30.12.1987 Душа живая

К.Лаврова, специальный корреспондент «Комсомольской правды»

Хроника жизни одной семьи до и после трагедии

Первое письмо Людмилы Алешиной появилось в редакции как отклик не материал рубрики «Переписка», где рассказывалось о женщине жизнестойкого характера и большой воли. Людмила адресовала свой отклик героине и никак не собиралась выходить на страницы печати. А потом… Потом редакция заинтересовалась судьбой самой Алешиной. Так возникла переписка. Прочтите эти письма – и вы почувствуете атмосферу жизни простой советской семьи в период до и после разлома, каким стала чернобыльская авария. И увидите душу живую. Сколько же надо иметь внутренних сил, чтобы пережить драму тех черных дней, осилить ненастье и по-прежнему ждать «чуда», которое обязательно придет…

Мне 37 лет, зовут Людмила. Дети: Анжелика – 15 лет, учится в 9-м классе, Артур – 12 лет, Сергей – 10 лет в малыши: Аленушка – 6 лет и Виталик – 4 годика.

Живем в красивом современном городе. Живем дружно. Папы у нас нет, приходится быть и папой, и мамой, гоняю с ними на коньках, хожу на рыбалку, веду в лес. Любим музыку слушать, любим петь, рисовать, пишем рассказы, а я – стихи, увлекаемся фотографией.

Со всего микрорайона тащат к нам всех обиженных и ненужных: то подбитого голубя, то ворону, то кошку с котятами. В тесноте – не в обиде.

Живем мы бедно. Алиментов почти не получаю. Первый наш папочка спился, второй отказался от своих детей. Работаю при неполном рабочем дне, курьером. Вот вкратце о себе все.

Достоинств у меня, по-моему, никаких. Недостатков – ужас сколько! Я абсолютно безвольная, бесхарактерная. Вот кто-то ноет, всем недоволен, все ему не так. А я не могу ему все высказать, вечно боюсь кого-то обидеть: думаю, и так у него неприятности, зачем огорчать, лучше утешу. Ленивая я: в свое время не захотела учиться, теперь и думать об этом поздно. Специальности никакой. Только притворяюсь сильной и гордой, а на самом деле часто плакать хочется.

Люблю врать. Вру часто, постоянно. Остался рубль в кошельке, а говорю – десять, чтобы не сочувствовали и не жалели. Одно зимнее пальто на двоих с дочкой. Если очень холодно и знакомые спрашивают, почему я в легком пальто, вру, что думала, что на улице теплее, не рассчитала.

Если хотите написать, вот мой адрес: Киевская обл., г.Припять…

Даже наедине с собой не могу позволить себе расслабиться. Сравниваю себя с пружиной, упругой, стальной. Расслабляться нельзя, и перед самой собой я должна быть сильной. Знакомые ахают и охают, как мне трудно, а я смеюсь и говорю: «Ничего, переживем! Бывало и труднее!» И переживаем, и живем. Я чувствую, что живу, не просто отживаю – живу. Что делать, сама захотела такой жизни, все зависело только от меня. Ни минуты, ни секунды покоя, устаю так, что кажется: пружина вот-вот лопнет, и все кончится.

Но как кончится, если их видишь, глазенки детские, настороженные. Они же смотрят и видят тебя всю. Если буду чувствовать себя неуверенно, если слабой стану, то какими же они вырастут?

Знакомые считают моих детей очень хорошими, послушными. А по-моему, дети как дети. Все у нас бывает: и слезы, и ссоры, и наказания. Анжеликин «трудный» возраст пришлось почувствовать всей семье. Вот в настоящее время она у нас царь и бог. Даже меня считает ниже ее. Я для нее уже отсталая, не так хорошо разбираюсь в музыке, не понимаю многих исполнителей. Но она, чтобы сделать мне приятное, в мое отсутствие записывает моих любимых исполнителей – снисходительно так. Вообще-то мы с ней подруги.

