Старая тетрадь
Владимир Пасько
Шеремет лежал лицом вверх, в десятый, если не в сотый раз ощупывая глазами безукоризненно белый, гладкий и блестящий потолок. В углу привычно бормотал телевизор — дежурный кандидат в депутаты распинался в своей безмерной любви к народу. Не то чтобы он был так уж совсем безразличен к общественной жизни, просто сейчас ему было как-то не до того. Проходил всего лишь пятый день после операции, которая поставила его на изломе между жизнью и небытием, на этом фоне неискренняя болтовня политикана выглядела пустяшной и неуместной. Хотя в принципе ему жаловаться вроде бы не на что — при таких обстоятельствах, как у него, все вроде бы складывалось как надо. И теперь нужно просто лишь время. Но не транжирить же его на таких, как этот говорун: откормленная морда, на руке играет дорогой перстень, один галстук стоимостью в месячную зарплату учителя, если не более — а он калякает, как будет заботиться о трудящемся люде. Только проголосуйте, изберите. Думает, что души людей, а вместе и их голоса так же легко купить, как эфирное время — были бы деньги. Однако люди теперь научены, второй десяток лет идет, как демократию и независимость вкушают-наслаждаются. Так что придется такому «болящему за народ» рассчитывать либо на откровенный подкуп, либо на опостылевший «админресурс», а скорее всего на то и другое вместе.
Взял в руки пульт, погонял по программам. На первой, захлебываясь в «верноподданническом рвении» уверяли, как мы непрестанно движемся вперед, что жизнь хорошеет если не ежечасно, то ежедневно уж точно. Вот только почему-то далеко не все это замечают. А если кто-то из любознательных
осмелится разобраться с причинами и составляющими того роста — так лучше бы он этого не делал.
На других каналах также выбор небольшой: либо купленные разного рода политически-экономические обозреватели, у большинства которых от украинского разве что фамилии остались, либо российская «попса», либо американское мордобитие. «Хлеба и зрелищ» требовал от властей предержащих развращенный плебс в колыбели демократии — Древнем Риме. С тех пор арсенал и уровень технологий по промыванию мозгов и содержанию в повиновении того же плебса вырос несравненно. Правда, теперь употребления этого специфического термина предпочитают избегать, усердно именуют народом, гражданами, в крайнем случае, населением. А чаще всего — избирателями, «электоратом». И не ожидают, пока он требовать тех зрелищ начнет — сами настойчиво подсовывают, более того — навязывают. Даже если не хочешь, все равно вынужден смотреть программы, в которых пропагандируется лишь то, что вызывает простейшие, полуживотные рефлексы. Лучше не смотреть ничего вообще.
К тем немногочисленным, кто не ограничивается в жизни примитивными первичными инстинктами, есть свой подход. Его Шеремет определил для себя, как правило Брэдбери: «Набивайте людям головы цифрами, пичкайте их пустыми фактами, пока их не затошнит, — ничего, зато им будет казаться, что они очень образованны. У них даже будет создаваться впечатление, что они мыслят, что они двигаются вперед, хотя в действительности они стоят на месте…» Американский писатель-фантаст еще чуть ли не полсотни лет назад предостерег от этой угрозы. И последующее развитие всевозможных компьютерно-информационных технологий не столько опровергло, сколько утвердило это мрачное предостережение. Но разве кто-то из современников слушал когда тех, кому «вышний судия … дал всевиденье пророка»? Да нигде и никогда! Тем более мы, украинцы. Потому, по-видимому, и «имеем то, что имеем…»
Шеремет с досадой нажал на кнопку. Экран погас. Что дальше? Читать? Но что? Газеты? Поднадоело, там то же самое, только в другой тарелке… Заснуть? По времени будто и пора, но пока еще не хочется. Взглядом наткнулся на потертую картонную папку. Заметки деда! Он уже давно собирался их перечесть, да все никак не выпадало — то времени недоставало, то настроения. Хотя душой чувствовал, что нужно, что это одна из тех ниточек, которые держат связь поколений, не дают прерваться тому, из чего состоит, как по большому счету, историческая память целого народа. По-видимому, именно теперь и наступила пора — перечесть и переосмыслить. Причин для такого серьезного подхода было достаточно. Родившись в последней четверти девятнадцатого века, дед прожил долгую и непростую жизнь, которую с позиций настоящего можно было и толковать по-разному, и по-разному изображать. Неизменным оставалось одно, главное — дед был неопровержимым моральным авторитетом и для своих детей, и для внуков, да и для многих, рассказывали, других людей, с которыми имел дело. Кроме того, отец матери был единственным дедом, которого Шеремет знал. Потому что его отец осиротел за пятнадцать лет до того, как он появился на свет. Потому его отношение к деду, который олицетворял тогдашнее поколение, было особенно почтительным.
Шеремет с волнением развязал шнурочки на папке, развернул толстую ученическую тетрадь с пожелтевшими от времени страницами. На первой выцвевшими фиолетовыми чернилами тщательно выведено: «Горенко Григорий Демидович. Воспоминания о пути моей жизни да историческая справка о жизни моих предков и о селе Недбайки. 1965 год.»
