Вибрані театральні рецензії

Іван Карпенко-Карий

1

Серия любительских спектаклей закончилась 3 февраля «Женитьбой» Н. В. Гоголя и «Женихом из долгового отделения» Чернышева. Этот последний спектакль по исполнению можно назвать более удавшимся, чем все предшествовавшие, потому что в нем принимали участие такие из любителей, которые несомненно носят в себе все задатки дарования и таланта.

Такими выдающимися по игре были В. А. Сергеева и В. С. Терещенко [В. А. Сергеева, В. С. Терещенко – актори трупи Виходцева, користувалися особливою популярністю у єлисаветградського глядача. «Елисаветградский вестник» (1876 – 1894) часто друкував схвальні відгуки про їх гру.]. Первая взяла на себя весьма трудную и по типичности и по характеру роль Агафьи Тихоновны – купеческой дочери, невесты, – и провела ее с полным успехом. Останавливаясь на игре высокоталантливой любительницы драматического искусства, мы не будем касаться содержания самой роли Агафьи Тихоновны и пьесы вообще, ибо кому не известны великие произведения незабвенного автора, и отметим лишь те ее места, где игра В. А. Сергеевой отличалась художественностью и полной жизненной правдой. Эти места, по нашему мнению, были в сценах: ожидание женихов, гадание на билетиках, в объяснениях с Кочкаревым, а самое главное, с женихом Подколесиным. Одно только несколько мешало целостности впечатлений – это слишком слабый голос в некоторых местах разговора, так что многие фразы совершенно пропадали. Впрочем, если бы публика партера занимала свои места несколько ранее поднятия занавеса, то и этот недостаток был бы совершенно устранен.

Что касается игры В. С. Терещенко, то без сомнения ему вполне удалось, как умному актеру, передать правдиво Кочкарева, а в том месте этой роли, где Кочкарев, чувствуя свое преимущество в деле сватовства перед свахой Феклой Ивановной, заливается почти что истерическим смехом, он был неподражаем. Его искусственная веселость вызвала неподдельный смех всей публики. Как известно роль Кочкарева в исполнении стоит в тесной связи с сценическими достоинствами взявшего на себя роль самого жениха Подколесина, и если Подколесин слаб, то эта слабость игры, некоторым образом затемняет и игру Кочкарева. Так было и в данном случае. Совсем плохой Подколесин своей неумелостью и полным непониманием характера принятой на себя роли во многом вредил Кочкареву. Яичница, Жевакин и Анучкин были хороши как по исполнению, так и по своей гримировке.

Комедия в одном действии «Жених из долгового отделения» весь интерес свой заключает в лице Максима Кузьмича Ладыжкина, жильца долгового отделения, выкупленного из него для сватовства за старую вдову, ярославскую помещицу Грязовскую, но это сватовство не удается, и злым велением судьбы Ладыжкин вновь поступает в число жильцов долгового отделения. Комедия эта старая и должно сказать уже заигранная, так что исполняй, например, роль Ладыжкина какая-нибудь посредственность, то едва ли бы хватило духу и храбрости у зрителя просмотреть ее до конца, но публика, посетившая спектакль 3 февраля, терпеливо оставалась до самого окончания комедии, благодаря только тому, что Ладыжкина мастерски играл В. С. Терещенко. В этой роли, нужно заметить, рубиконом представляется то место, где Ладыжкин, обольщенный мечтами о выгодной женитьбе, сразу опускается в омут мрачной действительности, являющейся ему в образе вторичной отдачи его в долговое отделение, и вот этот-то трудный переход мы находим вполне удавшимся артисту. Остальные лица комедии провели свои роли настолько удовлетворительно, что общий ансамбль нарушен не был.

2

Спектакль данный с участием артиста г. [Тут і далі лишається скорочене г. – господин, госпожа.] Иванова-Козельского 4 апреля прошел в общем весьма удачно. Шла пьеса Александрова «Горе Злосчастье», содержание которой, разделенное автором на пять актов, в некоторых местах настолько сценично, что такому талантливому артисту, как г. Иванов-Козельский, была полная возможность выказать перед публикой свои дарования.

