6. Продали родную деревню

Марко Вовчок

На эти пиры, на угощения много деревень с рук сплыло. И Тростино мое родное. Кажись, ведь ни роду, ни племени там у меня, да и ни лица-то знакомого, а жалко-жалко было, и слезно я плакала, и живей мне былое время припоминалось.

– Игрушечка! О чем ты плачешь? – спрашивает барышня. – Полно оглядываться, не бойся никого, говори!

А я оглядываюсь, не слушает ли где Арина Ивановна.

– Скажи, о чем плачешь?

– Так, – говорю.

– Игрушечка, милая, скажи мне, какое твое горе? – говорит, а сама мне ручку на плечо положила и в лицо мне заглядывает.

– Ах, барышня, барышня! – отвечаю. – И на что вам знать, что мое за горе!

– На то знать, что мне тебя очень жалко, Игрушечка, – говорит.

Я на нее поглядела. Глаза у ней такие тихие, и личико отуманилось.

– Барышня, милочка! Продали Тростино!

– Какое Тростино, Игрушечка?

Она и не знает. Вот я ей рассказываю, и жалуюсь и плачу, а она все мне:

– Говори, Игрушечка, говори.

– Да что ж больше говорить? Я все надеялась, все ждала, авось, когда поедут господа в Тростино, – хоть гляну да вспомню былое, – а теперь продано, не видать мне его и не слыхать об нем!

– На что продано Тростино, Игрушечка? Ты не знаешь?

– На пиры деньги понадобились, то и продали, – отвечаю. – Так я в девичьей слышала, толковали. Кто-то в нашей избушке жить теперь будет!

Хоть Арина Ивановна дразнит меня, бывало, что избушка наша давным-давно завалилась, я хоть часто плакала от ее слов, а все не верила ей. Мне казалось, что и ветшать-то избушке той не приходится.

А барышня слушает мои речи да задумалась, задумалась. Сидела она на ковре, ручкой головку подперла, и в каких-то мыслях тихих и важных.

– О чем, барышня, вы задумались? – спрашиваю.

– Так, обо всем, Игрушечка.

– Да о чем же обо всем?

– Да так, – отвечает, – как это все на свете делается!

– Да что?

– Игрушечка, – говорит, – ты замечаешь ли, что когда одни плачут, другие смеются; одни говорят одно, а другие опять совсем другое… Вот ты плачешь, что Тростино продали, а мама и папа всегда в радости, когда деньги получают… а, Игрушечка?

Да вдруг в тревоге такой ко мне:

– Да нельзя разве, чтобы все веселы были? Нельзя, Игрушечка?

– Видно, нельзя, – говорю.

– Отчего ж?

– Да не бывает так. Вот ведь и мы с вами все вместе, а мысли у нас разные приходят.

– Да отчего ж так? Отчего?

Я, что сказать ей, не знаю…

Тут Арина Ивановна шасть в детскую, мы смолкли.

– О чем щебетать изволили, сокровище мое? – спрашивает у барышни. – Уж не сердитесь ли, мой голубчик? Щечки-то у вас горят.

Барышня ей ни слова в ответ и отошла от нее.

– Да что ж это вы от меня таитесь, голубчик мой, от своей Арины Ивановны-то? Скажите, скажите!

– Арина Ивановна! Я вам не хочу ничего говорить, – ответила ей барышня и строго так-то на нее глядит и прямо, что смешалась Арина Ивановна. Не прибрала, что сказать, что сделать, да на меня напустилась:

– Погоди, погоди ты, змейка! – грозится. – Я вот барыне все скажу; я тебя на свежую воду выведу, погоди!

И побежала к барыне.

– Барышня, – говорю, – что мне делать? Нажалуется на меня Арина Ивановна.

– Не бойся, Игрушечка, я за тебя заступлюсь.

Двери отворяются, барышня еще мне кивнула – не бойся. Вошла барыня, за нею барин, и сели по креслам и смотрят на барышню и на меня, а Арина Ивановна из-за дверей головку выставляет, точно змея жальце свое. Господа поглядели-поглядели и спрашивают у барышни:

– Зиночка! Что такое было? О чем ты с Игрушечкой говорила? Поди ближе и скажи маме.

– Говорили, что одни люди плачут, а другие люди веселы.

– Что, дружочек?

Удивилась очень барыня, и барин во все глаза глядит, а барышня опять:

– Что одни люди смеются, а другие в слезах.

Барыня с барином переглянулись и оба на барышню посмотрели.

– Ну, скажи, мама, – заговорила барышня, – скажи мне, отчего это так на свете?

Вскочила она к барыне на колени, обнимает и прижимается к ней, и в глаза ей глядит – ждет слова от нее заветного, а барыня ей в ответ:

– Умные дети, мой дружочек, никогда не плачут.

– А бывает же скучно, мама, и умным, бывает чего-то больно будто и скучно…

А барыня:

– Умные дети, дружочек мой, всегда веселы.

– Ах, боже мой, какая ты, мама! Ну, глупые скучают, плачут – разве уж их совсем и не жалко!

– Глупых детей наказывают, Зиночка, – отозвался барин, взявши себя за подбородок, – и они сейчас умнеют…

– Да Зиночка у нас умница, – говорит барыня, – она никогда не плачет. Это какой-то мужичок иногда приходит, под окном у нее плачет, а Зиночка умница.

Поднялись и пошли себе. Выходя, говорит барыня Арине Ивановне:

– Вы напугали меня, Арина Ивановна, я думала, бог знает, что такое, а вышло пустяки такие, что даже и понять-то трудно…

– Да вы напрасно Игрушечку не изволили допытать…

– Полноте, Арина Ивановна, пусть себе болтают, что хотят. Зиночка у нас умница! Зиночка умница! – к барышне опять обращается барыня…

А у хваленой умницы такие-то глазки печальные да тоскливые, что вот-вот слезы покатятся, и вздохнула она тяжело.

Примітки

Подається за виданням: Марко Вовчок Твори в семи томах. – К.: Наукова думка, 1964 р., т. 2, с. 93 – 96.