14. Встреча с Андреем

Марко Вовчок

После Арины Ивановны нам было вольнее: и на крылечке постоишь, и сад оббежишь – не боишься. Барыня за нами не следила, лишь бы ей все было готово, подано, а то, что себе хочешь делай, где угодно будь. Кроме того, еще господа в последнее время в большой тревоге были и печали: совсем денег не стало. Пшеницу они еще на корню продали, и хватило им ненадолго: отпраздновали барынины именины, а на свои барин больным сказался, не было ни обеду, ни пиру; и ставни велели затворить, чтоб видел, кто приедет, что так-то уж хворы, что и свету божьего глаза не сносят. Все барин письма пишет, а барыня через плечо читает да вздыхает; ответные, верно, не хороши, не веселы шлют: как ни получат – призадумаются, совсем примолкнут.

Ходила я раз по саду под вечер, вдруг прямо к моим ногам яблочко упало, да такое славное, наливное яблочко. Подняла я да оглядываюсь. Господи! Откуда это? А недалеко от меня Андрей стоит, смеется.

– Испугалась? – спрашивает.

– Нет, – говорю.

И давно ли он тут гуляет, спрашиваю.

– Я давно уж гуляю.

– Как же я не видала?

– Да я ходил вдалеке, сторонкой, да смотрел, как ты гуляла, как думала… и о чем так думала?

– Мало ли что в голову придет, а рассказать-то ведь трудно, – ответила ему. – Какие славные вечера теперь стоят, погожие, – говорю.

– Да, – ответил он, – тихие.

Да и разошлись мы. Я ему за яблочко и спасибо не сказала, как-то забыла. Ну, думаю, в другой раз увижу, скажу.

На другой вечер опять я в саду его встретила и за яблочко поблагодарила, да больше-то и не приберу, что ему сказать: опять вечер погожий похвалила… да «Прощай», говорю.

– Что ж, если вечер-то вправду хороший, отчего же не погуляешь? – спрашивает.

– Нет, – ответила, – нельзя, работа есть барская.

– Может, не к спеху? – промолвил.

– Нет, спешная… прощай…

И пошла.

Оглянулась – он стоит и мне вслед глядит.

А работы у меня не было тогда никакой, и сама я не знаю, зачем перед ним слукавила. Пришла в хоромы, села да до поздней ночи просидела под окошечком, сложа руки.

Стали мы каждый вечер встречаться… Он мне слово скажет, я ему – и разойдемся.

Неприметно свыкались. Кажись, что тут – одно слово перемолвишь да в его глаза приветные глянешь, – а присушило, приворожило на целый век. Всем он мне полюбился: и красой, и речами ласковыми, и разумом быстрым. Веселый был такой, на все-то отважный да бравый. Он мне за утеху и за совет стал. Затужу ли, загорюю ли, приду около него поплакать, он мои слезы осушит своим словом советливым. И говорил он мне, бывало:

– Не горюй! Жить и так горько! Кручиною ты ничего не возьмешь – бери сметкой да спокоем!

Вот как я подле него, то и голову подниму, а нет его, кажется, что и земля из-под ног у меня уходит. Ведь, как раз горе человека придавит, придушит, будет он на весь век знать. Сломи-ка верхушку с дерева – после и расти его, и поливай, пойдут новые отростки молодые, побеги зеленые – а верхушки все нет…

И он тоже сирота был и взрос одиноко, да как-то ему далось все в руки: и сметливость, и веселость, и отвага; а я себя только к тоске приспособила. Бывало, когда я его своей печалью запечалю, что смолкнет он, призадумается, так только кудрями шелковистыми тряхнет и словно с плеч ту печаль сбросит, – не то что я со своей расстаюсь будто нехотя, будто ее жалеючи.

Настала осень дождливая, ненастная, вечера туманные, густые тучи по небу бродят, разве сверкнет одна ясная звездочка и опять пропадет, а мы станем где под навесом около хором, частый дождь и бьет, и сечет в горячее лицо – горюшка мало! Разве только скажешь: «Экой дождь славный!» А зимой! Вьюга, метель, вихри снежные пусть себе морозят, заносят, только бы нам верное слово перемолвить.

Положили мы к господам идти, как избу себе поставим.

– Что ж, – говорил Андрей, – я тебя не хочу в людскую привесть, а вот весною свою избу поправлю, да тогда на свое хозяйство, в свой уголок.

Весной перекрыл он избу, ставни узорные поделал, крылечко решетчатое.

Все дивуются да догадываются.

– На что Андрей избу украшает? Не хочет ли Андрей жениться? И на ком думает?

А правды никто-никто не знал, не ведал.

Изба его стояла в ряду с другими, и часто я пробиралась туда огородами, бывало, да тайными тропиночками. Приду да и сижу там, и никто того не мыслил. Сижу себе там да думаю: вот тут я свой сундучок поставлю, а тут я образок повешу! И как я его встречать буду, как он домой придет, и как я тут у него хозяйкою буду, – все, бывало, передумаю. Часто мне барышня покойница вспоминалася, и вспомнится живо так, будто вот ее тихий вздох я слышу. И с Андреем сидючи, вдруг вижу, она как словно пронесется передо мной. Я часто, бывало, говорю Андрею, рассказываю об ней.

Примітки

Подається за виданням: Марко Вовчок Твори в семи томах. – К.: Наукова думка, 1964 р., т. 2, с. 116 – 118.