Останавливаясь на сюжете пьесы, нельзя, впрочем, не придти к выводу, что положение некоторых действующих ее лиц является как бы натянутым и несоответствующим истине и правде. Или перед вами выступает слишком большая смелость в таком человеке, который, собственно говоря, и по своему положению и по своим природным качествам не должен быть близок к проявлению этой храбрости, или же вы видите человека могущего понимать свое человеческое достоинство, но между тем поддающегося сознательно давлению сильных и рабски подчиняющегося их прихотям. Таким, по крайней мере, является мелкий чиновник Рожнов по натуре глубоко честный, с любящим сердцем и истинно уважающий свою жену. Сравнительно маленький намек на нравственную сторону его жены, сделанный его ближайшим, впрочем, начальством, вызывает в нем ту бурю негодования и желания встать на защиту угнетенной чести любимой женщины, которую дай бог чувствовать и испытывать вполне свободному и ничем не стесненному человеку.

Артист г. Иванов-Козельский видимо вполне обдумал этот тип и в его передаче слушателям старался дать точную и самую его верную копию. Громкие аплодисменты служили в этом случае достаточным ручательством того, что цель достигнута артистом в совершенстве. Переходя затем к остальным действующим лицам пьесы, мы можем заявить, что в общем их игра была не в разрез с тем, что обыкновенно понимают под словом ансамбля. Из артистов нашей труппы в особенности в этот вечер по своей игре выдвинулся вперед весь женский персонал, а из мужчин гг. Садовников и Славский, а также и Грозный [Садовников, Славский, Грозный – актори, приїздили до Єлисаветграда на гастролі разом з Івановим-Козельським.].

3

Пьеса «Расточитель» [«Расточитель» – п’єса М. С. Лескова.] наводит на такие размышления. Представляет ли она собой картину из действительной жизни или же она есть ни больше ни меньше как искусная подтасовка таких эффектно недействительных сцен, что зритель, следя шаг за шагом, за развитием драмы, волей-неволей подпадает под влияние тяжелых впечатлений. И в самом деле, как не печалиться и как не возмущаться, когда бесспорно хороший человек, добиваясь счастья вполне честным путем, является окруженным со всех сторон одними лишь недоброжелателями и злодеями, цель которых – во что бы то ни стало, лишить его не только прав на это счастье, но и на самую жизнь.

Молодой купец Молчанов, разумно и человечно ведущий свое фабричное дело, но несчастный в своей семейной жизни, сходится с избранной им женщиной, которая в свою очередь оставила своего мужа. Препятствия устранены с одной стороны большим состоянием Молчанова, а с другой сильным характером его избранницы, и, казалось бы, что они оба, наконец, у пристани счастья. Но не тут-то было. Дело так устраивается, что женщину, решившуюся посвятить свою жизнь для избранного ею человека, у него отнимают, а его самого объявляют расточителем, учреждают над ним опеку и доводят его самого, наконец, до того, что он решается на самоубийство. Последний акт этой драмы и рисует перед зрителем эту именно картину, заканчивающуюся тем, что обгорелый труп Молчанова приносят на сцену…

Роль Молчанова исполнял г. Иванов-Козельский. Насколько его игра интересовала зрителя можно уже судить по тому, что во время некоторых его монологов было видно, что все, бывшие в театре, слушали их с таким напряженным вниманием, что, казалось, боялись проронить хотя бы одно слово… Нужно сказать, что спектакль, в котором шел «Расточитель», уже третий с того времени, как принимает на нашей сцене участие уважаемый артист. И за все эти три спектакля игра его представляет собой вполне художественное воспроизведение тех лиц, изображать которые ему приходится по пьесам. Нельзя, впрочем, не заметить, что между публикой находятся и такие, которые находят, что в том или другом месте артист был недостаточно силен в проявлениях своего таланта, или, что в том или другом монологе его голосовые средства не представлялись достаточно сильными. Нам думается, что, быть может, такие строгие ценители искусства и правы, и что если и допустить, что артист в игре не везде бывал одинаков, или его голос не походит на рыкание льва, то все-таки его игра, в общей сложности, есть, во всяком случае, проявление не поверхностной работы над каждой из выбранных им ролей, а подробное и добросовестное изучение типа и образа и полнейшее желание дать зрителю возможность видеть в изображении живых людей, а не автоматов.

