12. Матильда ключницей

Марко Вовчок

После барышниной смерти барыня меня за собой ходить приставила. «Она за Зиночкой ходила – я хочу, чтобы она и при мне была».

А время своим чередом пошло, стали привыкать, слезы высохли, только вздохнут о барышне, как вспомнят, да поскорей речь о другом заводят, повеселей. Сняли черное сукно со стен: опять и шумно и весело в хоромах; опять господа обеды званые дают.

Матильда Яковлевна все у нас живет да и отъезжать, видно не думает. Она с господами неразлучно; барыня только глаза откроет, уж Матильду Яковлевну кличет. Матильда Яковлевна и книжки вслух читает, Матильда Яковлевна и гостей забавляет, она ж их и осудит, и осмеет, и передразнит, как выпроводит. Вот это, бывало, по вечерам, если случится, что никого гостей нету, Матильда Яковлевна и почнет в разных лицах являться: то генеральшей войдет чернихинской, – ну, совсем генеральша, так же и шаль по всему дивану распустит, чтоб никто рядом не сел, и посматривает так же строго на всех, – то представит карачевскую барышню, что все вздыхает и платочком обмахивается; всех она, бывало, переберет, всех-то до единого. И очень господ этим утешала: так хохочут, что приходилось иногда обоих водой брызгать.

А Арина Ивановна ночей не спит, в тревоге она да в сомненьи: стала Матильда Яковлевна что-то часто в хозяйство вмешиваться. Войдет к Арине Ивановне: «Дайте ключи!» – и, не дождавши слова ответного, возьмет сама и пошла по кладовым шарить. Барыне жаловаться было нечего, с каждым днем больше ее обходила Матильда Яковлевна.

В обиде, в досаде, в тоске сидит себе одиноко в своей комнате Арина Ивановна; похудела и пожелтела; перестала к попадье в гости ездить, перестала и к обедне по воскресеньям ходить. С нами то вдруг ласковая, такая приветливая, свои сны нам рассказывает, работой нашей не нахвалится, то вдруг раскричится, разлютуется, все не по ней, все нехорошо, грозится: и то и другое будет вам. Если встретится с Матильдой Яковлевной лицом к лицу – всякое дело бросает, прочь бежит.

А Матильда Яковлевна ее не пускает, останавливает и своими словами ласковыми да приятными разобидит ее и до самого сердца доймет, а за обедом льстивым голосом спрашивает: «Чего задумалась? Здорова ли?»

Побелеют губы у Арины Ивановны; глухим голосом за внимание поблагодарит, а Матильда Яковлевна усмехается да шейку вытягивает:

– Что, что? Я не расслышала, – говорит. – Что?

И благодарит Арина Ивановна ее в другой раз за внимание.

А то, помню, как подошла она к Арине Ивановне и приласкала ее:

– Милая моя! – а сама ее по плечу потрепала, глазки прищуря, с улыбочкою.

Задрожала вся Арина Ивановна, и дух у ней занялся; не может слова вымолвить, глаза черные засверкали – а та на нее глядит, все усмехаючись, да легонько по плечу ее треплет.

Выговаривала Арине Ивановне барыня:

– Что это вы, Арина Ивановна, все такие скучные, – вы и на нас, милая, скуку наводите, да и смотреть вы стали так угрюмо. Заговаривает с вами Матильда Яковлевна, вы едва отвечаете, – как же это можно так, это невежливо.

Начала седеть Арина Ивановна.

Раз Матильда Яковлевна долго с барыней, запершись в спальной, сидела, и выбежала Матильда Яковлевна очень весела оттуда, прямо к Арине Ивановне.

– Дайте ключи, – говорит, – дайте, милая Арина Ивановна моя, вы теперь уж будете на покое – поздравляю!

– Как? – проговорила Арина Ивановна.

Потом бросила ей ключи на стол:

– Чтоб тебе добра не было, змея подколодная! А я тебе этого не забуду!

Матильда Яковлевна как ни в чем не бывало схватила ключи и побежала. Слышала ли она, что ей Арина Ивановна сказала, нет ли – кто ее знает.

– Поеду от вас, – говорит Арина Ивановна, – поеду, да нигде мою злодейку не забуду!

Пошла она к барыне:

– Покорно благодарю за милости ваши, сударыня! Пусть вам другие лучше моего послужат!

А барыня ей:

– Что это значит? Вы куда сбираетесь разве?

– Приказали у меня ключи отобрать, значит, я не надобна, – говорит Арина Ивановна.

– Полноте! Я это сделала для Матильды Яковлевны – ей хотелось похозяйничать, – а вы все-таки оставайтесь у нас; зачем вам уезжать? Да мы привыкли к вам, и вдруг вас нет – останьтесь! Будете Матильде Яковлевне помогать.

Подумала-подумала Арина Ивановна и осталась.

Прошло после этого месяцев, может, с пять. Матильда Яковлевна на целый дом ключами гремит и свои приказы выкрикивает. Арина Ивановна с утра до вечера в своей горенке, редко и к обеду выйдет, все жалуется: «Больна! Неможется!» И глянуть на нее – иссохла, извелась, в лице у ней ни кровинки, или уж огнем щеки горят; глаза у ней беспокойные, блестящие. А Матильда Яковлевна то ей варенья с ложечку пришлет, то сливок в чашечке на донышке. Слуги-то меж двух огней; и не понести боишься: Матильда Яковлевна пошлет, да сама за дверями слушает – отдашь ли; и подать боишься, что Арина Ивановна посланцев неласково принимает – чем попало им в голову, а приношение об пол. Так-то было сначала, потом Арина Ивановна не то присмирела, не то сама гневом своим утомилась, – только глянет да головой кивнет.

Примітки

Подається за виданням: Марко Вовчок Твори в семи томах. – К.: Наукова думка, 1964 р., т. 2, с. 109 – 112.