Артуру 12 лет. Это уже взрослый человек, уже чувствуется характер. Характер сильный, проявляется гордость, самолюбие, жалость, снисходительность. Понимает все, умный парень. Вот с Сергеем у нас больше хлопот, чем с остальными, вместе взятыми. Дежурят по кухне с Артуром по очереди. Вечером дежурный сдает дежурство другому, тот очень тщательно принимает, указывает на недоделанную работу. Сережа принимает дежурство очень придирчиво, а сдает – лишь бы спихнуть. Очень обидчив, постоянно слезы на глазах, слова грубого нельзя сказать, замечания нельзя сделать, начинает плакать – душа вроде живая. Но…

Так-то я ими довольна, все они дома делают сами. Дурных наклонностей не замечаю. Отец пьет. Много беседуем на эту тему – мол, видите, как человек погибает, раз семь или восемь лечился, а бросить не может. Вот курить им хотелось, многие уже в 11-12 лет курят. Я им разрешила. Купила пачку сигарет, дала: чем прятаться по углам, бояться, курите, если вам хочется. Попробовали все трое (Анжела тоже), покашляли, покряхтели. Сделали вывод, что ничего хорошего нет: глаза щиплет, во рту горько, в груди печет. Полгода валялась та пачка сигарет, пока не отдали соседу – пусть отравляется!

Вот так мы живем. Бывает, не ладится все разом – нет денег, не знаешь, где их взять, продать уже нечего, сама взвинчена до предела, получишь письмо какое-нибудь неприятное, поссоришься с кем-нибудь, так тошно, хоть умри, а тут еще ребятишки подерутся, слезы, жалобы. Наорешь на них, закроешься в зале (это моя комната), никого не хочешь видеть и слышать, одна мысль: умереть бы сейчас, умереть!

Переписываюсь с Надеждой Александровной Богдановой (была статья в «Комсомолке» «Разведчица Надя»), она выслала нам свою фотографию, пишет редко, но зато такие письма, что чувствуешь себя сильнее, умнее, добрее. Мечтаем поехать к ней в первый мой отпуск. Хочу повезти своих ребят, чтобы увидели, услышали, почувствовали, что мы все: они, наши младшие, мы – средние, в такие, как Надежда Александровна, – старшие, все мы – одно целое, частица вашей Родины, нашего государства, нашей жизни.

Я несерьезная какая-то, мама постоянно это подчеркивает. Как начнем вместе танцевать, петь, дурачиться! По-другому мне скучно, я не могу.

Отыскался наш папочка. Может, хоть алименты какие-то будем получать. А мне предложение сделали! Очередное! Сколько их было за эти пять лет! Но не встретился человек такой, который бы понял, с которым легко и просто, к которому душа потянулась бы.

Мне так хочется поскорее стать старой, чтоб лет 70 уже. Тихая, спокойная жизнь, никому не нужна, и тебе никто не нужен. Еще новость: приезжал наш второй папочка. Упрашивал взять его назад. Слушать тошно. Абсолютно чужой человек.

Пишу уже не из Припяти. Мы уехали оттуда после аварии 27 апреля. Вывезли вас всех в Полесский район, там прожили мы пять дней и уехали сюда, в Одесскую область, к маме. Меня оформили рабочей в садовую бригаду, проработала три недели и заболела. Работа очень тяжелая.

Скорее бы домой, в Припять, не могу дождаться этого дня! Уезжали всего на три дня (нам так сказали), мы не взяли никаких вещей, не во что даже переодеться, одолжила 250 рублей, купила необходимые вещи, дала маме на питание, у нее своих денег нет, получает пенсию 50 руб., очень больна. Еще у них живет сестра с мужем и тремя детьми. Но мне некуда было поехать, не знала, что так надолго.

Пособие мы не получили, т.к. у нас нет эвакуационного свидетельства, мы уехали, тогда таких свидетельств еще не выдавали, нам никто ничего не сказал. Дали только справку о том, что мы прошли медицинское освидетельствование, и все. Живем надеждой на то, что скоро вернемся домой, ловим каждое слово по радио, где скажут о Чернобыле, а передачу «Время» ждем, как праздника, думаем, что-нибудь хорошее услышим. Хорошее – это день вашего возвращения.

Получила из редакции одиннадцать посылок, две бандероли. Спасибо всем добрым людям, которые смогли понять, как нелегко нам сейчас! Кажется, боль в сердце разделена на многие-многие сердца, и мне ее осталось немного. Еще получила посылку от Левиной Алевтины Яковлевны и ее мамы. Перевод на 50 рублей от кафедры археологии Московского университета, отправленный Рыбиной Еленой Александровной.

Сохраню все почтовые талоны на переводы, на посылки, все письма в телеграммы, вырастут дети, пусть увидят, как отнеслись к вашей беде, пусть почувствуют, в каком долгу мы перед людьми. Я ездила в Полесское, провела там три дня, приютили добрые люди и тоже дали для детей вещи своих внуков. Мне так трудно было их взять, почему-то стыдно брать, не унизительно, а стыдно, что не могу купить детям самого необходимого. Не хотела брать, хозяйка расплакалась, я взяла. Переступила грань самолюбия и гордости, и посылки ваши приняла только с чувством признания. Детям объяснила, что мы ведь тоже всегда отдавали то, что нам становилось мало, а другим могло пригодиться. Поняли правильно.