Из виденной нами пьесы «Расточитель» особенно производили впечатление следующие сцены в роли Молчанова: сцена пред думским собранием, сцена с любимой женщиной и, наконец, в последнем акте, когда Молчанов приходит к убеждению, что дальше жить ему уже невозможно. Из остальных лиц, участвовавших в пьесе, выдавались по игре гг. Славянский и исполнявший роль городского головы [Славянский – актор, прибув до Єлисаветграда на гастролі разом з Івановим-Козельським. Хто виконував роль міського голови – не встановлено.]. Этот последний выступил в первый раз пред нашей публикой только еще в этот спектакль.

4

«Гамлет» [«Гамлет» – драма В. Шекспіра.] и «Кин» [«Кин, или гений и беспутство» – п’єса Олександра Дюма (батька) (1803 – 1870).] публика видимо интересовалась видеть, чем и объясняется, что в эти дни театр был полон. По обыкновению артист М. Т. Иванов-Козельский приковывал к себе все внимание, и его игра доставляла те высокие наслаждения, которые испытываются зрителем от воспроизведения перед ним всего художественного, всего изящного.

Мы думаем, что «Гамлет» в воспроизведении г. Козельского есть Гамлет новой школы – Гамлет более доступный пониманию, чем тот, которого воспроизводили артисты старой школы. Естественность, правдивость положений, натуральный голос, красота и мягкость манер, отсутствие напыщенности, желания бить на эффект, вот что чувствует зритель, смотря на Гамлета в артистической игре господина Козельского. Та фраза, которую артисты старой школы старались произносить особенно трагически и с натянутым пафосом, фраза, заключающаяся в немногих словах: «Быть или не быть, вот вопрос!?» а затем – «умереть – уснуть», прошли у артиста совершенно спокойно и совершенно естественно. Не было ни трагических поз, не было и раздирающих по коже криков. Слова эти сказаны им так просто и так правдоподобно, что, право, представляя себе Гамлета обыкновенным человеком, не думаешь, чтобы он сказал бы их иначе…

Одно очень и очень мешало общему впечатлению в обоих виденных нами пьесах – «Гамлет» и «Кин» – это слабый ансамбль. Труппа или не подготовилась как следует к ним, или же обладает она такими слабыми силами, что постановка пьес, которые требуют труда, ей не по силам. Но это вопросы, решение которых – не цель нашей заметки. Скажем только, что антрепризе следовало бы побольше забот, чтобы та или другая пьеса, требующая изучения, была бы обставлена как можно старательнее, ибо игра одного лица (и игра действительно вполне добросовестная) представляете как бы искусным чтением при театральной обстановке. Само собою разумеется, что такого рода сценические представления не особенно-то влияют на впечатления, хотя бы перед слушающим пьесу выступил самый даровитый из исполнителей.

Мы не будем приводить всех тех случаев, когда игра артиста вполне была парализована дурным исполнением ролей его соиграющих товарищей, но тем не менее указать на это, как на недостаток, считаем себя совершенно вправе, так как на игру такого почтенного артиста как г. Иванов-Козельский нельзя смотреть, как обыкновенно смотрится то действие из «Гамлета», которое введено в пьесу «Кин».

5

Долго ожидаемый публикой «Маскарад» [«Маскарад» – драма на 4 дії М. Ю. Лермонтова, написана в 1835 р.] не оправдал ее надежд. В нем Иванов-Козельский походил скорее на утомившегося от ежедневных спектаклей артиста, чем на истомленного и жизнью и ревностью Арбенина. Да и пьеса «Маскарад», сама по себе принадлежащая юношескому перу, хотя и великого писателя, носит все задатки чересчур не обработанной и не глубоко обдуманной работы. Поэтому и воспроизведение тех образов, которые или совершенно не похожи на образы живых людей – сизифов труд в области сценического искусства. Хотя, с другой стороны, некоторые отдельные сцены могли бы быть выполнены с большим впечатлением для слушателя, чем они прошли в этом спектакле.

