмейстер. – Слава богу, один сын в столице, будет министром, а при мне еще пятеро, и так визгу довольно».

Служил почтмейстер, подрастали его детки, и между тем регулярно два раза в год получал письма от дворецкого княгини, что Сеня жив и здоров. Так прошло несколько лет.

Однажды вечером Иван Яковлевич пришел домой не в духе и сказал жене по секрету, что в России ходит страшная болезнь, какая-то холера, все письма из южных городов и даже из Москвы исколоты.

– Что-то с нами будет?

– Будет воля божия, – сказала Аграфена Львовна.

– Это так, да мне что-то страшно, сам не знаю отчего.

– Станем молиться.

– Станем.

Супруги помолились, благословили детей и легли спать.

Ночью Иван Яковлевич услышал тревогу в доме: двое меньших его детей жестоко страдали, тревожно, метались на подушках; головы их горели, ручки и ноги были холодны. Послали за доктором.

Пришел доктор, осмотрел детей и, отступя два шага, сказал: «Спасайтесь! Холера!..»

От ужаса никто не мог сойти с места. Поутру весь город был оцеплен; везде дымились курева. У Ивана Яковлевича лежало на столе двое мертвых малюток. Крестясь, проходил народ мимо дома почтмейстера, робко посматривая на ворота, отмеченные черным крестом. «Вот гнездо, где таится наша смерть, – говорили другие, указывая издали на красную крышу Ивана Яковлевича, – оттуда придет она к нам». К. вечеру бедный почтмейстер был круглым сиротою: и старшие его дети лежали мертвы, жена едва дышала в страшных муках. Иван Яковлевич не плакал, только потирал рукою лоб и, беспрестанно переходя от окна к другому, смотрел на небо. Через несколько дней Аграфена Львовна, сверх всякого ожидания, начала выздоравливать. Отчаяние почтмейстера превратилось в тихую, безмолвную грусть. Он часто, сидя дома один, заливался слезами.

Тогда еще мнение о заразительности холеры не подлежало никакому сомнению, и Иван Яковлевич крепко забрал себе в голову, что он сам был причиною смерти своих детей, перебирая в руках исколотые письма. Место службы было для него противно. Сверх того, некоторые изменения по почтовой части, перемена весовых денег и т. п. решительно сбили его с толку; он подал в отставку к удивлению всех гороховцев, привыкших видеть его лет тридцать в почтовой конторе, – и переселился в родовое имение жены своей на речку Синевод.

Сильные утраты быстро двинули доброго Ивана Яковлевича к старости; он в год одряхлел и приметно потерял прежнюю живость характера. В то время он получил письмо от дворецкого, что его сын, окончив курс наук, по милости княгини, определен в штатскую службу. Старики отслужили молебен о здравии благодетельной княгини, созвали на обед соседей и тут же решились вызвать сына, если можно, женить и утешаться на старости.

Это сделалось единственною мечтою Ивана Яковлевича. Пошла переписка. Сеня писал отцу, что рад его видеть, но не имеет денег. Деньги вещь важная на Синеводе; прогонов от Петербурга приходилось платить немало: старик призадумался. Иван Яковлевич продал цыганам своего любимого коня; Аграфена Львовна спустила с рук, как она выражалась, алмазный перстень в виде пылающего сердечка, подаренный ей покойною бабушкою, сложили капитал, сосчитали раза четыре: выходят прогоны, еще и лишних рублей десять.

«Ну, это пусть полакомится дорогою; ведь есть надобно что-нибудь», – сказал Иван Яковлевич, сам отвез на почту деньги и, возвратясь домой, начал высчитывать дни: когда письмо придет в Петербург, когда Сеня его получит, когда соберется выехать и когда приедет на Синевод. Для этого Иван Яковлевич даже составил особенную таблицу; ложась спать, каждый вечер зачеркивал одно число и считал остальные. Семен Иванович получил деньги исправно, но не торопился ехать: он сейчас издержал прогоны на одну лошадь и решился ждать 15-го мая, чтоб ехать невозбранно на паре, а отцу отвечал, что его какой-то граф с каким-то князем не пускают раньше этого числа; что они оба его начальники, оба женятся в первых числах мая и оба хотят иметь его шафером. «Подождем, – говорил Иван Яковлевич, – против начальства не должно спорить».

Примітки

«Ваш я отныне! Сказал рыбакам я любезным…» – рядок з вірша «Вот так это было» російського поета Бенедиктова Володимира Григоровича (1807 – 1873).

…все письма из южных городов и даже из Москвы исколоты. – Під час холерної епідемії 1831 р. у Росії поштові відправлення дезинфікувалися.