С тех пор, как писала последнее письмо, много изменилось. Жить у мамы нам запретили: у отчима туберкулез, нельзя быть с ним в одном доме. В селе предложили комнату в общежитии, другой жилплощади у них просто нет. Работы для меня – тоже. Поехала с детьми в Тирасполь к сестре. Я выросла в этом городе (жила у отца и мачехи), знаю его хорошо, много знакомых. Отсюда и уехали с мужем на строительство ЧАЭС. Сестра приняла, отнеслась с пониманием.

У сестры две комнатки общей площадью 12 кв.м, их четверо, и нас шестеро! Было тепло – спали во дворе по двое на одной раскладушке, сейчас холодно и идут дожди, все дома. Дожила уже до седуксена, если не проглочу таблетку, не сплю.

Три недели ходила в горисполком с просьбой хотя бы устроить детей в лагерь и в садик, чтобы я могла поехать в Полесское получить пособие. Наконец дали две путевки в пионерский лагерь на Днестре и два места в детском саду. Ребята три дня в лагере пробыли – смена кончилась, пришлось забрать их. Да и приняли их с трудом, требовали справки о прививках, одежду необходимую. В садик тоже с трудом сдала: нет справок о прививках и многого из того, что надо в саду: в селе на сменную обувь нужны тапочки, здесь – туфельки. Там – спортивные костюмчики со штанишками, здесь – с трусиками. И никто не хочеть понять, что для нас все это не просто нежелание купить, а то, что мы не можем пока купить. Так стыдно было ходить, упрашивать, чувствовала себя виноватой перед всеми.

Съездила в Полесское. Сказали, что город наш закрыт навсегда, никто там жить больше не будет. Как жаль город! Видели бы вы его! Какой-то весь летящий вверх, устремленный ввысь, такой солнечный, в нежной голубоватой дымке, таким он видится мне всегда.

Больше всего жаль книги, пусть бы все там осталось, забрать бы только книги – это самое ценное, что у нас было. Покупала на последние копейки. Когда в одной из ваших посылок оказались детские книжечки, я привезла их сюда, малыши прыгали от радости. Все спрашивают, когда поедем домой.

Но больше всего жаль терять друзей. Разве смогу я теперь найти таких? Разбросало нас всех по всему свету, ищем друг друга, но мало я кого нашла. Знаете, если бы мне разрешили работать сейчас на станции, если б было с кем оставить детей, я б поехала туда работать. Там такие люди остались, самые надежные, которые не предадут и не бросят. С такими людьми пришлось столкнуться, когда была в Полесском, что уезжать не хотелось. Там все свои.

Когда мы жили в Припяти, в последнее время я такой счастливой была, что страшно становилось, что не может быть все так хорошо, что обязательно что-нибудь случится. Сейчас не знаю, как будем жить. Я просто разбиваюсь о равнодушие тех, кто может нам помочь и не хочет. «Поезжайте и просите, квартиру в Полесском или в Белоруссии, мы тут ни при чем». Так отвечают.

Местные не только нам не хотят помочь (здесь нас несколько таких семей), но и на станции после аварии отличились. Добровольцы отсюда поехали туда работать водителями самосвалов. Должны были возить бетон к реактору. Они и возили… только в лес. «Ходки» им отмечала – в ладно, никто же не проверял, куда они его выгружают. Случайно другие ребята увидела, избили их и выгнали этих «добровольцев» вообще со станции. Боялись, видите ли, облучиться. Зачем же поехали? Чтобы похвастаться, что и они «не лыком шиты», помогают? Или за длинным рублем? А там трудно. В Полесском была в одном общежитии. В классе стоят 20 кроватей, окна без форточек (почему?), с двойными рамами, которые, по-моему, никогда не вынимаются. Духота такая, что трудно дышать. Так они спят. После работы идут в баню, за которую платят 70 копеек. В тот день, когда я уезжала, начали устанавливать солдатские душевые, ребята радуются, что хоть не надо будет платить эти 70 копеек. Кормят их неплохо, талоны бесплатные на 2 р. 80 коп. Ни о какой водке и слыхом не слыхать, а здесь рассказывают небылицы, что там им дают бесплатно по бутылке водки в день! [1] Назад ехали мы с кем-то из начальства. Небольшая машина, а набил водитель нас туда 17 человек вместо десяти. Мы думали: какой чуткий человек, решил помочь добраться до Киева без пересадок и быстро. Хотели заплатить, как за билет в автобусе, а он в два раза больше с каждого взял. Вот сталкиваешься с такими людьми, и тошно становятся, какие они чужие, ненужные, зачем живут?