Так, например, сцена отравления жены и последующие затем разговоры ее с мужем у г. Иванова-Козельского вышли совершенно безжизненно и вяло, при полнейшем отсутствии внутренней борьбы человека, совершившего преступление, с своею совестью. Точно так же вся сцена в первом действии перед зрителем прошла настолько бесследно, что как будто Арбенин еще не показывался. И только в последнем акте как бы исполнявший эту роль вышел несколько из апатичного состояния и вышел только для того, чтобы показать, как сумасшествующий всю свою жизнь человек окончательно сходит с ума.

Что касается игры остальных действующих лиц, то за исключением Линской-Неметти и г. Безсонова (в роли Казарина), все они были ниже всякой посредственности и проявляли свои в этом смысле дарования как бы из обоюдного соревнования. Князь Звездич (г. Попов-Грозный) [Линская-Неметти, Бессонов, Попов-Грозный – артисти імператорського Александринського театру, що перебували на гастролях у Єлисаветграді.] даже не подумал о том, что на ночь лег в постель в эксельбантах, эполетах, шпорах и пенсне, с которыми никто из смертных не укладывается, а следовательно и не пробуждается. Госпожа Линская-Неметти в роли Нины была так же нежная и глубоко любящая Нина, какой она была и в первый раз, как шла эта пьеса зимой. Простота игры, приятность манер, и вполне подходящий к этой роли голос – все это делает то, что зритель с удовольствием смотрит игру артистки.

В заключение шел водевиль «Голь на выдумки хитра» [«Голь на выдумки хитра» – водевіль Лабиша, Лефрана і Нуайона. В Росії йшов у перекладі П. М. Баташова.], но было ли действительно сыграно хитро или все эти выдумки чересчур уже блистали своей наготой – решить трудно. Известно только, что к концу водевиля оставалось очень мало глаз, чтобы смотреть эти хитрые выдумки.

6

Почтенный хроникер Дн. в своей театральной рецензии остановился, говоря об игре г. Козельского, как раз на том спектакле, который предшествовал пьесе «Кин». Мы теперь в продолжении этой хроники скажем несколько слов вообще об окончании той серии спектаклей, которая шла с участием этого артиста.

Пьесы конца серии были: «Кин», «Уриэль Акоста» [«Уриэль Акоста» – трагедія на 5 дій К. Гуцкова.] и «Маскарад», «Блуждающие огни» [«Блуждающие огни» – п’єса Антропова.] и «Женитьба Белугина» [«Женитьба Белугина» – п’єса О. М. Островського і М. Я. Соловйова.]. Об игре в «Кине» и «Маскараде» г. Козельского к сказанному нами в №№ 39 и 41 «Елисаветградского вестника» остается только прибавить то замечание, что г. Козельский, хотя и без сомнения очень талантливый исполнитель, но тем не менее страдает очень и очень большим сценическим недостатком, заключающимся в однообразии. Однообразие манеры игры г. Козельского ощутительно до того, что, видев его несколько раз сряду, можно наперед сказать, как и с какими приемами он будет произносить тот или другой монолог или вести ту или иную сцену. Одно и то же весьма растяжимое слово – «а-ах!», и если встречается надобность в плаче или срощении волос – Козельский проделывает это по одной и той же форме, по которой он произносит и делает в первый спектакль его представлений.