Задумчиво положил на грудь тетрадь. 1965. Это был год, когда он пошел на военную службу. Заехал тогда к деду попрощаться и за благословением, так сказать. Тот жил уже в другом селе, прежнем их райцентре, в Шрамивцах. Тогда они и виделись в последний раз. Будто чувствуя, что это прощание навсегда, долго разговаривали, и дед рассказал внуку многое из своей прошлой жизни. Вот только о том, что пишет воспоминания, не сказал. Узнал о них Шеремет уже впоследствии. Хотя — какая теперь разница? Когда уже ни деда нет, ни тех времен, ни того государства, которому дед самоотверженно служил, ни, даже дела того, по-видимому, которому он был верным до конца своей долгой жизни.
Углы большой палаты, оборудованной наподобие гостиничных апартаментов, терялись в сумерках. Золотистый пук света от бра над головой будто приглашал к чтению. Шеремет пролистал первую страницу, скользнул взглядом по традиционно-невзыскательному «Вместо предисловия». Бесхитростно-простоватый сельский полтавский говор не очень обнадеживал, но и не отталкивал, не вызывал отвращения, по крайней мере у него. Поскольку что делать, если люди в те времена пользовались именно таким языком, с одной стороны — усвоенным от деда-прадеда, с другой — с примесью российского «канцелярита», которого поднабрались за долгие годы военной службы да будничных взаимоотношений с российской властью и русифицированным городом. Литературный же украинский язык то поколение познавало уже во взрослом возрасте, так его ли вина в том, что за повседневными заботами нелегкой жизни оно так и не смогло им толком овладеть? Главное — что от корней своих не отреклось, и языкового также: «што-кать» и «как-ать» так и не дало себя приучить.
«В моих воспоминаниях я хочу хоть кратенько написать о жизни моих предков и подробно описать путь моей жизни. Потому что проживя некороткий век хочется вспомнить о его тернистой тропе. А она действительно была тернистой, как и у многих таких, как я. Когда я пишу эти строки, то мне уже 88 лет, а память изнашивается вместе со всеми органами тела, так что много кое-чего уже перезабыто. Но прочитав мою историческую справку можно понять, как продолжалась классовая борьба в селе Недбайках в период Великой Октябрьской революции.
О жизни моих предков я напишу так, как рассказывала мне моя мать, потому что отец умер, когда я был еще малым. Родился я в селе Недбайки первого октября старого стиля в 1887 г. Там и детство свое провел. А дальше где только не пришлось жить и работать: в Крыму, на Кубани, на Урале и в Петербурге, а все-таки больше времени жил в Недбайках. Люблю мое родное село, а потому хочу и о нем написать, чтобы остались хоть какие-нибудь следы о его прошлом, чтобы молодое поколение, прочитав эту справку, узнало, как жили их предки, как боролись за лучшее будущее.
Период, в котором я жил в селе, насыщен большими событиями, которые происходили на моих глазах как наблюдателя и как активного участника этих событий. Но перед тем, как написать такую справку, я хочу оговориться. Я не писатель, написать какое-то художественное произведение не смогу. Я хочу хоть вкратце вспомнить о далеком прошлом села, а главное показать, как в селе происходила революция в 1905 году, как проходили и Февральская, и Октябрьская революции. Показать ту жестокую классовую борьбу, которая продолжалась в селе между бедняками и кулаками в период Октябрьской революции. Показать тех людей, которые практически принимали участие в этой борьбе. В моей справке будет названо много лиц по фамилии, но откорректировать их нельзя, потому что тогда написанное не будет отвечать исторической правде.
Читатели моей справки смогут найти у меня много ошибок, грамматических и стилистических, но сами факты, показанные мной, правдивы.»
Шеремет оторвался от текста, вперил глаза в потолок. «Показать ту жестокую классовую борьбу, которая продолжалась в селе…». Господи, и столько ее уже везде и всюду показывали, эту борьбу, будь она неладна! Семьдесят лет подряд! Как неграмотные, но порядочные и работящие бедняки во имя справедливости и лучшей судьбы для своих детей и внуков сживают со свету таких же людей, но более богатых и лучше образованных. Или таких, которые отличные от большевиков убеждения имеют. Которые не могут быть не враждебными хотя бы потому, что не такие, как у них, строителей светлой коммунистической будущности, хотя они просто иные, основанные на собственном опыте и рассуждении тех несчастных «иных». Как в старом, еще советских времен анекдоте: «могут быть только две точки зрения — моя и неправильная». Такой тактики придерживалась и «родная КПСС». Об этой «всепобеждающей правде марксизма-ленинизма» всегда и повсеместно — и в книгах, и в кино, и в газетах, и где только можно и нельзя — рассказывали и показывали. А что толку? До чего доборолись? До того, что созданное ими огромное краснознаменное государство, второе в мире по могуществу, разломалось в весенней воде «гласности» и «перестройки», словно льдина?
Так что, бросить дедовы писания не читая? Но он знал его как порядочного и мудрого человека! Однако почему же тогда вышло так, что все теперь наоборот? То ли дед был не настолько умным и порядочным, не за правое дело боролся? Причем всю свою долгую жизнь? Нет, здесь что-то не то и не совсем так, нужно читать дальше и до конца. Хотя бы один раз. Тем более, что «Воспоминания…» адресованы абсолютно четко — молодому поколению. Которое будет всегда, пока существует жизнь. Даже если он сам, один из тех адресатов, уже дед. А поэтому — вперед, глубокое погружение, как говорят подводники и психологи.