Трудно мне что-то совсем, такое чувство, что одна-одна среди людей, их так много, но они меня не видят и не знают, что есть, иначе хоть кто-то бы был рядом. А так – у каждого своя жизнь, и мне в их жизни просто нет места.

Когда ездила в Полесское, там сказали, что вам обязательно дадут квартиру, а если нет, то чтобы я обратилась в ЦК республики. Я обратилась. Приехали из горисполкома, посмотрели, в каких условиях мы живем (в комнате 5 кв.м шестеро!), говорят: «Материальная помощь вам, конечно, не нужна, вы получили пособие». Говорю: «Конечно, не нужна». Не знаю, я, наверное, очень устала и неправильно обо всем сужу, но по-другому уже просто не могу. Когда заместитель председателя горисполкома с таким удивлением спросил: «А почему, собственно, вы отказываетесь от комнаты в общежитии, там нормальные условия для жизни?!» – я говорю: «Потому, что это не на месяц, не на год, а на всю жизнь!» Он: «Ну почему на всю жизнь, встанете на очередь, получите примерно лет через десять». Хватает же у человека совести говорить эти слова!

Всю жизнь я была лишней, мешала кому-то. Замуж вышла – почти восемь лет ждали квартиры, последние три года, уже с тремя детьми, на частных жили. Получили свою наконец! Для меня Припять не просто город и не просто квартира: там все наше, такое родное, близкое, каждое деревце выросло на наших глазах. Каждый цветочек знаем, где растет и как цветет.

Вчера ходила с детьми в Парк культуры и отдыха. Катались они на качелях, каруселях, а когда вошли в парк, наткнулись на клумбы с цветами бархатцами (по-украински чернобривцами). Артур как увидел их, кричит: «Мама! Смотри, цветы, как у нас в Припяти!» Мы стояли и смотрели на эту клумбу. Я утешаю детей тем, что все равно что-нибудь придумают, чтобы мы смогли вернуться. Верю в это.

Не знаю, что-то творится в душе, плачу по любому поводу – обидят ли, посочувствуют ли. Однажды шла с детьми по городу, ходили в горисполком почти через весь город, денег на проезд в троллейбусе у меня не было, у сестры просить было уже стыдно. Придем туда, в ответ: «Придите через три дня», или «через неделю», или «на следующий день». Мы все ходили, жара стояла до 37° и выше. Оставить одних их я боялась, взрослые все на работе. Так вот, мы все ходили в горисполком по жаре, пешком через весь город, отдыхали на остановках в снова шли. Однажды старушка вам встретилась, 76 лет ей, учительница из-под Москвы, живет здесь. Она спросила, почему я их по жаре мучаю, не едем троллейбусом. Я ей вкратце рассказала, что живем у сестры, что денег своих нет. Эта добрая душа Мария Степановна дает мне три рубля, говорит: «Хоть на троллейбус, Люда». Я не могу взять, и обидеть ее не хочется, и такая благодарность в душе за те, что человек понял, как тяжело быть в нашем положении. Сидим на остановке, ревем… Взяла я эти деньги, просила сказат адрес, чтобы я могла их вернуть, она ни за что не сказала. Может, еще встретимся с ней когда.

Я уже работаю. В доме мод «Силуэт» приемщицей заказов. Работа в две смены: одна неделя – с 8 до 15.30, вторая – с 15.30 до 9 часов вечера. 90 руб. плюс прогрессивка 15 процентов. Работа нетрудная, я в салоне легкого платья, но я какая-то ненормальная совсем. Должна выписать квитанцию, в нее внести фасон платья, стоимость всех дополнительных деталей, все подсчитать, в общем – ерунда. А не могу. У меня скапливаются очереди. Я не могу на калькуляторе подсчитать ничего, не нахожу цифр, не могу сложить самых простых чисел Так стыдно! Смотрю, вижу цифры, а что они значат, не понимаю. Сегодня сдавала кровь на анализ, лаборантю говорит: «Все». Я сижу, как дура, думаю – чего она от меня хочет? Она говорит «Идите». Я: «Куда?» Она уже психанула, говорит: «Куда хотите, освободите стул!» До меня дошло, что я просто должна выйти.