Бесспорно, что во всех виденных нами пьесах второй половины его спектаклей были такие места, где было видно и глубокое изучение изображаемого им лица, знание характера его и самой пьесы, но тем не менее встречались и такие, где он был слаб. Всех этих мест перечислять, конечно, не стоит, но указать на некоторые небесполезно: например, в «Маскараде» ведение сцены отравления Арбениным своей жены проведено настолько неестественно и неправдоподобно, что, право, удивляешься, как же это могло случиться и обойтись без вмешательства в это дело если не полиции, то по крайней мере хоть какого-нибудь протокола. А в роли Акоста неумеренность в движениях перед и во время сцены отречения даже доходило до смешного, ибо в данном случае артист вышел из своей роли и походил скорее на какого-то суетящегося фокусника, чем на серьезно преданного своим убеждениям ученого Уриэля. Точно так же заметна была некоторая шаржировка и в исполнении Холмина в «Блуждающих огнях», где к самому свойству и характеру действующего лица всего менее можно было ожидать, чтобы такой строгий, по-видимому, исполнитель, держал у себя на уме мысль потешить раек.

Но что всего интереснее во второй серии спектаклей, так это то, что в последний из них объявлена была пьеса «Женитьба Белугина». Публика, много слышавшая об игре артиста в роли Белугина и читавшая о ней отчеты столичных газет, с нетерпением ожидала этого дня. И что же? Несмотря на афиши, возвещавшие о представлении «Женитьбы Белугина», она, придя в театр, видела лишь исполнение в действительности то действие из «Кина», где режиссер объявляет зрителям, что Кин играть не может. Так было и тут. Публика собралась. Пред ней показался некий человек в сером и дрожащим голосом объявил, что де звезда наша закатилась, Козельский играть отказался, хотя этот отказ произошел не по тем побуждениям, от которых отказался в «Женитьбе» Подколесин, а совершенно по другим причинам.

Заканчивая нашу хронику, в заключение отметим еще одно обстоятельство – публика за последнее время стала бывать в театре реже. Много мест пустовало, и вот это-то, как слышно, очень не нравилось артисту.

Примітки

Рецензії на вистави з участю прославленого актора М. Т. Іванова-Козельського, які йшли на єлисаветградській сцені, надруковані в «Елисаветградском вестнике» – газеті офіційного напрямку, що виходила в Єлисаветграді в 1876 – 94 рр. йдеться про приїзд Іванова-Козельського до Єлисаветграда в квітні 1882 р. Тоді у «Елисаветградском вестнике» було вміщено кілька рецензій за підписом «И…ъ» та невеличка замітка постійного хронікера газети Денисевича (виступав під псевдонімом «Ден» або «Дн»). Інших матеріалів про гастролі не було. Безперечно, що за криптонімом, який легко розшифровується – «Иван Тобилевичъ», ховався І. Карпенко-Карий. Авторська приналежність рецензій встановлена за спогадами С. В. Тобілевич, яка, розповідаючи про життя драматурга на засланні, зазначала:

«Пам’ятаю теж миле враження, яке лишила після себе трупа Іванова-Козельського. Він знав особисто мого чоловіка ще з Єлисаветграда, де той писав про нього рецензії, захоплюючись його талантом великого артиста» [С.В. Тобілевич. «Життя Івана Тобілевича (Карпенка-Карого)», «Мистецтво», К., 1945, стор. 201. (підкреслення наше. – Л.С.)].

1. Вперше опубліковано в «Елисаветградском вестнике» 10 лютого (№ 16) 1882 р. за підписом «И…ъ». Подається за цією публікацією.

2. Вперше опубліковано в «Елисаветградском вестнике» 7 квітня (№ 34) 1882 р. за підписом «И…ъ». Подається за цією публікацією.

3. Вперше опубліковано в «Елисаветградском вестнике» 9 квітня (№ 38) 1882 р. за підписом «И…ъ». Подається за цією публікацією.

4. Вперше опубліковано в «Елисаветградском вестнике» 11 квітня (№ 39) 1882 р. за підписом «И…ъ». Подається за цією публікацією.

5. Вперше опубліковано в «Елисаветградском вестнике» 16 квітня (№ 41) 1882 р. за підписом «И…ъ». Подається за цією публікацією.

6. Вперше опубліковано в «Елисаветградском вестнике» 18 квітня (№ 42) 1882 р. за підписом «И…ъ». Подається за цією публікацією.

Подається за виданням: Карпенко-Карий І. Твори в 3 тт. – К.: Держ. вид. художньої літератури, 1960 р., т. 3, с. 191 – 199.