Когда была в Полесском, там два раза сознание теряла: первый раз, когда услышала, что Припять закрыли навсегда, второй – когда увидела наш припятский детский автобус «Сказка», который раньше возил детей по городу. Такой нарядный, расписной автобус.

Мальчишки горюют по друзьям, по бывшим классам, учителям. А больше всего по тренеру по самбо. Он был старшим оператором на 4-м блоке и тренером в спортивной школе. Как он любил мальчишек! Каким хорошим другом был он им. Разговор о нем – самое радостное в нашей семье. Зеленцов Александр Николаевич. Мальчишки мои во всем старались быть похожими на него. А он ими гордился: знал, что братья Алешины не подведут его ни на одном соревновании и нигде, никогда.

Живем мы дружно, любить друг друга не перестали, мальчишки жалеют меня.

4 октября я поехала в Припять. Взяла кое-какие вещи. Была дома всего полтора часа, больше не разрешили.

Уходить из квартиры не было сил.

Заезжала в Киев к своим друзьям. У них трое детей, получили четырехкомнатную квартиру на 14-м этаже 18-этажного дома. Квартира очень большая, еще четыре балкона! Встретила очень много своих знакомых в Киеве, все они получили квартиры в районе Троещина.

Как помогают мне письма добрых людей! Если б не они – я б, наверное, давно окаменела…

Добрая весть: дали четырехкомнатную квартиру.

У вас все налаживается, устраивается. Дети оживают. Вчера целый вечер смеялись. Просто так. По любому пустяку. И я с ними. Давно такого не было. Думала уж, что не оттают мои ребятишки. Малыши вообще не унывают, бегают, балуются, рисуют, поют. Места много для баловства и озорства. Дом наш на самой окраине, последний, больше здесь строить уже не будут. Мне даже это нравится! Чувствую себя уединенно, да и район новый – нет частных домов, немного напоминает Припять. Во дворе так же расположена школа. Врачи сказали, что Виталику нужно побыть дома в спокойной обстановке, так что пришлось с работы уйти. Сидим дома. Гуляем. Только он устает очень и долго ходить не может. Анализы сдавали каждый день, теперь уже раз в три дня. Значит, получше ему?

Знаете, стала оттаивать душа, а вижу, что и здесь есть хорошие люди, стала по-другому видеть все, изменяются краски вокруг. А вчера что-то случилось – весь день был каков-то бездумно-веселый. Легкий такой. Боялась, что радуюсь и обязательно что-нибудь плохое произойдет. Вечер прошел в смехе, шутках, почти как дома.

Квартира у вас хорошая, комнатки хоть небольшие, но уютные. Смотрели выступление Аллы Пугачевой в Чернобыле, фрагмент передачи от 30 мая. Вглядывалась в лица слушаюшях ее зрителей и, кажется, видела Сашу Зеленцова. А может, и нет, быстро очень мелькнуло лицо. Видела много знакомых лиц.

У нас появились новые друзья: Рыбина Елена Александровна, семья Барановых из Архангельской области, семья Корович из Москвы. Хорошие, милые люди с доброй и чуткой душой. Появились именно тогда, когда мне было очень тяжело жить на свете, никогда не забуду того, что сделали для вас. Готовимся к Новому году. Купила, как всегда, подарки, которые ночью «приносит Дед Мороз».

Вообще-то у вас строгий режим для всех, кроме меня, но в эту ночь веселимся до тех пор, пока одного за другим не сморит сон. Остаюсь одна. Уснуть не могу до утра. Обычно стою у окна и смотрю на улицу. Так было там, дома, а как будет здесь, не знаю. По-прежнему жду чуда, кажется, должно произойти что-то очень хорошее, что вмиг изменит всю вашу жизнь…

Что ждет нас в новом году? Хочется, чтобы начался он с радости: приехал бы кто-нибудь неожиданно, пришел бы настоящий Дед Мороз.

Л.Альошина з дітьми

Комсомольская правда, 1987 г., 30.12, № 299 (19099)

[1] Одна з небагетьох пропагандистських побрехеньок в цьому матеріалі. Те, що етиловий спирт нейтралізує радикали, які утворюються при опроміненні – загальновідомий біохімічний факт. Але чорнобильська катастрофа прийшлася якраз на той час, коли КПСС оголосила антиалкогольну кампанію, і на час цієї кампанії закони біохімії були скасовані. Адже закони природи можуть управляти лише такими явищами, які не врегульовані постановами політбюро.